На гуме

– Салам! Как ты, братское сердце? – обрадовался мне Муслим.

– Салам, – ответил я, – да устал на семинарах, прогуляться хочу. Сам-то как?

– Ничо, по-тихому. Вот, познакомься – это Джамал, земляк мой.

– Марк, – протянул я руку.

– Джа, – уточнили из-под панамы.

– А чо, братан, шабануть есть вариант? – взяв меня под руку, поинтересовался Муслим.

– В смысле, шабануть? – тогда я еще не вполне понимал весь этот слэнг и потому сообразил не сразу.

– Ну, в плане шмали.

Догадавшись, что речь идет о траве, я подхватил косяк за крайнюю плоть и вытянул его из кармана. Муслим уважительно кивнул.

– Кайф, щас с него вместе приколимся? – предложил он.

– Давайте, я как раз хотел дунуть.

В эту секунду лифт снова остановился – на этот раз уже на четвертом. Двери медленно открылись, и я увидел высокого бритоголового парня в черно-белой торпедовской розе. Он было шагнул к лифту, но, заметив встречное движение, остановился на пороге.

– Эу! Скинхед! – с силой ударив кулаком по металлической панели с кнопками, прорычал Джа.

Двухметровый фанат с интересом взглянул на странного человека в панаме, смотревшего на него как на жертву. Мгновенье помедлив, фанат, видимо, смекнул, что с четвертого можно спуститься и пешком. Или, может, ему просто надо было наверх. Факт тот, что он остался на месте. В повисшей тяжелой тишине, я несколько раз нажал на кнопку закрытия дверей, но она, как на зло, не работала. Я заметил, как вздувались вены на шее Джа, почувствовал, как сжимались его челюсти – казалось он сейчас взорвется. Спустя вечность, двери все же закрылись, и мы поехали дальше.

– Гондоны! Я слышал, они тут черных прессуют! – негодовал Джа, – я поэтому и приехал сюда учиться – чтобы их на место ставить.

Я вопросительно посмотрел на Муслима. Заметив мой взгляд, тот ухмыльнулся и произнес вполголоса: «Ничо, акклиматизируется».

Мы вышли на улицу с маленького сачка. Погода была отличной, осенней – чистое небо, сухой асфальт, усыпанный желтыми листьями. На последнюю пару я все равно решил забить, так что из списка дел на день, оставалось вычеркнуть всего один пункт – «дунуть». Мы решили отправиться на бейсбольный стадион – ни с чем не сравнимое удовольствие скурить косяк на пустующей трибуне и посмотреть непонятную игру с битами и перчатками.

– Не, я не против русских, – немного успокоившись, объяснял Джа, – у нас в Нальчике почти в каждой толпишке среди черных хотя бы один русский пацан есть – и здесь тоже есть охуенные пацаны. Просто эти скинхеды, шакалы, толпой на одного прыгают, а честно, раз на раз выйти, жопы не хватает.

– Я их тоже не люблю, – пожал я плечами, – на рэперов они тоже кидаются.

– А ты чо, рэпер? – осмотрев мой прикид, усомнился Джа.

– Ну, так, почитываю.

– По тебе не скажешь, – заметил он, – а-ну, кайф поддержи, по-братски, зачитай чо-нить!

Так, почитывая друг другу рэпчик, мы шли через баскетбольные площадки и беговые дорожки. Прямо перед нами пронеслись три поджарые красотки, сдававшие нормативы по физкультуре. Рельефные загорелые тела, затянутые в топы и короткие шорты, подтянутые задницы, напряженные икры, хвосты шелковистых волос, торчавшие из бейсболок с логотипами команд формулы-1 – я все еще провожал их взглядом.

– А вон, приколись, какая фифа чешет, – улыбнулся Муслим и кивнул в сторону полной девчонки в дурацком спортивном костюме.

– Она, наверное, думает: зато я умная, – съязвил я.

Поднявшись, наконец, на трибуну, мы были слегка разочарованы – на поле тренировались дети в красно-белой форме, судя по росту – из младших классов школы. Они даже толком не попадали по мячу. Глядя на них мы делали напас за напасом, передавая джойнт из рук в руки или пуская друг другу паровозы. Между тем дети слились в хаотично движущееся красно-белое месево, от наблюдения за которым у меня закружилась голова – так, что я чуть не блеванул.

Покурив, Джа окончательно присмирел, а Муслим только добродушно улыбался, выглядывая через щелки своих покрасневших глаз. Когда шмаль закончилась, мы решили отправиться в кафе Макс – съесть по сэндвичу и выпить газировки. По дороге выяснилось, что Джа – не только эмси, но и диджей, а еще боксер и в придачу на четверть эстонец. Прожив всю жизнь в горах, он смотрел на вещи совершенно иначе, нежели москвичи, но в сравнении с другими черными был куда более искренним и не таким категоричным. Он был одним из тех сказочных персонажей, которые даже говоря ложь или преувеличивая, были честнее иных говоривших правду. Словом, он показался вполне славным малым.

8

Ноябрь, половина девятого утра. Сидя на переднем сиденье ржавой оранжевой «шестерки», пойманной за сто рублей до университета, я давился первой утренней сигаретой. Было уже светло, но от лучей солнца, сиявшего где-то наверху, город отделяла мутная пелена облаков. Погода стояла на редкость паршивая: накануне шел снег с дождем, потом ударил мороз, а вся дорога была густо залита мерзкой жижей лужковского коктейля. Я безучастно смотрел в окно на еле двигавшиеся в коматозе утренней пробки машины и думал о своих новых университетских друзьях – Муслиме, Джамале, Айке, Гагике, Лорике, Карапете, Якубе, Хусике и многих других. С тех пор как я поступил в МГУ, они практически вытеснили из моей жизни всех прочих. Конечно, где-то они вели себя невоспитанно, где-то были чрезмерно агрессивны, где-то провинциальны – но по мне, они все были классными ребятами.

Нам никогда не бывало скучно, вся жизнь превратилась в сплошную авантюру – смесь Крестного отца и рассказов О.Генри. Как вычислить гондона по транзинтным номерам? Кому перепродать устройства, перехватывающие сигнал автомобильных противоугонок (но там можно только от пяти штук брать)? Где замутить ствол? Как щас у осетин с ингушами? Спросите об этом нас, а бонусом узнаете, как лихо мы пошпилили накануне в игровых автоматах или воткнули кого-то на светофоре, ну, или у кого какого цвета будет Бентли; и, разумеется, любой из нас в любое время дня и ночи готов был купить или продать мобильный телефон. В этом волшебном мире не было места пресности и прозе – лишь героическому эпосу и боевикам с Майклом Дудиковым.

А на каком живом, полном блестящих жаргонизмов языке мы общались! Мы целыми днями только и делали, что «петочились», «втыкали», «топтали покой», «закидывали саламчики», «мотали сиськи». Все это привнесли в мою жизнь новые друзья.

– Какие же они, черт возьми, самобытные, а какие затейники, – думал я, – дух захватывает!

Однако далеко не все разделяли мои восторги. Например, среди посетителей кафе Макс – места, которое мы считали своим – до заката солнца нельзя было отыскать ни одного блондина. Зато туда периодически приезжали отцы кого-нибудь из ребят. Седовласые патриархи в солидных костюмах собирали вокруг себя друзей сына – за столиком в некурящей зоне – и каждому покупали стакан пепси-колы. Сидя с бумажными стаканами в руках, они терли свои загадочные терки на неведомом языке, а если сказать было нечего или просто не хотелось разговаривать, могли часами сидеть молча. Главным в этом деле было, упершись кулаком в коленку, подальше выставлять локоть и вообще стараться выглядеть как можно солиднее. Кстати, тогда же я впервые столкнулся с нерусским национализмом – на такие посиделки подтягивали, как правило, только земляков и говорили не по-русски. Тогда же я впервые задумался о национальном самоопределении – познакомившись с новым человеком, хорошим тоном считалось сразу же спросить: «братуха, не обессудь, сам кто по нации?» Будучи евреем по отцу и русским по матери, я не входил ни в одну диаспору и на таких тусовках оказывался всего пару раз. Впрочем, в обоих случаях, разжившись стаканом газировки, я под каким-нибудь благовидным предлогом вскоре соскакивал. Не то чтобы имел что-то против или хотел выказать неуважение, а просто – с одной стороны – хотел пить, а – с другой – знал массу более интересных способов убить пару часов своей жизни. В сущности, почти все способы казались мне более интересными. Но это уж кто как время проводит.