Князь Барбашин

Ну и уже перед самым Рождеством, примчался из Новгорода гонец. От нового короля шведов Густава Ваза прибыл посланник с сообщением о прошедшей коронации и просьбой о заключении между двумя державами мира и согласия. И Василий Иванович, несмотря на союзнический долг, о котором неустанно напоминал Кристиан, постоянно прося военной и финансовой помощи в борьбе с узурпаторами, в отличие от большинства царей послепетровских времен, да и многих генсеков, посчитал, что ему признать Вазу шведским королём с демаркацией границы по ореховецкому договору 1323 года и дополнениями, заключёнными со Стеном Стурре, куда выгоднее, чем влезать в вооружённое противостояние шведов и датчан, а также датчан между собой. Русь пока не играла в "европейский концерт", а жила по принципу "что нам выгодно". Да, возможно, при игре в долгую выгоды были бы иными, но науку стратегического планирования думцам ещё предстояло выучить. А пока, они просто посчитали, что раз выгоды от исполнения союзнического долга нет, то зачем же нужен этот долг? Просто класть своих людей ради интернациональной химеры? Спасибо, пусть это другие делают.

А потому, как и в иной истории, государь решил, а бояре приговорили, чтобы наместник новгородский подписал с новым шведским королём полноценный договор о дружбе и границах. Самому же Василию Ивановичу сноситься с "выскочкой" напрямую было всё ж таки зазорно.

– Нет, не так, – раздражённо буркнул князь и стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

Музыканты вздрогнули и прекратили играть, воззрясь на работодателя. А тот молча сидел в своём кресле и о чём то думал. Потом протянул руку и взялся за гриф гитары, которую по его рисункам сделали местные умельцы. Гусли, конечно, хорошо, но гитара была ему всё же как-то более роднее, что ли. И едва появилась возможность её воспроизвести в этом мире, он тут же не преминул этим воспользоваться. И удивился: казалось бы, чужое тело, нет наработанной моторики, но стоило набить подушечки на пальцах простыми мелодиями, как оказалось, что он вновь может "лабать крутой музон", как когда-то это делал вечерами во дворе.

А первое, что он вспомнил – это довольно непростой в исполнении "Одинокий пастух" Джеймса Ласта. Его он выучил по одной простой причине, что его первая девушка в том будущем практически боготворила эту композицию. Вот он и решил сделать ей сюрприз. Но помучиться при этом пришлось изрядно: ведь пальцы у него тогда были короче, и многие аккорды давались с большим трудом – уж слишком сильно приходилось расставлять пальчики на ладах. Но, возможно, именно это и заставило процесс игры отложиться в мозгу. Зато уже в этом мире он просто сразил наповал и Варю, и жён братьев, зашедших в гости, красивой и столь непривычной для их слуха мелодией. И тогда же в его голове мелькнула мысль, что, возможно, стоит её переложить для исполнения своим оркестром, который давно уже не удивлял гостей князя необычными шедеврами.

Он долго откладывал это дело на потом, но, наконец, дошли руки и до воплощения задумки в жизнь, оттого музыканты и сидели сейчас перед ним, слушая и чертя на бумаге свои партии. Но получалось пока не ахти, хотя с каждым проходом выходило всё лучше и лучше.

– Слушаем ещё раз и сравниваем с нотами.

И прекрасная музыка вновь наполнила собой светлую горницу.

Но не только жена любила послушать, как вечерами играет и поёт отец. Две княжеские дочки – Настя с Феодорой – тоже пристрастились к этому делу. Но если Феодора пока только слушала, то вот Настя… Андрей чуть со стула не упал, когда услышал как дочка, считавшая, что она одна в комнате, напевает для себя, сидя за пяльцами и выполняя материнский урок:

В шестнадцатом-то веке да княжеская дочка! А он ведь эту песенку только в кабинете для себя и певал, ну, вроде бы.

Так что пришлось Андрею с той поры контролировать собственный репертуарчик. А то этак дочурка, с её прекрасной памятью, до цугундера доведёт. Как исполнит на людях что-нибудь наподобии Канцлера-Ги:

и привет святая инквизиция, или суд церковный, что в его случае одно и тоже.

Но вообще Андрей на своих дочек нарадоваться не мог. Да, их воспитывали по канону шестнадцатого столетия, в строгости и послушании, учили почитать старших и выполнять волю своего отца и матери, как это заведено во всех семьях. Вот только проказницы давно уже поняли, что строгий папка может быть и не таким строгим, и даже может спустить мелкую проказу, не то, что мать, которая спросит и накажет обязательно. Потому что именно она и проводила для девочек весь процесс обучения. Как и везде на Руси, строила Варя его исключительно на собственном примере, демонстрируя, как правильно выполнять ту или иную работу и постепенно доверяя исполнение дочерям.

Андрей в этот процесс не вмешивался. Единственное, что он привнёс, это то, что с дочками обязательно будут заниматься учителя из его школы – учить письму и чтению. Ведь дочери князя Барбашина должны быть самыми образованными девушками на Руси. И о будущем их он тоже позаботится. Уж за самодуров-недоучек замуж точно не отдаст.

А за неделю до Рождества в доме князя воцарило радостное оживление. Один за другим на двор съезжались братья с жёнами и детьми. Повод был существенный: из дальнего похода к землям неведомым вернулся племянник. Причём сам поход был бы и вовсе сверхуспешен, если бы, конечно, не трагедия – где-то там, на морских просторах потерялась шхуна "Аскольд". Её почти две недели прождали возле Ньюфаундленда, да и потом, пересекая океан, всё надеялись, что товарищи тоже идут домой, но другой дорогой. Увы, в Финском заливе давно уже встал лёд, а "Аскольд" так и не появился.

Что с ним случилось, версий было много, но подтвердить или опровергнуть их можно будет только в следующем году. Потому что вторую экспедицию никто отменять не собирался. Наоборот, благодаря диким ценам на зеркала, Андрей планировал значительно расширить её состав. Сейчас на верфи Викола, не смотря на кадровое ослабление, усиленно работали аж над тремя шхунами, а в Камской вотчине отливали для них сверхплановые орудия. Не остались без работы и заводики казначея Головина, отливавшего для кораблей ядра и картечь. Скрипело ветряное колесо пороховой мельницы, готовя новый порох, без устали работали формовщики на бумажных фабриках братца Феденьки, изготавливая бумагу для вахтенных и штурманских журналов. Обливались потом мяльщики в вотчинах Шигоны-Поджогина, готовя волокна льна под будущие канаты. Стучали в женском монастыре матушки Ефросиньи ткацкие станы, сделанные на основе станка неизвестного новгородского мастера и дополненного последними достижениями европейских ткачей (из того, что удалось узнать или выкрасть), готовя столь необходимые кораблям паруса. Не покладая рук трудились мастера картографической мастерской, рисуя новые, отредактированные по итогам первой экспедиции карты и портоланы. А в дальних вотчинах среди скупленных во время войны детишек, давно подросших до приемлемого возраста, шёл отбор первых колонистов из тех, кто готов был рискнуть и получить за риск свободу от холопства лет так через пять.

Да, подобная подготовка жрала просто уйму денег, но Андрей только сжимал зубы и записывал потраченное в гроссбух. Теперь-то он хорошо понимал, почему короли не столь охотно вкладывались в колонизацию новых земель, отдавая это частным компаниям – этак и банкротом легко стать. Ведь они, в отличие от попаданца, слабо представляли, на чём и когда отобьются все эти немалые вложения. Хотя нынче Андрей в новое дело уже не один вкладывался. Желавших получить возможные дивиденды от новых земель было предостаточно. Почти все братья, Сильвестр Малой и даже Олекса, приславший из Полоцка сто рублей под будущие барыши. Потому что верили в начинания Андрея.