Если бы…

– Здорово ребята! Вы в 24-ю?– спросил он, протягивая по очереди, широкую мозолистую ладонь Сергею и молодому парню. Оба кивнули.– Ну, милости просим. Я начальник бригады, Иван Николаевич Кузнецов.

– Сергей Кречетов.

– Алексей Кукушкин.

Один из сидящих засмеялся:

– Кукушонком будешь!

Все остальные тоже засмеялись, только обладатель нового и очень подходящего ему прозвища стоял смущенный, снова слившись цветом лица с собственной курткой.

Иван Николаич с сомнением смотрел на вновь прибывших.

– Вот что, ребята,– сказал он, наконец,– тут жизнь суровая. Работать приходится в трудных условиях. Тут у нас жесткая дисциплина, работа тяжелая. Условия самые, что ни на есть спартанские. Ни тебе развлечений…– он немного помолчал, как бы обдумывая, чем еще припугнуть двух новеньких.

– В общем, не все выдерживают. Бывает, что и сбегают люди. Мне нужно, что бы бригада работала. Если не уверены, что хотите остаться, срок-то долгий, а впереди зима, из лагеря, бывает, по два месяца не выедешь, так дороги заносит, то вы лучше прямо сейчас садитесь на самолет и назад, домой к мамке.

– Я остаюсь,– спокойно сказал Сергей.

– Я тоже.– Распрямив плечи и вскинув голову вверх для солидности, насупив белесые брови, сказал Кукушонок, в глазах которого стояли слезы. «Молодец, с характером»– мысленно похвалил Сергей мальчишку.

Веселые искорки, вновь заплясали в глазах нового начальника.

– Ох, ребята. Я вас предупредил. Мы скоро выезжаем. До лагеря ехать больше трех часов, так, что тянуть нечего, нужно засветло доехать. Давайте переодевайтесь. Есть, что теплое-то?– Иван Николаич с усмешкой посмотрел на почти по-летнему одетых мальчишек. После того, как они, по-армейски, одновременно ответили «да», он продолжил.– Одевайте все, что есть. В лагере выдам вам унты и одежду. Распорядок, план работ, обязанности, это все завтра будем обсуждать. На сегодня у нас задача до лагеря добраться и сгрузить в ангар все, что сейчас с собой привезем. Давайте ребятки. Пятнадцать минут вам даю на переодевания и на знакомство.– Он кивнул на остальных членов бригады, знакомьтесь мол, и пошел в сторону выхода, надевая на ходу, теплую шапку и поднимая воротник толстой зимней куртки.

До лагеря добрались уже в сумерках. Еще в аэропорту, когда Кукушонок сменивший свою тонюсенькую красную куртку на ненамного более теплую синюю и натянув на голову вязаный «петушок», робко высказался по поводу «жуткой холодины» на улице, один из новых знакомых, Генка Рыжов, хлопнул его по плечу и, радостно смеясь, сказал:

– Это разве холодина? Вот будет минус 60, вот это холодина! А сейчас, считай так, легкий морозец.

– Минус 60?!– с ужасом повторил Кукушонок.

Дорога была ужасной. Ехали на двух гусеничных вездеходах. В один погрузили оборудование и запас продуктов, доставленных грузовым самолетом. Иван Николаич, которого большинство ребят, называло запросто, Николаичем, сел за руль. Во второй набились все остальные члены бригады. Развернувшись в противоположную от города сторону, поехали через заснеженную северную равнину. Несмотря на то, что ехали по снегу всю дорогу жутко трясло. На каждом ухабе людей, сидящих внутри вездехода, подбрасывало и швыряло из стороны в сторону. Гул от тарахтевшего мотора стоял такой, что, для того что бы что то сказать приходилось кричать. К концу дороги, Кукушонок был уже больше похож на лягушонка, весь зеленый с остекленевшими глазами. Сергей чувствовал, что его тоже начинает мутить от непрерывной тряски. Заметив их состояние, Паша Головин, маленький, смешливый парень, чуть старше Сергея, сочувственно сказал, вернее прокричал:

– Уже почти приехали. Это с непривычки. Первый раз всегда так. Привыкните.

Картина, представшая перед глазами вновь-прибывших, когда они выбрались, наконец, из, ставшего ненавистным, за время пути, вездехода была весьма унылой, даже тоскливой. Куда не глянь, в какую сторону не посмотри – уходящая вдаль, насколько хватает глаз, снежная пустыня. Несколько сбившихся в кучку вагончиков для жилья, в небольшом отдалении от лагеря большущий железный ангар для оборудования, в который загоняли технику в конце рабочего дня. Ни деревца, ни кустика. Вокруг лагеря ровная белая поверхность, плоская как блин. Во-все сгущающихся сумерках, впечатление получалось еще более удручающее. Сергей почувствовал, как тоска сжимает сердце, как будто тисками – 9 месяцев, целых 9 месяцев здесь, это же просто ужас! Взглянув на Кукушонка, он заметил, что тот стоит с совершенно ошалелым видом и как-то подозрительно часто моргает. Сергей догадался, что мальчишка изо всех сил старается не заплакать. Но понять его вполне можно, Сергей и сам готов был расплакаться.

Пока разгружали тяжелые ящики с оборудованием и съестные припасы, привезенные на втором вездеходе, наступил вечер. Темнота накрыла маленький лагерь, только окошки вагончиков светились желтыми огоньками посреди бескрайней заснеженной равнины.

После ужина пошли заселяться на новом месте. Николаич, занимал вагончик на пару с якутом по имени Эрчим. В переводе с якутского, как объяснил Эрчим новеньким, его имя означает -энергичный, и это на удивление точно соответствовало его характеру. Невысокий, быстрый в движениях, очень ловкий, Эрчим, казалось, не знал усталости и носился по лагерю, появляясь то тут то там с неизменной широкой улыбкой на смуглом широкоскулом лице, в то время, когда остальные уже почти падали от усталости, измотанные дорогой и погрузочно-разгрузочными работами.

– Могу кого-нибудь одного у себя приютить. – предложил Николаич, обращаясь к четверым новеньким: Сергею, Кукушонку, хмурому Андрею Зимину и серьезному, уже взрослому, по сравнению с остальными Игорю Ильину.

Кукушонок, немного осоловевший, похожий на большого, сонного ребенка, непроизвольно придвинулся ближе к Сергею. Он как-то сразу проникся к нему, привязался, и теперь не хотел разлучаться с новым товарищем.

Игорь отправился в вагончик Николаича, а остальных повел пристраивать неутомимый Эрчим.

– Не грусти! Все будет хорошо,– очень мягко сказал он Кукушонку, почувствовав его подавленное состояние. Кукушонок благодарно улыбнулся в ответ.

По-русски Эрчим говорил очень чисто, без особого говора, свойственного жителям севера. Сразу после школы он работал в оленеводческом хозяйстве, потом отслужил в армии, вернувшись, проработал пару лет на нефтедобывающей вышке и затем уехал в Москву учиться в геологоразведочный институт.

После института вернулся в родные места и вот уже четвертый год работал с Николаичем, который тоже был перекати-поле, вел кочевую жизнь, работая в самых отдаленных уголках необъятной родины.

Эрчим открыл дверь одного из вагончиков, жестом приглашая остальных проходить внутрь. После морозного воздуха в жарко натопленном вагончике показалось очень душно. Обстановка была почти убогая. Три двухъярусные кровати, из соснового бруса, одна из которых, судя по разбросанным вещам, уже была кем-то занята. Небольшой стол, пара стульев и шкаф, явно сделанный собственными силами. Рядом с входной дверью к стене был приделан деревенский умывальник.

Пока новые обитатели наслаждались разглядыванием своих апартаментов, вернулись уже жившие здесь Гена Рыжов и Паша Головин.

– Давайте мужики! Чего встали? Проходите, обувь можно не снимать!– засмеялся Гена Рыжов. Заметив, что Кукушонок с недоумением разглядывает умывальник с пимпочкой внизу, он радостно объявил.– Это наша ванная Кукушонок. А до-ветру мы вон туда ходим.

Он подошел к двери и, распахнув ее, показал на, едва заметное, в темноте, маленькое сооруженьице, в назначении, которого сомневаться не приходилось.

Наивные голубые глаза Кукушонка округлились.

– А в мороз?– еле слышно прошептал он, вспомнив про обещанные шестидесятиградусные морозы.

– А в мороз в ведро по малой нужде сходишь,– смеясь, сказал Гена.

– А … все остальное?– Еще тише с совершенно несчастным лицом спросил Кукушонок.