Неотения

– Что правда? – перебивает Максим.

– Люди всегда были наркоманами в той или иной степени. Наркота – это ведь не только какие-то там примитивные органические соединения, влияющие на нервные клетки. Это всё то, что не является необходимым для жизни, то, без чего человек может обойтись, и в то же время от этого он получает удовольствие.

– Например?

– Например, секс, музыка, жратва. Если хочешь, культура, общение. Короче – всё, от чего можно балдеть.

– И каким это образом можно балдеть от культуры? – удивлённо спрашивает Максим.

– Ты, наверное, просто не догоняешь, что я понимаю под культурой? – спрашивает Сашка.

– Наверное, да.

– Культура – это ведь не только набор кодов, которые предписывают человеку определённое поведение с присущими ему переживаниями и мыслями, оказывая на него тем самым управленческое воздействие. Под культурой я имел в виду человеческую деятельность в её самых разных проявлениях, включая все формы и способы человеческого самовыражения и самопознания, накопление человеком и социумом в целом навыков и умений. То есть, без культуры люди так бы и остались на ступени обезьян, способных прятаться, делать примитивные орудия труда, и, возможно, выживать в меняющихся климатических условиях.

– Ну?

– Гну! Идём дальше. Хорошо, человек обладает определённым минимумом культурных ценностей для того, чтобы передавать их и называться человеком. И он на этом останавливается? Нет, конечно. Потому что он уже втянулся, он не может без театра, искусственной красоты, созданной его сородичами. А те, кто создают эту культуру, ещё большие наркоманы, не способные перестать творить, потому что они получают от этого удовольствие. Вот, например, я курю от того, что скучно и делать нечего. Но когда появляется какое-то дело, я ведь не бросаю курить? Потому что получаю кайф, как, например, от секса или от еды. Ты знаешь, что я курю пачку в день, а ни от секса, ни от еды я двадцать раз в день удовольствие получить не могу.

– Тогда получается, что каждый по-своему… – на лице Максима проскальзывает тень озарения, но Сашка перебивает мысль, которая уже почти сформировалась.

– Да, именно. Вот представь, кто-то занимается пчёлами, но сам не замечает, что уже давно наркоман, и не может без этого, то есть по-своему подсел на свою иглу. Так что нет разницы между тем, кто, как мы с тобой, косяк курит, и тем, кто марки собирает…

– Эй, ты чё? – спрашивает Максим, видя, как Сашка, всхлипывая и заходясь истеричным смехом, медленно сползает на пол беседки.

– А ты посмотри вокруг и поймёшь…

Вместо травы из земли иглами вверх тянутся одноразовые шприцы, которые ласково покачивает лёгкий летний ветер. За домом видна громадная капельница. Люди вокруг, все как один, вгоняют в себя всё новые и новые дозы. Пожилой мужчина с чёрными седоватыми усами с наслаждением потягивает сигаретку на лавочке, не задумываясь о том, что никотин медленно заполняет кровяное русло, снимая напряжение с всеощущающих рецепторов. Другой, немного грузный, с зализанной лысиной, смачно жуёт хот-дог, не подозревая, что удовлетворяет не свой организм, который был вполне насыщен, а стимулирует выработку гормона удовольствия, вводя себя в состояние эйфории…

На заднем фоне слышится голос Сашки, а Максим все глубже погружается в наркотический бред.

Сегодня он начал по-настоящему чувствовать, видеть и слышать после того, что случилось зимой. Сознание отрывается от тела, и он поднимается над городом, в который возвращаются с каникул студенты и школьники, загоревшие и отдохнувшие. Он видит занятые в парке лавочки и чувствует тепло уходящего лета, но внутри него всеохватывающий холод и мрак.

Существует всего три зимних месяца: декабрь, январь и февраль. Но он уже знает, что зимние месяцы могут продолжаться так долго, что это становится невыносимым.

Небо залито серой краской, и солнца нет. Дни короткие, и кажется, что есть только ночь. Будущее не видно за стеной снега, который постоянно сыплет. Хочется спать, и усталость накрывает его своим таким знакомым и тёплым клетчатым пледом, таким же, каким он укрывал маму. В мире не остаётся ничего. Только он и снег. Такой белый и пушистый, что в нём хочется заснуть и не проснуться.

Чёрные деревья, почему-то особенно чёрные на фоне белого одиночества, смотрят на него с высоты, наверное, не понимая, куда и зачем он идёт. Правда, он и сам не понимает. Просто идёт, оставляя за своей спиной тут же исчезающие следы. Дома черны. В городе никого не осталось. Или просто он никого не видит. В году стало слишком много зимних месяцев. А он ждёт, просто ждёт. Но ничего не меняется. Вокруг только снег. И ему кажется, что зима будет вечно. И в этом белом безмолвии он неожиданно замечает лицо матери. Он летит к нему, но начинает куда-то проваливаться, а лицо матери засыпает белый снег, превращающийся в белый порошок.

Яркий закатный луч солнца, отразившийся от стёкол дома напротив беседки, разрезает белый мрак, и Максим понимает, что хочет снова увидеть маму и сказать ей последние слова…

ГЛАВА 4

Холодный пол. Он лежит на спине.

Больше всего ему нравится именно этот момент, когда можно лежать и думать о том, почему получилось именно так. Именно так, а не как-то иначе. И он лежит и думает.

Сашка уехал за границу, а он остался, остался совсем один, и ему захотелось увидеть маму, поговорить с ней. Несмотря на то, что именно Сашка предложил ему первый в его жизни косяк, он не то чтобы бросил, а, скорее, не подсел на травку, а он подсел. Подсел потому, что рядом не оказалось никого, кто мог бы его поддержать. В общем, как всегда были виноваты все, только не он.

Максим ждёт, когда приедет Сашка. Он четко помнит, почему ему захотелось попробовать чего-то более сильного, потому что с каждым разом лицо мамы становилось все более далеким и прозрачным. И он попробовал.

Сейчас перед приёмом очередной дозы сознание его ещё не затуманено ни самим наркотиком, ни ломкой, но этот момент ясности быстро проходит, и тонкая игла привычно входит в вену. Он ослабляет жгут и движением, доведённым до автоматизма, надавливает на поршень. Прохладная жидкость от локтевого сгиба течёт к плечу.

Максим подходит к окну. Солнце почему-то превратилось в бублик, а деревья и всё остальное стали расти вниз, как и его тело, только голова превращается в воздушный шарик. И он понимает, что если не найдёт какую-нибудь верёвку, то голова оторвётся от туловища и улетит.

В квартире верёвки, да и вообще ничего такого, чем можно было бы что-нибудь привязать, не находится. Однако на балконе, где мать вывешивала на сушку бельё, верёвка всё-таки есть.

Он режет её тупым ножом до тех пор, пока свободный край не отправляется вниз. «Как же мне её теперь снять? Один конец ведь внизу. Что делать?» – спрашивает он у себя самого. «Можно привязать верёвку на шею, и тогда голова точно не улетит!» – наконец решает Максим.

Верёвка тяжёлая, словно к ней привязали мешок с цементом, может быть, и два. Мышцы просто разрываются, однако, несмотря на это, он всё-таки вытаскивает верёвку из пропасти за балконом и падает в изнеможении. Но это не мешает ему тут же завязать тугой узел на шее.

Раздаётся звонок, не понятно как уцелевший в его квартире.

– Иду! – кричит Максим.

Возле прихожей его неожиданно останавливает какая-то непреодолимая сила. Он не может двинуться ни на шаг, что-то держит его, сдавливая шею. «Сейчас, сейчас!» – хочет прокричать он, но из горла вырывается жалкий хрип. В дверь звонят ещё раз. Мир медленно расплывается перед его глазами, он задыхается. Последнее, что он запоминает перед тем, как потерять сознание, это непрекращающаяся мелодия звонка.

Сашка вернулся из Германии вчера. Но поезд из Москвы пришёл поздно, поэтому он не стал никому звонить, даже Максиму. Утром за завтраком, когда он расспрашивает мать о новостях, она рассказывает ему о том, что его лучший друг стал наркоманом.