Страница 2 из 17
Руфус Дринкл Паперс, старинный приятель Камбра, весельчак и известный мукезский интеллектуал, был, между прочим, достаточно богат, чтобы не работать и жить припеваючи. Вот только совесть, которой у него было в избытке, не позволяла ему этого, хотя природная лень (которой тоже было немеряно), напротив, всячески поощряла.
Жизнь Руфуса протекала в вечной борьбе с самим собой. Иногда верх одерживала совесть, в такие моменты Руфус постоянно был чем-нибудь занят, что-то мастерил или писал, или затеивал нескончаемый ремонт замка, или даже (что совершенно немыслимо) начинал ежедневно ходить на службу в муниципалитет. А иногда побеждала лень, и он пролеживал неделями на диване, покуривая трубочку и почитывая книжечку, причем не какой-нибудь философский трактат, а забойный детективчик очередного модного автора.
Однако чаще всего Руфус, утомленный сварой между совестью и ленью, попросту убивал время, беспрестанно жалуясь окружающим на то, что жизнь проходит и проходит, к сожалению, мимо…
Так Руфус и жил себе в старом замке на Бегемотной горе, что достался ему в наследство от горячо любимого и почитаемого всей округой дядюшки Гласса Паперса Дринкла.
Замок был мшист, лишаист и похож на загорающего бегемота. Все в округе так его и называли: «Бегемотник Паперса» (то ли гора получила свое название от замка, то ли замок – от горы, история умалчивает, достоверно известно лишь, что бегемотов там отродясь не водилось, они на Силизенде вообще не водятся). Руфус же был длиннонос, длиннорук и чрезвычайно лохмат (расчески не брали его шевелюру, парикмахеры рыдали горючими слезами, пытаясь придать ему хоть какое-то подобие респектабельного дурканина, сам же Руфус относился к возне вокруг своей прически довольно спокойно и ограничивался простым приглаживанием и прихлопыванием надоевшей копны волос).
Мшисто-лишаистый, необычайно таинственный и в то же время удивительно уютный замок и длинноносый вечно лохматый Руфус так чудесно дополняли друг друга, что Камбр не мог даже представить себе Руфуса отдельно от замка и замок отдельно от Руфуса. Руфус тоже этого не мог и, не будь постоянных душераздирающих скандалов с самим собой, был бы совершенно счастлив.
Камбр очень любил ездить в гости к Руфусу Дринклу в дождь пить чай с балиновым вареньем. Все утро они бывалочи проводили в философских беседах, чтении Камбровых стихов и аппетитных прихлебываниях чая с неприменными причмокиваниями варенья. Руфус обычно жаловался на жизнь и вконец обнаглевших крокозяблов («Ну, хоть бы ты, Камбрик, устроил на них облаву. Как в прошлом году, хи-хи-хи, помнишь?»). Камбр тоже жаловался… на отсутствие вдохновения и сильную загруженность в космопорте («Ты представляешь, Руфи, на прошлой неделе опять звездолет прилетел. За последние полгода это уже третий! Уволюсь я, ну никакого покоя!»). Замок в это время, поскрипывая и вздыхая, тоже жаловался на застарелый ревматизм и засилье губошлепиков в подвале, и все чувствовали себя при этом немного счастливее. Балина была в меру сладкой и никогда не кончалась, чай согревал душу, и всем троим было хорошо и покойно…
Итак, Камбр старательно крутил педали в предвкушении горячего чая, дождь старательно поливал округу и его расцветастую спину, а велодрын, недовольный погодой, дорогой и хозяином, который, вместо того чтобы в такую погоду дома сидеть, потащился дракон знает куда, скрипел, бренчал и всем свои видом показывал, что только последний негодяй может погнать его, велодрын, в этакий-то дождь на Бегемотную гору и что ему, велодрыну, такой подъем совсем, ну просто совершенно не под силу. Он даже несколько раз попытался сбросить хозяина и удрать. Однако Камбр маневр разгадал и пригрозил в следующий раз слезть и задать кое-кому как следует. Велодрын обиженно заурчал, перестал бренчать и начал было набирать скорость, смирившись с явной несправедливостью, но тут под колеса откуда-то сверху скатилось нечто большое и серое. Камбр, резко затормозив, вылетел из седла, и велодрын, почуяв свободу, устремился вниз по тропе, счастливо гудя и потренькивая.
– А-а! Чвакл тебя раздери! – завопил Камбр, поднимаясь и потирая большую шишку на лбу, при этом он добавил еще пару крепких выражений, которые мы из скромности приводить здесь не будем. – Что ты под колеса лезешь! Ослеп что ли?! Сундук гнилой мортошки!
И он уже хотел пнуть этот серый грязный мешок, но тот внезапно выпрямился и оказался Руфусом Дринклом Паперсом, бледным, дрожащим и всхлипывающим.
– Камбр?! Камбрик, это ты?! Как хорошо, что это ты! Спаси меня! Спаси, Камбрик! – запричитал Руфус, хватаясь за Камбра мокрыми руками.
– Да что с тобой?! – мгновенно забыв о велодрыне, воскликнул потрясенный Камбр. Он никогда еще не видел Руфуса в таком состоянии.
– П-п-п, – заикался Руфус, – п-п-пр-при-ви-видения. Привидения, – наконец выдавил он из себя.
– Что привидения? – не понял Камбр.
Руфус глубоко-глубоко вдохнул и выпалил единым духом:
– Привидения. Напали. Грозят… разрушить замок, – тут силы оставили его. Он побледнел, рухнул на землю и разрыдался.
– Ну что ты, Руфус! – захлопотал вокруг него Камбр, – Ну что ты! Ну успокойся… ну перестань… Да послушай же наконец, как я смогу тебе помочь, если ты все время ревешь? Я же ничегошеньки не понял!..
Однако уговоры не помогали, Руфус продолжал рыдать, хлюпать, булькать и бормотать что-то совершенно неразборчивое. И тут, о, счастье! Камбр вспомнил, что в кармане его радужного плаща лежит пузырек пружинной водки. Он всегда там лежал на всякий случай. Мало ли что случится. Вот и случилось… Медлить не стоило. Выхватив из кармана заветную мензурку, Камбр быстро опрокинул ее в рот хлюпающему Руфусу. Водка, как обычно, произвела свое магическое действие. Слезы мгновенно высохли, в глазах появился лихой блеск. Руфус вскочил и мячиком запрыгал вокруг Камбра. «Передозировка, вот черт», – с беспокойством подумал Камбр, но, посмотрев пузырек на свет, решил, что ничего страшного, скоро пройдет. И действительно, через пару минут Руфус перестал прыгать и слегка запыхавшийся, но уже спокойный подошел к Камбру.
– Давай рассказывай, что там за привидения, – потребовал тот, снимая с приятеля налипшие листья и колючки.
При слове «привидения» Руфус опять побледнел, содрогнулся, но сдержался (все-таки пружинная водка – отличная вещь) и сбивчиво, заикаясь, беспрестанно оглядываясь и хватаясь за Камбра, рассказал, как вчерашним поздним вечером завалилась к нему толпа привидений во главе с известным всей округе Странником Дулей («Вроде как, в гости, не выгонять же… Да я их и не звал, они сами…») и давай хулиганить: стенать, бить стекла, посуду, хлопать дверями, швыряться мебелью… При этом они орали: «Долой теплокровных! Этот мир наш! Свободу бесплотным! Бей гадов!» Руфус пробовал их уговорить вести себя поприличнее, намекая, что время позднее, кое-кто у себя дома и этому кое-кому пора спать, но они как с цепи сорвались. Нагнали на Руфуса страху и жути («Ты ведь знаешь, как они умеют»), устроили ему кошмарную бессонную ночь, а под утро вообще вышвырнули из дома, со смехом и гиканьем, пообещав камня на камне не оставить от замка.
– Ты представляешь, Камбрик, они хотят разрушить Бегемотник!.. – растерянно лепетал Руфус. – Ну как же так!.. За что?.. Что я им такого сделал?.. Они сошли с ума… Они просто сошли с ума!.. А я… я всегда так хорошо относился к Страннику… За что?.. За что?!
Огромные Руфусовы глаза вновь наполнились слезами и смотрели на Камбра так печально, что тот сам чуть не разрыдался.
– Погоди, погоди! Как это – замок разрушить?! Вот гады! Ну я им задам! – завопил Камбр, приходя в ярость, и, схватив валявшуюся рядом толстенную дубину листотряса, сломал ее о колено, будто это и не листотряс был, а тонюсенькая хворостинка.
– Ох они у меня попляшут! Давно не получали!.. Так сколько, ты говоришь, их там?
– Десять, – прошептал Руфус еле слышно, – а может, и больше, я не помню…
– ?.. ?!. Ого!.. М-да, обычными методами с ними не справиться, – почесал шею Камбр.