Страница 15 из 17
Он долго соображал, кто же это переставил всю мебель в комнате и зачем, потом вспомнил про ненавистную поэму, попытался подняться, но тело бурно запротестовало, и Камбр без сил рухнул обратно в кресло.
– Святой Ключник, – застонал он, хватаясь за голову, – зачем же я так надрался!..»
Ответа, однако, не последовало. Рядом раздавалось мирное сопение Топу, а с другого конца комнаты – богатырский храп Руфуса. Стеная и держа обеими руками голову, чтобы не оторвалась ненароком и не ускакала на край света (ищи-ка ее потом), Камбр вдруг вспомнил, что рядом, в двух шагах от его кресла стоят бутылки с «Доктором Джекиллом». Стараясь делать как можно меньше движений, он попытался дотянуться до спасительного снадобья.
С первого раза упражнение не получилось, вызвав лишь дополнительную порцию страданий. Вернувшись в исходное положение и слегка отдышавшись, Камбр мысленно вознес молитву святому Ключнику, покровителю пьяниц и чревоугодников, и попробовал снова.
На сей раз попытка увенчалась успехом, и Камбр завладел вожделеннй бутылочкой. Дрожащими руками он открыл ее и припал к узкому горлышку, как погибающий от жажды путник, внезапно нашедший оставленную для него провидением фляжку, полную воды.
Разумеется, «Доктор Джекилл» немедленно оказал свое целительное действие. Ощущение перевернутости вниз головой исчезло, красные круги рассеялись, а голова обрела столь необходимую ясность настолько, что Камбр вспомнил, где он, что с ним и даже почему…
Вдобавок он вспомнил о крокозяблах и серебрянке, оставленных в сарае, и решил пойти взглянуть на славную добычу. Да и организм его настоятельно требовал свежего воздуха.
Быстро, насколько это было возможно в его состоянии, одевшись и стараясь не шуметь и не будить остальных, Камбр выскочил во двор.
Белые пушистые снежинки медленно кружились в воздухе, потихоньку покрывая землю, крыльцо, крышу сарая, обступившие сторожку скалки тяжелым пуховым одеялом. Ветер дремал, убаюканный снегом. Прекрасное аметистовое небо закуталось, как в шубу, в густые серо-черные облака, и не видно было сквозь них ни звезд, ни красавицы Оды. Оттого ночь казалась еще темнее и непрогляднее. Для Хайаны же облака вовсе будто и не существовали. Невидимые лучи ее пронизали все вокруг, заставляя падающие снежинки сверкать и переливаться. Снежно-белый ковер становился то фиолетовым, то бледно-зеленым, будто таинственные тени пробегали по небосклону, отражаясь в перине, укутавшей землю.
Камбр спустился с крыльца, оставляя на девственно-чистой поверхности четкие следы, и направился было к сараю, но организм его, вновь возжелавший самостоятельности, воспротивился, так что с крокозяблами пришлось повременить, а вместо этого посетить уютный чуланчик, пристроившийся рядом.
В чуланчике он пробыл некоторое, довольно продолжительное, время, оглашая округу различными трудноописуемыми звуками, которым, пожалуй, позавидовал бы даже бронтокрякл, случись ему прогуливаться неподалеку. Наконец, организм почувствовал себя вполне сносно и позволил своему хозяину покинуть сей уютный кабинетик, оснащенный, надо сказать, по последнему слову силизендской сантехники.
Уже совсем трезвый и вполне пришедший в себя Камбр вошел в сарай. Тишина и темнота, окружавшие его, стали почти осязаемыми. Он отыскал на стене выключатель, повернул его, при этом сарай озарился бледным дрожащим синеватым светом, называемым почему-то всеми дурканами дневным, и застыл как громом пораженный. В сарае, кроме тапок, беспорядочно сваленных в кучу, и большого ящика с инструментами, НИЧЕГО НЕ БЫЛО.
Минут пять Камбр тупо созерцал пустой сарай и обрывки веревок на полу, а затем вопя: «Караул!!! Ограбили!» – помчался в сторожку.
– Вставайте! Караул! Они сбежали! – кричал он, расталкивая сонных охотников, вливая в глотки «Джекилла» и поливая всех ледяной водичкой из ковша.
Проклятия посыпались на него отовсюду, но Камбр не унимался, и наконец ему удалось не только разбудить всех, но и привести в чувство, а как только смысл его воплей дошел до охотников, остатки похмелья сняло как рукой.
Полуодетые они вывалились из сторожки и, толкаясь, скользя и падая в свежий пушистый снег, понеслись к сараю в надежде, что это всего лишь глупый розыгрыш или Камбру спьяну что-то привиделось.
Увы! В сарае действительно никого не было. Добыча ускользнула, оставив лишь разорванные в клочья веревки, а снег, что шел всю ночь, засыпал все следы.
Уныло и бестолково толклись они в сарае потерянные и опустошенные. Клинк даже опустился на корточки и погладил то место, где прошлым вечером лежал его крокозябл, как будто это могло вернуть добычу. Руфус со злости пнул кучу тапок, они с грохотом разлетелись по всему сараю, и тут мэр сказал, показывая на стену,
– Посмотрите-ка сюда, господа, что это?
На стене чем-то острым (гвоздем… или когтем?) с ужасными грамматическими ошибками было нацарапано:
«Прявет ат краказяблав!
Шер».
И четкий отпечаток лапы.
Они посмотрели на друг на друга, на надпись и… дружно заржали. Получилось так громко, что устроившаяся было на дневку на крыше сарая большая черная баранка испуганно крякнула и полетела прочь искать место потише.
Вот так и закончилась эта охота…
Нойк на следующий день улетел в Миску, а оттуда в Сайду, но обещал Клинку обязательно приехать еще раз. Мэр Чоли Тронкл не забыл про картину и договорился с Артом Артинсоном о ее реставрации. Арт, осмотрев картину, пообещал, что к лету она будет лучше прежнего. Клинк увлекся сайдистским языком и на все лето уехал в Миску на ускоренные курсы. Топу создал кулинарный шедевр: шоколадный торт под названием «Охота на крокозябла», ставший тут же необычайно популярным. Трепл выпустил книгу воспоминаний «Как мы с мэром Чоли Тронклом охотились на крокозяблов», в которой мэр подвергался нападениям злобных и коварных крокозяблов, а он, Трепл, мужественно его защищал. Руфус помирился со своей подружкой и к карнавалу подарил ей костюм крокозябла расшитый аметистами. Люка пришла в восторг, расцеловала Руфуса и обещала, что не бросит его никогда-никогда.
А что же Камбр? О, Камбр, вернувшись домой, дописал-таки свою поэму. Она получилась боевой, патриотичной и лиричной, как и заказывали, а заканчивалась знаменитыми словами, вошедшими ныне во все хрестоматии по литературе:
Враги сильны, но танки наши быстры,
И Шару ни за что не победить!
Пусть злобный Мабр
Коварно сеет козни,
Истории ему не изменить!
Поэму отправили в Миску, и она там так понравилась, что Камбра тут же выдвинули на соискание Государственной премии. И ему эту премию даже присудили, вот только денег пока не дали. Сказали, что в связи с тяжелым финансовым положением… Но зато уж в следующий-то раз – непременно!..
Глава 6. Как Камбр отправился на поляну фей и влип в приключение
Первый день лета в Мукезе всегда встречали звоном колоколов. Считалось, что колокольный звон окончательно прогоняет морозы, а, кроме того, первый день лета совпадает с праздником фей, и каждый мукезец считал своим долгом умилостивить фей, принеся дары и позвонив в колокольчик. Ведь известно: улыбка феи приносит в дом удачу, тогда как хмурый или косой взгляд не сулит ничего хорошего.
В этот же день в Мукезе обычно устраивался грандиозный карнавал, на который съезжались все окрестные феи, глюки и привидения. В лучшие годы на праздник прибывали мороки, фурии и даже заморские джинны, и тогда в городе начинало твориться нечто совершенно невообразимое. Эх, где они, лучшие годы!
С переименованием города летние карнавалы попытались запретить, заменив их демонстрациями, однако жители Мукеза относились к феям с таким почтением и любовью, что с запретом смириться не пожелали и, выбрав красивую поляну лигах в десяти от города (как раз в том месте, где тигровый лес плавно переходит в вечносиний скальник), перенесли карнавалы туда.
Поляна фей, как прозвали ее в народе, была даже на самый придирчивый и искушенный взгляд великолепна. С трех сторон окруженная, будто стеной, зарослями тигрошника и скалки, с четвертой она ограничивалась красивейшим Синеглазым озером. Хрустальный ручей сверкающим шумным каскадом сбегал к озеру по одному из склонов. В центре поляны на естественном возвышении, этаком взгорке, рос громадный листотряс. Сама поляна, огромная, ровная, как стол, вся поросла нежнейшей лайкой (ее еще называют травой счастья), свистящим горошком, тигровым зевом и колокольчиками Хайаны – бледно-серебристыми полупрозрачными цветами, издающими сладостный призрачный звон.