Наваждение

Войдя в зал, Максим под ритмичную, зомбирующую сознание музыку быстро нашел на полках необходимое и отправился искать свободную кассу. Повезло. К одной из резервных подошла девушка в форменной одежде и открыла проход. Максим оказался почти рядом. Но оказался вторым – за мальчишкой с мороженым, нагло перед ним прошмыгнувшим в портал кассы. «Ну, пацан, – возмутилось сознание, – шустрый, как веник. Не промах».

Рыженькая хохотушка в фирменном кокошнике успевала, и выполнять свои обязанности, и перебрасываться фразами с коллегой. Она быстренько провела через сканер мороженое, быстренько рассчитала мальчишку, также быстро провела то, что положил на транспортерную ленту Максим, и посмотрела на него.

– Пакет нужен? – спросила, улыбнувшись.

– Нет, спасибо. Не надо, – он хмуро взглянул на кассира. И улыбка в уголках ее красивых глаз на мгновение погасла. Показалось, что зрачки у нее при этом сузились, и лицо на какой-то миг привиделось лицом ночного существа. Максим даже отпрянул, окончательно смутив девушку. «Гарецкий, держи себя в руках, – мелькнула мысль, – Ведешь себя… как маньячила».

Сложив приобретенное в рюкзак, он вышел из наполненного гипнотизирующим ритмом магазина. На солнце. В свежесть – пусть и городскую – воздуха, с его легким теплым ветерком. И направился к остановке. Туда, куда собирался, было не близко.

Почти всю дорогу на автомате осмысливал, почему на его вопрос «кто ты?» она ответила «Я – Смерть и Возрождение». «Почему? – мучился, – Почему она назвала себя смертью и возрождением? Что хотела сказать этим? Или она и есть это? Почему тогда добавила, что она – любовь? Неужели любовь – это и есть смерть и возрождение?» Вопросы множились. А вместо ответов приходили смутные догадки. И такие же смутные чувственные привязки к ним. Словно вот-вот нахлынет озарение, заполнит собой душу и все станет ясным и понятным. Очнулся, когда оставалась одна остановка. Изнутри – оттуда, где только что пребывал, мир на мгновение показался серым и скучным, хотя вовсю светило солнце, а зелень еще и не помышляла о трансформации цвета.

Когда выходил из троллейбуса, заметил знакомую. Отвернулся, надеясь уйти не замеченным: не хотелось ни с кем разговаривать – переливать из пустого в порожнее. Но она его уже вычислила и улизнуть не дала.

– Макс? – голос выдал искренность радостной эмоции, – Гарецкий?

Он повернулся: делать вид, что не услышал, было бы уже слишком.

– Людочка! – воскликнул, словно искал ее, – Привет, дорогая! – окинул ее фигурку с ног до головы, – Выглядишь – супер.

– Привет, Максик, – она подошла вплотную, чуть ли не касаясь подбородком его груди, и заглянула в глаза – снизу вверх. Словно была в чем-то виновата. Словно ждала жеста – разрешения встать на цыпочки и поцеловать. Это продолжалось не больше секунды, после чего Людочка, не дождавшись, встрепенулась, – А что ты в нашем районе делаешь? – безапелляционно поинтересовалась она, хитренько с прищуром улыбаясь. Сказывались близкие, несколько раз случавшиеся отношения – без обязательств. Людочка – человек легкий. А потому – никаких обид и претензий. Теперь – «типа родственники» – можно сказать, брат и сестра. Все путем.

– Я? – Максим сделал попытку усмехнуться, – Да так. Надо кое-что.

– А, может… ко мне? – она наклонила головку и снова игриво прищурилась, – У меня – никого.

Мысль мгновенно заработала, всколыхнув знакомые чувства. Кровь, выталкиваемая сердцем с большей силой, побежала по артериям быстрее, и он уже готов был согласиться, мгновенно представив все Людочкины причуды. Но в последний момент в сознание вплыл образ таинственной незнакомки. И Людочка – нежнейшее создание – показалась в сравнении с ней каким-то крокодилом. А пикантные подробности, выпяченные сознанием и восторженно оцененные, вдруг приобрели оттенок пошлятины. И все.

– Извини, солнце… – он сожалел, что приходится лгать, но иначе сейчас не мог. Уловил мгновенное, но яркое сомнение на ее лице, – Извини – не сегодня. Мне надо…

– Да ладно, Гарецкий, – перебила она, – Проехали. Вижу…

– Нет, я вправду тороплюсь. Очень хочу, Людочка. Но не могу, пойми.

– Ну… – она посмотрела на него вопросительно, делая шаг назад, – я пошла? – паволока в ее глазах выдавала обиду. Людочка особо и не скрывала ее. Может, даже и не пыталась.

«Ну вот – обидел хорошую девчонку. Может, это ей надо сейчас, как глоток воздуха? А я… Когда уже научусь врать по-человечески?» – он почти разозлился на себя, почти готов был отмотать все назад, но понял, что уже бесполезно – поезд ушел.

– Пока, Людочка, – улыбнулся, как можно задорнее, и попытался свести все к шутке, – В следующий раз троекратно заглажу вину. Обещаю, – Максим приложил пальцы к губам, посылая ей воздушный поцелуй, – Пока, – повернулся и пошел. Не оглядываясь. Хотя чувствовал спиной, что она смотрит вслед.

Минут через пять он уже был на месте. Народу в парковой зоне – не особо. В такую погоду треть населения близлежащего микрорайона – точно за городом. Особенно пенсионеры. Используют остатки лимита завершающегося дачного сезона. Остальные, как положено, на работе или на службе. Поэтому местечко на берегу речушки, обсаженной кругло остриженными небольшими ивами и старыми раскидистыми ветлами, чуть ли не полоскавшими свои длинные косы в воде, отыскать не составило труда. И даже под сенью одной из них. Максим сел ближе к выступавшим из земли корням и сбросил лямки рюкзака. Достал и выложил сыр и воду прямо на траву. Подумал и переложил, расстелив, на пакет. Водку, оглянувшись – нет ли поблизости стражей порядка, пил прямо из горлышка. О стакане в магазине почему-то не вспомнил. Опыта не хватило. Сделал три крупных глотка. Будто это вода была, а он изнемогал от жажды.

Когда оторвался от бутылки, почувствовал, наконец, и запах, и вкус, спровоцировавший обильную слюну. Попытался нейтрализовать отвратительное состояние сладостью напитка. Стало еще противнее, чем было. Возникшее ощущение пустоты заполнила тошнота. Он ощущал ее и физически, и морально. До спазм, которые подкатывали от желудка к горлу. Отвратительным казалось даже то, что попадало на глаза. На противоположном берегу – буквально рукой подать – совсем недалеко от горбатого с перилами мостика, переброшенного через узкую полоску воды, полусидел-полулежал неприятный тип. Его неухоженный вид вызывал у Максима физическое отвращение. Человек, видимо, спал. Потому что лицо оказалось прикрытым клочком мятой газеты, а из-под головы, исполняя роль подголовника, торчал край темной, изрядно обшарпанной, клетчатой сумки. А еще потому, что его выпуклый живот равномерно поднимался и опускался при дыхании. Эта роскошная деталь туловища, как вызов обществу, выделялась из-под съехавшей к самой груди рубашки. То, что живот грязный, было видно даже отсюда. А на этой стороне, чуть вправо от него, под претенциозно остриженным декоративным кустом вальяжно пристроилась вульгарная парочка. Парень с девушкой, чуть преодолевшие подростковый возраст, напоказ тискались и противно целовались взасос, демонстрируя свою взрослость. Голос слева заставил повернуть туда голову. Молодящаяся бабушка выгуливала внука, периодически противным надтреснутым голосом подавая оградительные команды.

Уловив затылком чье-то присутствие, Максим оглянулся. Сзади за ним, шагах в десяти, сидело существо неопределенного пола и возраста с классической рыночной кошелкой. По-видимому, ждало пустую бутылку или остатки пиршества. «Что за денек?» – Максим встал, решив поискать другое место. Побрел вдоль берега в надежде, что там – дальше – публика будет посолидней.

И, правда – метров через двести вдоль береговой дорожки расположились скамейки. Сплошь и рядом стали попадаться молодые мамочки с колясками, уютно вязавшие, читавшие небольшого формата книжечки или агукавшие своим чадам. Здесь даже деревья и кусты были симпатичнее. И речка не такая грязная. Даже бесполое существо, неотступно сопровождавшее его, не казалось здесь таким назойливым и противным. Выбрав место невдалеке от выкрашенной под стать листве скамеечки, где двое подростков тыкали по очереди друг другу под нос свои телефоны, уселся на траву. Сделал еще три глотка. Но уже небольших. Стал есть сыр, вертя головой и тупо разглядывая все, что попадалось. Окружающая среда претерпевала трансформацию. Природа уже не была так предвзято настроена к нему. Он перестал замечать мусор вокруг и раздражаться от изобилия торчавших повсюду из воды пластиковых бутылок из-под пива. Ожидавшее его милости существо уже больше походило на женщину, хотя и с некоторыми оговорками. А тут и там валявшиеся окурки теперь, скорее, говорили о бренности существования, нежели о тех гадких людях, которые их бросили. Банальные фразы о том, что истина в вине, и что жизнь не такая уж и плохая штука, поочередно вплыли в сознание. Максим глуповато, как показалось себе самому, улыбнулся. Встал. Отряхнул штаны. Забросил за спину рюкзак и пошел назад. Оглянулся, чтобы увидеть обретаемое измученным человеком счастье – полбутылки водки, недоеденный сыр и почти не тронутый лимонад. Усмехнулся и направился к выгнувшемуся по-кошачьи мостику, чье кружевное ограждение сплошь и рядом обременили навесные замочки жаждавших любви и счастья. Оттуда, скорее всего, к осчастливленному им существу, уже бежал выспавшийся бомжеватый мужичек. «Счастье никогда не бывает безраздельным», – подумал Максим, и снова усмехнувшись, зашагал к троллейбусной остановке.