Дневники апокалипсиса

Какое-то нехорошее предчувствие закралась в каждую клеточку моего тела, но голова моя была занята мыслями о Джерри и о том, что его придется убить. Но, господи, кто все эти люди, откуда они, насколько они опасны?! Мысли вихрем кружились в голове, пока мы, как какие-нибудь ниндзя, крались вдоль стены, огибая здание и пытаясь добраться до ангара с вертолетом целыми и невредимыми. Я почему-то подумала, что нет там уже никакого вертолета и что зря мы сюда вообще притащились, как Калеб, идущий впереди, резко замер. Джон поднял руку, давая нам знак остановиться, я выглянула из-за спины Ани, которая шла впереди меня, и увидела несколько заражённых, сидящих на корточках прямо за углом дома, и с мерзким чавканьем пожирающих нечто розовое и сочащееся еще свежей кровью. Их руки, наполненные кишками и кусками плоти какого-то бедолаги, то и дело тянулись к своим ужасным искривленным ртам с вывихнутыми челюстями и разорванными губами. Они с омерзительными звуками отрывали и жевали человеческое мясо, совершенно не замечая нас.

Из него же еще течет кровь, прошептал Аня... Они его убили только что... здесь ... здесь могут быть еще люди...и другие мертвецы, словно сама с собой разговаривала тихим шепотом она. Зрелище было до того отвратительное, что я не смогла сдержаться и вырвала прямо себе под ноги. Несколько голов поднялись и повернулись в нашу сторону – заражённые бросили свое пиршество и, с пугающей скоростью, поднялись и пошли на нас. Я ничего не могла поделать, видимо от нервов меня снова вывернуло на изнанку, согнув пополам. Я только слышала меткие одиночные выстрелы, а скудное содержимое моего желудка продолжало рваться наружу. Не успела я отдышаться, как Калеб схватил меня за шкварник и резким движением привел в вертикальное положение. Я увидела расширенные глаза Ани и Алекса, смотрящие на меня, и не сразу вспомнила, что рвота есть первый признак заражения. И на этот раз никто не был уверен, что я не больна. Я вытерла губы, и ничего не говоря, перепрыгивая через свежеубитые трупы зараженных, побежала за Джоном, который  уже скрылся за углом.

Он стоял прислонившись к стене, а Джерри, с кожей зеленоватого оттенка и закатившимися глазами, лежал на земле. На мгновенье я подумала, что он умер, но увидела, как грудь его едва-едва поднимается и опускается под тяжёлым дыханием. Я упала перед ним на колени, слезы застилали мне глаза, но я ничем не могла ему помочь, а возможно и сама заразилась от него. Когда подбежали остальные, Джерри уже перестал дышать, а я не в силах была подняться и идти дальше. Внезапно маленькое тельце изогнулось, словно безумный кукловод потянул его за веревочку на животе, и Джерри, движимый вирусом, почти встал в мостик, опираясь на собственную шею. Аня вскрикнула, все отскочили от него и только я продолжала сидеть рядом с ним, никак не пугаясь его агонии. Тело Джерри резко рухнуло на землю, и снова выгнулось, только на этот раз боком. Я мало соображала, что делаю, но сгребла его в охапку и прижала к груди, пытаясь совладать с судорогами, бьющими моего маленького мальчика. Джерри снова согнулся и тут же резко выпрямился как струна, я не смогла его удержать и он упал на землю и замер. Несколько секунд мы молча смотрели на него, ожидая очередного приступа, как вдруг из его рта фонтаном хлынула черная жижа, а сам он задергался в конвульсиях.  Я, словно в замедленной съмке, увидела, как маленькая раскаленная пуля пронизывает воздух и с громким хрустом впивается в висок ребенка. Капли крови мелкими брызгами разлетаются в разные стороны,и в ту же секунду бедный малыш обмякает и обретает покой.

Я не знаю, какой ангел-хранитель присматривает за мной, но ничего из этой заразы на меня не попало, как и на остальных. Но они -то стояли на приличном от него расстоянии, а я, считай, была в самом эпицентре заражения и... и меня пронесло... Отлично сработано, ангел, мысленно поблагодарила я, лежа на старом матрасе в большой клетке в одном из подсобных помещений больницы. Измотанные ребята  спали недалеко от меня и только я таращилась в потолок крохотного помещения, не в силах даже сомкнуть глаз. Я не очень помню, как мы добрались сюда, я мало что соображала после смерти Джерри, но помнила, что кто-то тащил меня за шиворот, в кого-то стреляли, потом словно провал в памяти, и вот я очухалась в довольно большой клетке, а рядом сидят Аня и Джон. Джон молчит, напряженно вглядываясь в мое лицо, а подруга что-то говорит, извиняется за клетку, мол если со мной все в порядке, то денек-другой и меня выпустят.  А на меня навалилась страшная апатия, мне настолько все равно,что я отворачиваюсь от них и сворачиваюсь клубочком, закрыв голову руками. “Интересно, а где щенок Джерри?” – думаю я, и снова отключаюсь. И вот спустя несколько часов или дней я снова в здравом уме и сознании. Высота клетки позволяла стоять в ней в полный рост, я поднимаюсь и вижу большой амбарный замок на двери моей “камеры”

Какая знакомая ситуация, нервно рассмеялась я, и тут же с самого ближнего ко мне матраса подрывается Джон и обращает свой взор к моей персоне. Я, замолкаю, прислушиваясь к шевелению своих друзей, и убедившись, что кроме Джона никто не проснулся, глубоко вздыхаю и сажусь по- турецки в своей “тюрьме”. Джон присел рядом, спросил о моем самочувствии. Я понимаю, что я здорова, но они правы, лучше перестраховаться, чем потом всем погибнуть. Не успела я подумать, что хочу есть, как Джон, слово волшебник, тут же протянул мне банан и бутылку воды, наполовину, правда, выпитой. Я жадно накинулась на ненавистный мною в старое доброе время банан, и в пару глотков осушила бутылку.

Я люблю тебя, внезапно сказал он, глядя мне прямо в глаза. Я замерла, не ожидая такого признания, а он вдруг улыбнулся, встал и, отойдя к своему матрасу, сказал:

-Слова, которые ты ищешь – “я тебя тоже”,- и улегся, как ни в чем не бывало на свое место, подложив под голову руку, оставив меня ошарашенно сидеть в клетке.

====== Книга 2. #27 ======

Рон. 21 год, высокий (188 см), очень красивый блондин с вьющимися волосами и голубыми глазами. Характер сложный. Надменный и циничный в силу жизненных обстоятельств. Ради семьи готов на все. На рожон не лезет, но если надо – вступает в бой.

Майя, 14 лет, среднего роста (166см), глаза серо-зеленые, волосы русые, заплетенные в дреды. Из неблагополучной семьи, не глупая, хотя поначалу и читать толком не умела. Милая и очень добрая. Любит всех и это взаимно.

Хавьер. Чилиец, 41 год, среднего роста (180 см), брюнет, волосы волнистые, глаза цвета переспелой черешни, характер твердый, общительный. Готов прийти на помощь в любую минуту. Никогда не сдается и другим не дает. Привык выживать один, но в группе берет на себя роль лидера.

* * ******************* * *

Когда Рон впервые увидел зараженного он решил, что наследственная шизофрения все таки не обошла его стороной. Его мать и обе сестры, увы, болели этой страшной болезнью, которая и привела их семью к полному разрушению. Рон не знал те времена, когда они жили в богатом районе Лондона, отец был преуспевающим юристом, владельцем адвокатской конторы, а его мама – красивой и молодой. Когда родилась Эмили, его мать уже страдала от, пока еще, редких приступов шизофрении, и отец, который безумно ее любил и не хотел закрывать в психушке, нанял несколько нянек и сиделок, чтобы и за ребенком, и за матерью был присмотр. Первые проявления болезни у Эмили появились оч рано, года в три, когда она начала рассказывать о воображаемом друге. Отец сразу просек что к чему, и дочка, как и мама, попала под наблюдение лучших врачей Лондона. Вскоре родилась Оливия, матери на тот момент было уже намного хуже, отца ругали врачи, грозились чуть ли не судебными разбирательствами, что он заставляет рожать психически больного человека, но характер отца и немалые деньги помогли замять ситуацию, но мать отправилась в клинику на очередной курс лечения, а крошечная Оливия осталась с отцом и Эмили.

Более менее они справлялись, но ни одна нянька и сиделка даже за большие деньги не хотели больше находится в их доме – мать устраивала чудовищные сцены с размазыванием фекалий по стенам, и это было самое мягкое из ее безумств. Воображаемые друзья старшей дочери становились все более реальными и все более опасными, и однажды отец, который пришел домой раньше положенного времени, т. к очередная няня просто сбежала средь бела дня, нашел Эмили в ванной, наполненной горячей водой, от которой поднимался густой пар. Она держала в руках полугодовалую Оливию с явным намерением бросить ее в эту самую ванну. Отец без лишних криков и суеты отобрал у нее ребенка и поинтересовался, что происходит. Эмили искренне ответила, что плач Оливии мешает ее друзьям и если она не решит проблему, то они сами разберутся с ребенком. Все те чувства, что испытал отец в тот момент сложно передать, и Эмили снова отправилась в клинику. Отцу пришлось уйти с места непосредственного руководителя бизнеса и передать дела своему другу. Отец полностью взвалил на себя все проблемы их семьи, уход за женой и Эмили, воспитание Оливии. Но, как это бывает, друг оказался другом лишь на словах, и вот, разоренные до последней нитки они переехали жить в рабочий район Лондона. Грязный, опасный и невыносимо бедный. Там-то и родился Рон, в тайне от врачей, соц.опеки и государства. Самое первое и яркое воспоминание Рона из детства, как они с Оливией сидят, прижавшись друг к другу в крошечной каморке для швабр, а мать кричит страшным голос и странно катается по полу. Он видел в щелку отца, который набирал шприц и пытался утихомирить мать, чтоб сделать ей укол. Помнил как страшно ему было от ее криков, и как Оливия гладила его по голове. Оливии было 13, когла она впервые услышала голоса. Врачи предупреждали, что болезнь может появиться в процессе полового созревания, но месячные у нее были уже целый год, но никаких проявления шизофрении не было. Увы, и Оливию болезнь не пощадила. Однажды ночью, когда голоса, наконец, стихли, она подошла к кровати, на которой спали отец и маленький Рон. Она погладила брата по длинным белокурым волосам, потрогала свежую рану на губе и уже заживающую – на переносице – Рона постоянно били уличные пацаны. За его сумасшедшую мать, за их нищенское существование, и самое главное, за его слишком симпатичную, девчачью внешность. Он был копией своей матери и сестер: пшеничные волосы, которые никто не стриг, доросли до лопаток, длинные и пушистые ресницы, голубые глаза и пухлые как у куклы губы – Рона нередко считали третьей сестрой в этой ненормальной семейке. Оливия поправила одеяло, которое сползло со спины отца – в доме не было отопления и было холодно, даже не смотря на то, что спали они одетыми. Поцеловала отца в истощенную худую щеку, и зашла на их крошечную кухню. Мать и сестру снова положили в клинику, они с отцом навещали их несколько дней назад, но мама ее не узнала, а сестра прошла мимо, даже не заметив. Налила себе кипятка в кружку, газ еще не отключили, а вот чай закончился еше утром, всыпала в воду ложку сахара и зажмурившись отпила.