Председатель

Часть третья, телеграмма в Малой Вишере, педантично сообщила как хвосты за хлебом смешались с пьяными солдатами и что в городе третий день погромы, причем безадресные. Под раздачу первыми попали “немецкие” заведения, потом еврейские со сходными фамилиями на вывесках, а потом дело дошло до “контрреволюционеров”. Стоило кому-нибудь обозвать лавочника или приказчика “провокатором”, как пьяная толпа разносила лавку. И хорошо если указанный успевал удрать и остаться в живых.

Попутно людское скопище разнесло здание Окружного суда и Дом предварительного заключения на Шпалерной улице, из коих, а также из “Крестов”, выпустили всех сидельцев, невзирая на то, политический он или уголовный.

Но это, как оказалось, еще цветочки, ягодки питерцы приберегли для последнего сообщения, полученного в Чудово. Отрекшийся Николай находился в Пскове как бы под стражей, а императрица — в Александровском дворце. Вот ее Временный комитет Госдумы и решил арестовать и направил в Царское село специального комиссара с отрядом. И нет бы сделать это тихо, не привлекая лишнего внимания, хрена там, распирало, надо было непременно речь произнести, мать их!

За комиссаром немедленно увязалась громадная орда доброхотов, подогретых вином.

— Вот, в общем, так и вышло, — мрачно рассказывал встретивший нас в Тосно Муравский. — Тысячи две человек, ворвались во дворец вслед за комиссаром…

— А конвой что? — удивленно спросил Савинков.

— А что конвой… казаки сами с красными бантами по Царскому ездили.

— И что дальше? — подбодрил Красин

Коля только рукой махнул и отвернулся.

— Все плохо, товарищи, — продолжил за него Носарь. Ворвались, начали громить, прислуга разбежалась. Комиссар как раз до личных покоев добрался и только предложил одеться и проследовать за ним, как в толпе заорали “Немку спрятать хотят!”, ну и…

— Что “ну и”? Что вы мямлите? — не выдержал я.

— А то! — неожиданно твердо выплюнул Коля. — Штыками перепороли, как Драгу Сербскую. Дворец разгромлен и сожжен.

— А дети? — охнул Губанов.

— Девочек отстояли, половина отряда полегла.

— Наследник?

— Кровью истек. Видимо, в свалке зацепили, лейб-медик его выдернул, да пока отбились, пока пожар тушили, стало поздно.

Мать, мать, мать! Хотел без расстрела в Екатеринбурге обойтись — так пожалуйста, никакого Ипатьевского дома не будет, все как заказывали. Зато будет Александровский дворец. Ммма-а-ать…

Я расстегнул сумку, вытащил взятую в дорогу плоскую фляжку — чуял, что пригодится. Глоток спирта провалился в живот, как вода, фляжка пошла по рукам.

— Свидетели есть? — продышавшись, задал вопрос.

— Ищем, — буркнул молчавший доселе Вася Шешминцев.

— Найти. Любой ценой. Установить зачинщиков, арестовать и судить.

— Так судьи же разбежались…

— Революционным судом. Вы Совет или кто?

Муравский с Носарем переглянулись.

— Черт, как все нехорошо вышло! — с тоской проговорил Красин. — Ладно, давайте думать, что мы из этой ситуации извлечь можем. Сколько у вас рабочей милиции?

— В списках пока девяносто восемь тысяч человек, но оружия мало, едва-едва каждый четвертый.

— Запасных в городе сколько?

— Почти полмиллиона, — подал голос Вася.

— Точнее!

— Четыреста двадцать — четыреста тридцать тысяч.

— Под это дело можно у Думы винтовки вытребовать, — заметил черкавший в блокноте Красин.

— Именно. Мотивировать созданием противовеса запасным.

— В казармы все равно идти надо, говорить с солдатами, — заметил Губанов, — там и артельных, и рабочих много.

— Правильно, формировать из них какие-нибудь “революционные роты”, и аккуратно устанавливать контроль над оружием, — Леонид говорил и продолжал писать. — Затребовать офицеров для подготовки отрядов Красной Гвардии. В частях продвигать командиров, которых солдаты уважают, но понемногу закручивать гайки. Надеюсь, никто не догадался издать какой-нибудь приказ о введении демократии в гарнизоне?

— Нет, мы как договорено, — замотал головой Носарь. — Был там один присяжный поверенный, Соколов, что-то говорил насчет отмены чинов и званий, так мы на него на улице выпивших солдат натравили, еле отбился и с тех пор большой сторонник укрепления дисциплины.

— Нам бы с Корниловым договориться, как в Москве, — ввернул Муравский.

— Есть у меня знакомый в отделе генерал-квартирмейстера, попробую через него.

— В Огенкваре? — поднял голову Савинков. — Однако, уровень.

— Ну так Болдырев же, поедем вместе, познакомлю.

Столица производила удручающее впечатление. Заколоченные досками витрины, неубранные улицы, местами пьяные компании и поверх всего бардака — красные флаги, лозунги и банты. Офицерство после событий в Царском селе раскололось на три группы, самая большая встала в демонстративную оппозицию к новой власти, вернее, игнорило ее и выполняло только приказы военного командования.

Некоторые взъярились, один прямо в Таврическом дворце, пользуясь всеобщей неразберихой, устроил стрельбу и успел положить пять человек, прежде чем его самого изрешетили набежавшие солдаты. Еще от полусотни до сотни монархистов было застрелено, заколото или иным способом убито непосредственно в частях. Это при том, что свежеизбранный Центробалт удержал ситуацию на флоте, расправ над флотскими командирами в Ревеле, Кронштадте и Гельсингфорсе не было. Закон сохранения, мать его.

Ну и небольшая часть офицеров пошла-таки на службу Думе — судя по всему, это были прожженные прохиндеи и приспособленцы.

Командующий округом генерал Корнилов за пару дней сумел привести в нормальное состояние учебные команды нескольких полков, и теперь они несли караулы в Таврическом дворце, охраняли министерства и посольства. Послы же ничего внятного не высказали, и неудивительно — сами подпихивали ситуацию к отречению и смене власти. Причем что в Англии, что во Франции революции кончались казнью монархов, уж это они должны были помнить.