Библиотека. Повести

Дорога от Вэвэ до дома Насти была совсем не такой долгой, как хотелось бы Назырову. Надо было что-то предпринимать, но он, не придумав пока ничего лучшего, просто разглядывал девушку в зеркальце заднего вида. А та, в свою очередь, хоть и не скрывала, что заметила его взгляды, сидела с безразличным видом, как будто ехала в такси. Игнат удивлялся самому себе. Никогда раньше он не терялся в присутствии красивых женщин, а тут почему-то не решался начать обычный, ни к чему не обязывающий трёп, служащий прелюдией для более близкого знакомства. А ведь время было ограничено. Сколько бы в Москве не было пробок, но в результате Настя, хлопнув дверью и бросив на прощание какую-нибудь ненужную фразу, ушла бы. Поэтому Игнат, не говоря ни слова, неожиданно вырулил на обочину и остановил машину. Девушка с удивлением и внезапно появившейся злинкой в глазах взглянула на него.

– Что случилось, господин мент? – спросила она, впервые за всю дорогу обратившись непосредственно к нему. – Бензин кончился? Так вон автобусная остановка. Доеду и так. Привыкла.

Настя, конечно же, понимала, что сыщик неровно к ней дышит. И смысл того, первого, чересчур длинного, изобилующего ненужными вопросами «допроса» тоже был ей понятен, как и смысл украдкой бросаемых во время поездки взглядов его по-мужски нагловатых, чёрных и внимательных глаз. Впрочем, объективности ради следует заметить, что Настя также обратила внимание на то, что Назыров вполне привлекательный мужчина.

В жизни Настя, как и Вэвэ, с милицией, если не брать в расчёт работников ГИБДД, никогда не сталкивалась, но какое-то представление о ментах благодаря телевизору, в котором частенько показывали интервью с милицейскими чинами, всё-таки имела. Правда, девушка не столько слушала чиновничьи глупости, сколько, как в кунсткамере, разглядывала объекты, их вещавшие. И сделала вывод, что, если не считать Нургалиева и ещё некоторых, то вес и размер живота ментов пропорционален их чину. Что соответствовало и её предыдущему наблюдению о военных. Что-то вроде того, что наблюдалось и, наверное, наблюдается в республиках Средней Азии, где, чем важнее бай, тем больше пузо. Только жаль, что менты не научились, как там, ставить себе по чину золотые зубы. А то, представляете, как было бы здорово и удобно их различать. И погон не надо. Сколько звёздочек, столько и золотых фикс. Пасть открыл – и всё понятно. А Назыров имел всё-таки не халам-балам, а звание капитана, и, по Настиной логике, должен был быть вполне откормленным кабанчиком. Но Игнат кабанчиком не был. Он был спортивен и лёгок в движениях. Его без труда можно было представить танцующим какую-нибудь сальсу, а не сидящим, пыхтя и упираясь животом в край стола, в служебном кабинете. Да и лицо у него было ничего. Такая интригующая смесь кривляющейся обезьянки с невозмутимым татарским ханом.

Но в Настины планы не входило, только отойдя от могилы Колибри, приятеля, чуть не ставшего кем-то большим, затевать интрижку с малознакомым мужчиной, к тому же ментом. А тут ещё и неприязнь к нему начальницы сыграла роль. Люди – они ведь, как собачья стая, если начинают лаять, то все вместе. Поэтому вероятность, что Назырову ничего у Насти не обломится, была весьма высока. Даже мог нарваться и нарвался на то, что является самым противным и обидным для мужчин, на женское хамство.

Игнат даже растерялся от вопроса Насти, поставленного в такой негативной форме. Он не понимал причины, зачем так откровенно демонстрировать отрицательное отношение. В конце концов, он вёл себя с этими двумя дамами вполне корректно. Да и в связи с расследованием ни одной из них его присутствие ничем не угрожало. Так какого чёрта? Он понимал, что мог просто не нравиться Насте как мужчина, но зачем из этого устраивать шоу? И вообще, если уж на то пошло, зачем злить мента? Это ведь, как минимум, недальновидно.

– Нет, госпожа инженер-радиоэлектронщик, она же уборщица в библиотеке, бензин у меня не кончился, – с иронией, прикрывающей раздражение, сказал он. – Но двери машины открыты, и, если хотите, можете дальше добираться сами. Мне, честно говоря, и так хватило присутствия вашей начальницы, которая не пожалела усилий, чтобы продемонстрировать мне своё «фэ». И вашего отдельного «фэ» мне не требуется.

Перегнувшись через спинку сиденья, Назыров распахнул заднюю дверь. Настя, внезапно почувствовав себя полной дурой, было дёрнулась к выходу, но замешкалась. Глупо конечно, но бывает, что длинные и стройные ноги тоже мешают. И она вдруг представила, как неуклюже будет выглядеть, когда начнёт двигать в сторону попу, подтягивая вслед за ней ноги. И так попеременно. Попа–ноги, попа–ноги. Слава богу, хоть юбка не была очень короткой. А то ведь этот гад продолжал её сверлить своим чёрным глазом. Нет, чтобы интеллигентно отвернуться. Одно слово – мент. Настя даже набрала воздуху, чтобы сказать Назырову какую-нибудь колкость, но вместо этого неожиданно для себя спросила:

– Так какого же чёрта вы, капитан, как вас там, Турсунзода или ещё какой-нибудь Зода, остановились?

– С вашего позволения, мадемуазель, моя фамилия Назыров. Турсунзода, если не ошибаюсь, был таджикским поэтом. А я татарин, – с лёгкой издёвкой прокомментировал Игнат и добавил: – А вот звание вы запомнили правильно. Хотя вообще-то меня зовут Игнат.

– И на фига мне ваше имя? – продолжая злиться, спросила Настя.

Назыров какое-то время молчал. Наверное, чтобы прибавить себе солидности, как с оттенком презрения подумала девушка. Но тот просто собирался с духом и, наконец, проговорил:

– В принципе это, как вы сами решите. Может, и в самом деле на фиг не нужно. Просто я бы хотел, чтобы вы видели во мне не только мента. А остановился только для того, чтобы сказать, что вы мне нравитесь, и я бы хотел вас видеть не только в силу служебной необходимости. Видите ли, я боялся, что мы приедем, а я так и не успею ничего сказать.

Услышав эту тираду, Настя почувствовала себя ещё большей дурой. И в самом деле, что она из себя строит? И чем он ей насолил? Ведь ничем. Нормальный, даже симпатичный мужик клеится к бабе. То есть к ней, Насте Кравчук. Что ж тут такого? Она же не Вэвэ. Но, тем не менее, её глаза продолжали сердито гореть, а губы презрительно сжиматься, превращая рот в тонюсенькую чёрточку. Однако выходить она почему-то передумала. Захлопнув дверь машины, Настя снова поудобнее уселась и, по-куриному нахохлившись, строго проговорила:

– Поехали, капитан. Сегодня плохой день для развития случайного знакомства.

Назыров грустно усмехнулся и, заводя машину, проговорил:

– Знаете, Настя, это ведь только одному богу известно, какой день и для чего хороший или плохой. Мне было одиннадцать лет, когда умерла бабушка, и я в первый раз побывал на похоронах. Эта процедура оставила у меня тяжёлый осадок. И потом на поминках я всё время подходил к матери и отцу и по очереди обнимал их, как будто хотел лишний раз удостовериться, что они живы. День похорон – это день, когда мы начинаем ценить живых, и, может, единственный, когда не лицемерим, говоря о чувствах.

Сердитое и неприступное выражение сошло с Настиного лица, и оно снова стало печальным.

– Женьку жалко. Ты сумеешь найти его убийцу? – спросила она.

Назыров не мог не заметить и не оценить, что девушка обратилась к нему на «ты», но врать не стал.

– Настя, в жизни всё совсем не так, как в детективных сериалах. А в убийстве Жени отсутствует самое главное, мотив. Не зная «зачем», нельзя строить предположения и «кто». Но Мухтар, то бишь я, постарается.

Тем временем они подъехали к Настиному дому. Девушка уже успела перебраться к двери, и проблема «попа–ноги» при выходе теперь её не волновала. Да и ледок в отношениях без сомнения дал трещину, хотя и друзьями они пока не стали. Настя, восстановив на лице нейтральное выражение и, коротко и суховато поблагодарив, попрощалась. Лишь когда она уже почти повернулась спиной, Игнат спросил:

– Я могу вас ещё увидеть? Скажем, не как свидетельницу по делу об убийстве?

Настя усмехнулась и, сморщив носик, бросила: