Страница 69 из 70
— Рязань в силу не вошла, а богатств там много, да и вспомните, братья, сколько крови соплеменников пролили русичи на нашей земле, сколько забрали себе земель, скольких жен оставили без мужчин? — перейдя уже на крик с пафосом и высоко поднятыми руками, как будто призывая богов в свидетели, вещал в центре круга воин.
— А хорошо говорит! Многие поверят, или после таких слов испугаются спорить. Землю забрали русичи? Да! Кровь была? Да! Не станет же говорить этот вождь, сколько русских поселений мордва пограбила и скольких девок обесчестила? Мы все нагрешили, нам говорить нужно и с русскими дружить следует, — тихо, только слегка шевеля губами, проговаривал Антяс. Он очень боялся сорваться и высказаться, поэтому отвлекал себя как мог.
— Великий эмир Челбир идет за трофеями к татарам, разобьет их, и еще в большую силу войдет, и только Русь будет мешать булгарам завоевать величие. А мы платим дань Булгарии. Когда вместе с эмиром победим Русь, то войдем в силу как они, — не унимался «оратор». И, как не было горько и даже противно, ему кивали и явно одобряли весь тот бред, что сейчас нес воинственный представитель мордвы.
Антяс уже провел несколько встреч с другими военными вождями племен и больших родов. Это были люди, которых посоветовал ему отец. Молодой парень, как его вначале воспринимали все умудренные мужчины, смог удивить своим умом, фактами и доводами, чтобы не участвовать в походе. Вот только принять четкую позицию и высказаться против тех сладких и псевдопатриотических речей, что сейчас звучат, уже никто не решиться.
Если бы земли мокши были рядом с границами Руси, особенно рядом с воинской школой, Антяс уговорил бы старейшин перестать платить дань булгарам, а попроситься на Русь со своей землей и всеми родами. А его полторы тысячи воинов всяко смогут защититься при поддержке русичей.
Один вопрос терзал молодого военного вождя — говорить Перваку или Корнею о готовящемся большом набеге, или нет? Будет ли это предательство или предательством станет не сказать? Молодой воин не желал смертей своих соплеменников, но понимал, что ответ Руси, той, которая сейчас становится великой при Ярославе, будет очень жесткий и показательный. Он будет один, но, возможно фатальный для всех родов мордвы. И как быть ему?
Эпилог 2. Битва при Тавризе
Чингисхан восседал на подушках у подножья горы Эйнали и наблюдал, как развертываются тысячи воинов, чтобы вступить в бой, наверняка последний, для великого хана. Некогда Темучин, а сейчас «сокрушитель мира» прожил яркую жизнь, перипетии которой выдержать мог только он. И унижение в детстве, насилие и кровь во всей степи, постоянное бегство и сражения, как только вошел в силу, плен и пытки — многое случилось на пути к главной юрте всех монголов.
Самое же большое испытание для еще тогда Тимучина было пленение Борте — его единственной любви. Чей на самом деле сын Джучи или меркитского плена или Темучина — было не совсем понятно? Когда меркиты напали на Темучина, чтобы отомстить ему за действия его отца, укравшему мать будущего Чингисхана, молодому мужу пришлось оставить свою жену. Так же со своими женами поступили и многие его воины. Именно тогда Тимучин научился жертвовать всем ради победы, что часто делало именно его победителем в, казалось, невозможных ситуациях. Не знала в момент пленения Борте, что беременна, но любовь у них была даже той злополучной ночью, когда и напали подлые меркиты, а после ее насиловали.
Чувство вины и искренняя любовь, познакомившихся еще в детстве Тимучина и Борте, перевесили все сомнения о происхождении «неожиданного гостя» — так назвал первенца будущий Чингисхан. И сейчас, если кто и говорит о сомнительном родстве Джучи, великий хан берет это оскорбление на свой счет и уже не один десяток языков остались без своих носителей. Еще бы и Угедея укоротить, но пока, в период новых испытаний, этого делать нельзя. А после битвы нужно придумать, как наказать свою жену, которая никогда не заменит Борте, да и Угедея, следующего по старшинству сына после Джучи. Они совершили немыслимое — ослушались воли великого хана и пытались убить Джучи. И пусть теперь всем выгодно злодеяния валить на мусульман и Джелал-ад-Дина, но Чингисхан не стал бы великим ханом, если бы был глуп и умел прощать — степь убивает слабых. Вот только и старший сын не до конца выполнял волю отца и где ему приказывали воевать, присоединял земли переговорами.
Сейчас же продемонстрированный старшим сыном подход оказался очень выгоден. Оказывается. Джучи любят на его землях и уважают не как завоевателя, но как своего господина. Три тумена прислали кипчаки, башкиры, которые не хотят жить под булгарами, прислали пять тысяч воинов, даже жители городов Хорезма выставили тяжеловооруженную пехоту в два тумена. Если посчитать тех воинов, что привел Субедей-богатур, личная гвардия Чингисхана, возглавляемая младшим сыном Тулаем, монголы Джучи и его сына Орды, два тумена Угедея. Получалось больше ста семидесяти тысяч — такого войска монголы никогда не собирали. Да, много кипчаков, горожан — но на то и политика сына Джучи сработала. Не всегда, оказывается, плохо подчинять договором.
Против огромного воинства мусульманам удалось выставить больше ста тридцати тысяч. Вот только великому хану докладывали, что многие военачальники Джелал-ад-Дина теряют уважение к своему господину. Джучи вновь проявил свой талант к договорам и подкупил двух темников, которые обещали в самый удобный момент, развернуть свои копья против Джелал-ад-Дина. Уже многие сильно устали быть подданными хорезмшаха, когда Хорезм и другие города начинают оживать под рукой Джучи. Однако, не на это надеялся великий хан, если предательство в рядах врага и случится, хорошо, но зависеть от него великий монгол не станет. Еще три дня назад верный пес Субедей принес план, разработанный им и, как это не странно и грело сердце, при участии сыновей Чингисхана.
— Великий хан, все готово, но враг не хочет проявлять инициативу. Мы немного ошиблись в том, что молодой Джелал-ад-Дин лично поведет конницу в атаку, — произнес посыльный.
— Помнит еще воны Инда! — усмехнулся Чингисхан и закашлялся — он все хуже себя чувствовал, но битву пропускать не станет.
Однако, вопреки ожидания посыльного, великий хан не стал отдавать никаких распоряжений. Его сын Джучи с подсказок Субедея сам будет руководить войском, а великий хан собирался быть только наблюдателем, именно поэтому в скале и вырубили небольшую пещеру и обтесали каменную ступеньки у подножья горы, чтобы в случае необходимости Чингисхана могли бы эвакуировать.
А битва начиналась…
Центр монголов начал движение навстречу маневрирующей тяжелой коннице мусульман. Могло создаться впечатление, что выдвинулась лавина, каждый монгол подготовил еще одно чучело из соломы, чтобы ослабленный центр казался более насыщенным войсками, чем это было на самом деле. Монголы шли неспешно, как бы вызывая противника на себя. Уловка удалась, когда центр монголов выдвинулся на версту перед относительной линии войска.
Чингисхан улыбнулся, когда понял, что сражение идет по монгольскому сценарию, а это уже заявка на победу. Кто владеет инициативой, тот в большинстве случаев и выигрывает битвы. Но нужна не просто победа, а такой разгром, чтобы больше не слышать о Джелал-ад-Дине. Сегодня он уже не приказывал обязательно взять в плен этого энергичного молодого человека, чтобы вновь не упустить сына последнего хорезмшаха.
Мусульмане начали две равнозначные по силе атаки, как они посчитали по самым уязвимым местам. На правый фланг, где стояла без видимого прикрытия пехота и, возможно, спешившиеся лучники устремилась, постепенно разгоняясь, мусульманская конница. Впереди Джелал-ад-Дин пустил конных лучников, каждый из которых имел еще и по три дротика. Расстояния должно было хватить для маневра, и легкая кавалерия должна была выпустить только по две-три стрелы и бросить короткое копье. Когда же монгольская пехота, состоящая и из соотечественников Джелал-ад-Дина, замешкается, легкая кавалерия устремится вдоль озера Урмия, и уступит уже набиравшую скорость тяжелой кавалерии, которая должна была сломить правый фланг, что так опрометчиво был оставлен без должного прикрытия, если только не было стремления у монголов бежать за стены города Тавриза, до которого больше трех верст.