Страница 22 из 26
Что происходит? У него была целая сеть внедренных осведомителей, а сейчас агентов никто не вербует? Как же они работают? Саша был уверен, что всё деградирует, хотя скорее всего просто несколько изменилась концепция спецслужб: они должны обеспечить политическую стабильность, а вовсе не безопасность граждан. Террористы политической стабильности не угрожают. О чём волноваться? Политика стала казаться Саше всё более грязной, русский агрессивный национализм он совсем не принимал. Слишком Саше нравился Кавказ, он просто физически не мог назвать гордых кавказцев «чурками». Про то, как он реагировал на жену Дениса, он давно забыл. Семья дочери в Юрмале… Прекрасный бревенчатый дом с пятью спальнями. У зятя успешный бизнес, к которому подключились дочь и жена: логистическая фирма по импорту в Россию продуктов питания из Латвии. Саша в логистике никакого участия не принимал, само сотрудничество с Латвией одобрял, да и деньги фирма зарабатывала немалые, но начались антисанкции и доходы резко упали, все громко ругали Путина, а что ему было делать? Правильно Путин поступил, введя антисанкции. Саша искренне так думал. Но у дочери и её семьи всё упиралось не только в деньги, которых стало меньше, дело было в особой злобе против русских дураков, которые поддерживали упыря с наполеоновскими комплексами. В Латвии, которая гнобила всё русское, восхваляли западные ценности, при этом по улицам Риги прошёл марш эсэсовцев, бывших и современных. И никто не возмущался, никто. Этого Саша не понимал. Отец воевал против фашистов в штрафбате, а сейчас враги маршируют? «Папа, ты очень многого не понимаешь», – говорила дочь. Да что тут понимать. Латыши сейчас враги, все стали врагами, да только как так можно говорить, среди врагов живёт его семья.
Да если бы только политика Сашу огорчала! У него начались серьёзные проблемы со здоровьем. В последнее время его детская астма почему-то вернулась и уже не отпускала. Приступы кашля сотрясали всё тело, Саша задыхался и покрывался холодным потом. На тренировках его терзала одышка, что он только не делал, но кашель бил его всё сильнее, не давал уснуть, мешал разговаривать, стал невыносим. Кто-то из друзей посоветовал ехать в Удмуртию, там якобы есть специальная клиника народных целителей, которые лечат местными лекарственными растениями, но, главное, применяют специальное дыхание по методу Бутейко. Саша сразу уверовал в новую народную методику и торопил Нину с покупкой билетов. Нина обещала поехать с ним в посёлок Якшур-Бодья неподалеку от Ижевска, но заручилась Сашиным обещанием сходить сначала в Европейский медицинский центр и послушать, что там скажет врач. Диагноз там, кстати, поставили довольно быстро: карцинома в правом бронхе. Что такое карцинома Саша не знал, но понял, что у него никакая не астма, а рак лёгких. Духом он пал как-то сразу. Сидел в халате в кресле в своей комнате, кашляя и захлебываясь в мокроте. В Удмуртию они, конечно, не поехали. Надо было что-то делать. Нина из своей комнаты звонила дочери, они подолгу о чём-то разговаривали, потом жена вешала трубку, звонила кому-то ещё и снова перезванивала Маше. Саше она ни о чём не рассказывала, а он не спрашивал. Несколько раз они ходили к разным врачам, сдавали анализы, потом снова шли на приём, врач подробно что-то объяснял, но Саша почти всё пропускал мимо ушей. Он снова стал ощущать себя ребёнком, который приходит к врачу с мамой. Нина задавала врачам вопросы, переспрашивала, ей выдавали бумаги, снимки, разные выписки. Сашу это как будто не касалось. Ему было плохо, но он всё равно не верил, что умрёт. Казалось, что можно было ещё что-то сделать. Он в принципе был готов лечиться, но лечение от него не зависело, от него ничего уже не зависело, всё должны были решать другие.
Нина объявила, что они поедут лечиться заграницу, в Германию или Израиль. Саше было всё равно. Он только вслух беспокоился, что это дорого, что, мол, не надо тратить на него деньги, что теперь уж всё равно, но он прекрасно знал, что ни жена, ни дочь его возражения не примут. Это он про деньги так просто говорил. Всё завертелось быстро, совсем скоро они с Ниной вылетели в Израиль. Там это называлось диким термином «медицинский туризм». Но в чём-то это было похоже на туризм. В аэропорту их встречал медицинский гид Андрей. Он везде с ними ходил, переводил, заселил в гостиницу, всё показал, со всеми договорился. Саша спрашивал, сколько будет стоить лечение. «Какая тебе разница?» – ответила ему Нина. Саша узнал, что за лечение заплатили Маша с зятем. Ему стало горько: латыш платит за его лечение, а сам он, всю жизнь прослуживший в органах на благо своей страны, заплатить ни за что не может. Почему, чтобы лечиться надо было уезжать в Израиль? Получалось, что отечественной медицине он не доверял, а евреи ему помогают. Как же так? Саша не был антисемитом. Он помнил, что ещё на Курсах в Минске один из преподавателей каждое занятие сводил к долгим рассуждениям о лживости и вероломстве евреев. Про «израильских агрессоров» он ещё мог понять, но то, что он слышал в классе, было прямыми антисемитскими выпадами, так говорили о людях, а не о «военщине». В классе стояла тишина, преподавателя никто конечно не прерывал, Саша даже чувствовал, что все эти речи, полные злобы, курсанты одобряли, и получалось, что он составлял исключение. Их бывшие соседки, толстая «курочка» Фира с её вечным вареньем, Алла-скрипачка, которая так по-доброму учила его маленького играть, поправляла скрипочку у него на шее, ставила пальцы, считала ему ритм… Он их не забыл, хорошие женщины. Были интересы государства, и правильно, что отъезжантов в 70-е годы гнобили. А что теперь? А теперь дети тех, кто в 70-е уехал, стали врачами и лечили его, старались, успокаивали, обещали, что всё будет хорошо. Конечно, они не знали, что он был для их родителей «кровавым гэбистом», а ведь был… Он тогда как раз служил в «пятёрке», стоял на страже интересов державы, на которые евреи плевали. Ну, действительно, эта нация перекати поле, ничего им недорого, это не их земля, им слишком легко уехать, взяли, снялись с места и служат другим. Он бы так не смог.
Нина из Тель-Авива быстро уехала… бизнес. Саша остался один в чужом городе. Он ходил сначала на химиотерапию, потом на облучение. Сил было мало, он очень быстро уставал. По вечерам в одиночестве слушал «Эхо Москвы», где выступала сплошь «пятая колонна». Не надо было так называть людей. Их немного, они не шагают в ногу, ну что ж… Что-то он помягчел. Они же ведут себя как предатели, всё им в стране немило. И всё-таки что-то в чуждых, злобных мнениях либералов было, что-то частично правильное, справедливое, которое от этого становилось ещё более опасным для народа, который сплотился вокруг лидера. Куда хотят завести страну эти люди? Понятно куда. Они хотят сделать её придатком Запада, слабым и зависимым. Вот что они хотят. Саша с досадой выключал «Эхо», ложился в постель и старался уснуть. Спать он почти не мог, тревога за себя, за семью, за страну его не покидала. Медленным шагом, часто присаживаясь на лавочку, он гулял у моря, наблюдал за людьми. Все весёлые, вежливые, но какие-то слишком разбитные, совершенно не озлобленные, не зажатые. Южане: галдят, машут руками, показывают куда-то пальцами, громко разговаривают. Саше было плохо, одиноко. Его окружали милые в сущности люди, но бесконечно чужие. Сплошные евреи! Куда он попал, о боже.
В Москве ему стало хуже, чем до лечения. Отказывало сердце, одышка стала настолько сильной, что он не мог и шагу сделать. Поместили в ведомственную больницу для ветеранов КГБ, стали возить в инвалидном кресле. Спал Саша урывками, сидя, дыхание со свистом вырывалось из его груди. Он уже решил, что умирает, но врачи ему объяснили, что это состояние вызвано облучением, прописали большие дозы стероидов, от которых он страшно поправился. После больницы, когда Саше стало чуть получше, Нина отвезла его на работу, вокруг… «о, Александр Иванович… Александр Иванович…», он вышел в зал, пожимал чьи-то руки, попытался руководить тренировкой. На него смотрели с опасливой жалостью. В этом пузатом пожилом старике, с одутловатым серым лицом, одышкой, с отросшей седой бородой они с трудом узнавали своего энергичного, подтянутого, всегда полного нетерпеливого энтузиазма Александра Ивановича. Он снова был Александром Ивановичем. Вроде так. Саша допускал, что большинство ребят предпочло бы, чтобы он на тренировках не появлялся. Показать он ничего не мог, делал замечания сбивчиво, спотыкался на каждом слове. Ему не хватало воздуха, на него было неприятно и страшно смотреть. Саша видел себя как бы со стороны. Тренировке он не помогал, скорее наоборот. Осенью их ждали ответственные соревнования, на которые он с ними поехать уже не сможет. Все желали ему всего самого хорошего, но Саша видел, что его уже вычеркнули из своих рядов. Он, наверное, тоже бы так поступил, но всё равно было обидно.