Прищеп Пекарика

– Привет, Миша! У тебя же, кажется, сегодня нет первой пары?

– А! – пожал тот протянутую ему руку, – Хватает дел после лета. Пока в колею все войдет… – лицо его стало расплываться в улыбке. «Сейчас схохмит, – Вениамин Петрович слишком хорошо знал этот взгляд, тысячелетиями формировавшийся в бессознательной памяти потомков Адама, – Сейчас похвалит себя, жалуясь на жизнь», – Сам же знаешь, – не обманул его ожиданий Михаил Моисеевич, – основная административная работа лежит на замах, а не на начальниках.

Вениамину Петровичу почему-то очень захотелось нагрубить. Ему всегда в таких случаях поначалу хотелось это сделать. «Фрустрация проклятая! А что ты хотел? Столько лет вместе. Разве можно не надоесть друг другу за это время? Будто я сам чем-то лучше… – он виновато взглянул на Румана, – Вот так-то… чувство вины спешит нейтрализовать спонтанную оплошность ума».

– Ну да, Михаил Моисеевич, умеешь ты с утра порадовать начальство, – Вениамин Петрович эмоционально как бы извинялся, беря на вооружение его прием, но в то же время подчеркивая – who is who, – Ты имел в виду, что, типа, вся моя байда на тебе? – он засмеялся, удачно использовав, как ему показалось, молодежный сленг для придания несерьезности разговору.

– А то!? – поддакнул Руман.

– Ну-ну! Кстати, Миш, зайди ко мне, как освободишься. Есть серьезный разговор, – Пекарик уловил во взгляде друга вопрос и машинально ответил, положив ему руку на плечо, – Очень серьезный, Миша. Серьезнее не бывает. И не спрашивай пока ничего, – заметил в его мимике желание уточнить, – Это требует времени.

То, что Руман бросит все дела, если они не связаны с другими людьми, и что через полчаса, выдержав достойную себя паузу, будет уже у него, всецело отдавшись любопытству, не стало бы для Пекарика новостью. Скорее, новостью мог стать его продолжительный неприход. Подумав об этом, Вениамин Петрович все же позвал секретаря.

Когда она вошла, посмотрел на нее внимательно. Сквозь улыбку. И девушка забеспокоилась, машинально осмотрев себя спереди.

– Хорошо выглядите, Леночка.

Она смущенно и потому как-то по-детски улыбнулась.

– Спасибо, Вениамин Петрович.

– Вот. Так гораздо лучше, – снисходительно заметил он и сделал короткую паузу, – Итак, Елена Дмитриевна… – девушка снова заметно напряглась, – мне нужно все, что у нас есть, на студента Дарского. Абсолютно все. Буду благодарен за любую информацию помимо официальной.

– Да, Вениамин Петрович. А Дарский что…

– Елена Дмитриевна, вам что-то непонятно? – Пекарик подчеркнуто серьезно обозначил неуместность ее любопытства.

– Да нет… все понятно, Вениамин Петрович, – стушевалась она, – Вы не подумайте… просто я…

– А я ничего не думаю, Леночка. Не волнуйтесь, – улыбнулся он ее душевной простоте, – все у него хорошо. Просто Дарского мне рекомендовал Михаил Моисеевич для научной работы со студентами старших курсов, – Вениамин Петрович отвернулся и подошел к окну, – У меня все, Елена Дмитриевна.

– Да-да, Вениамин Петрович, – Леночка как-то суетливо повернулась и пошла к двери. А когда протянула руку, чтобы открыть ее, стоявший уже со скрещенными руками и наблюдавший за ней поверх очков Пекарик, усмехнувшись, спросил:

– А что, Леночка, красивый парень Саша Дарский?

Она вздрогнула. То ли от неожиданно прозвучавшего голоса, то ли от сути самого вопроса. Но не обернулась сразу. А обернувшись, с детской наивностью просто сказала «да», чем смутила Пекарика, не ожидавшего, что он еще способен на такое.

Девушка вышла. А Вениамин Петрович задумался. Что за человек Александр Дарский? Чем живет? Насколько здоров его организм? Каковы его ближайшие родственники? Его интересовало все. Ему любопытно было все, связанное с этим человеком…

В дверь постучали.

– Входи, Миша, – Вениамин Петрович, мельком взглянув на руку, зафиксировал положение минутной стрелки: «Полчаса – ни больше, ни меньше. Руман в своем репертуаре».

Михаил Моисеевич бочком просочился в высокую дверь кабинета.

– Присаживайся, Миша. Как Роза Аркадьевна? Жива-здорова?

– А что? Ты ее так давно видел? – улыбнулся тот своей шутке, – Да что с ней станется, Веня. Жива… и здорова, слава богу, моя девочка.

Вениамин Петрович вышел из-за стола и направился в сторону двери.

– Я вот чего позвал тебя, Мишель, – Пекарик, надавил на ручку, – Елена Дмитриевна, – обратился в проем, – я – только для начальства, – Вернувшись в кресло, он на секунду задумался, машинально сгруппировался в позу Сократа, – Миш, может, помнишь, несколько лет назад мы сидели у меня…

– Уточни…

– Не перебивай! Если бы это было важно, я бы говорил о конкретном времени. Но время не важно – важно то, о чем мы говорили. Тогда еще я сказал, чтобы вы не распространялись об этом никому. Ну? Припоминаешь?

– Да. Помню. Точно, мы сидели тогда… – глаза Румана вдруг расширились, всем своим видом говоря о невероятности того, о чем он подумал.

– Да, Миша, – у Пекарика от восторга перехватило на мгновение дух, – Ты не ошибаешься в своих догадках. До меня, наконец-то, дошло, как это происходит. И теперь я знаю – что и как необходимо делать.

– И как? – машинально выпалил Михаил Моисеевич, почти сразу же осознав бессмысленность вопроса, на который невозможно ответить двумя словами.

– Что как? – не понял Вениамин Петрович.

– Нет-нет, ничего! Прости! Продолжай, – повинился он.

В кабинете на несколько мгновений повисла тишина, показавшаяся Михаилу Моисеевичу чуть ли не вечностью. Чувство такта, только что не выдержавшее конкуренции с природным любопытством, вернулось к нему. А вместе с ним, увлекая в себя, пришло осознание чего-то грандиозного, феерического, что вот-вот накроет его с головой и изменит до неузнаваемости жизнь. Ему стало как-то так все равно: как это произойдет, и в какую сторону заведет. Он даже успел подумать: «Разве это важно?» Но вслед за этим что-то перемкнуло в сознании, и он вдруг испугался этой крамольной мысли: «Как же неважно? Разве мне неважно, что со мной будет?»

– Ну, так вот… – Вениамин Петрович вздохнул, – Теоретическая часть и все необходимые расчеты сделаны. Кроме всего прочего я интенсивно изучаю структуру своего информационно-энергетического поля – тонких тел. Выхожу за пределы тела физического. Так сказать, преодолеваю частотный диапазон нашего рационального сознания. Это происходит достаточно планомерно, чтобы положить начало работе с тем, о чем мы будем говорить… – он улыбнулся, – Миша, расслабься. Чего так напугался?

Михаил Моисеевич почувствовал, как кровь обожгла кончики ушей. Вопрос о том, как же это там – за всеми пределами, который уже готов был сорваться с губ, сразу же отошел на второй план. Пекарик его разозлил: «Не может без своих дурацких подколок, – подумал в запале, – Теперь думай – правду говорил или голову морочит?»

– Веня, может, обойдемся без хамства. Я ведь очень внимательно слушал тебя. И уже начал верить. А теперь вот опять не знаю… при чем я сейчас присутствую. При великом открытии или, как в анекдоте, при разведении кроликов? А ты…

– Можешь не сомневаться, – вдруг став совершенно серьезным, прервал его эмоциональный всплеск Пекарик, – При открытии. Но, чтобы оно состоялось, – прочертил указательным пальцем круг перед собой, – стало реальностью, мне понадобится помощь.

Он сделал паузу, нарушить которую Михаил Моисеевич не рискнул. «Вроде, правда, – подумал, – но такая неправдоподобная. Если бы сегодня впервые услышал о таком, может, и не поверил бы. Но ведь шесть лет назад уже был разговор на эту тему. Идея фикс? Зная Веника, об этом не скажешь. Он на пустом не фиксируется. Да и просто изображать из себя супергероя?.. Не-ет… это вряд ли».

Пекарик посмотрел на своего старого друга, на его растерянный вид, на лысеющую, наполовину седую голову – когда-то кудрявую, с темно-каштановой шевелюрой. «Господи, да ведь он на два года младше меня… сорок шесть». Промелькнула бредовая мысль, что Роза Аркадьевна вампирит у него энергию. Мысль заставила улыбнуться: «Вот… циником мне быть гораздо привычнее. А главное – безболезненно». Вениамин Петрович еще секунду помолчал, обдумывая, когда удобнее поговорить с Руманом – сейчас или вечером. Решил – не сейчас: пусть созреет.