Мастеровой

С отладкой производства Федор провозился до конца лета. Завершив, вздохнул с облегчением – надоело. Пора конструированием заняться. Он как раз набрасывал на листке эскиз, когда прибежал посыльный и передал приказ зайти к Рогову. Федор отложил рисунок и отправился. В кабинете, помимо начальника мастерской, оказался и Куликов. Во взглядах офицеров, устремленных на него, Федор разглядел какое-то странное веселье.

– Садись, Федор Иванович! – предложил Куликов. – Разговор есть.

Кошкин подчинился.

– Для начала добрая весть, – начал Рогов. – Начальник завода утвердил тебе жалованье. Сто двадцать рублей.

– Благодарю, ваше благородие! – сказал Федор.

– Это не все, – подхватил Куликов. – Подписан приказ о награде отличившимся. Тебе – триста рублей.

Федор не успел ответить, как офицер продолжил:

– Нам с Михаилом по тысяче, а еще представление на досрочное производство в чин. Всем этим мы обязаны тебе. Прими искреннюю благодарность. Приглашаем отметить награду в воскресенье, в ресторане.

– А так можно? – спросил Федор.

– Почему нет? – удивился Куликов.

– Вы дворяне, я мастеровой.

– Что я говорил? – повернулся Куликов к Рогову. – Скромен, как истинный талант. Можно, Федор. А насчет дворянства… Я сын мастерового. Окончил реальное училище, поступил в Михайловское артиллерийское, где познакомился с Мишей. Он тоже не потомственный дворянин, из офицерских детей[1]. Вместе получили назначение на Тульский завод.

– Так вы друзья? – догадался Федор.

– С училища, – подтвердил Куликов. – Но на людях не показываем, потому как субординация. Что скажешь?

– Соглашайся! – посоветовал Друг. – В ближний круг зовут. Это дорогого стоит.

– Непременно приду, ваше благородие! – сказал Кошкин.

– Вот славно, – заключил Куликов. – Мы будем с женами, так что можешь взять невесту. Есть такая?

– Не завел еще, – развел руками Федор.

– Если будешь так работать, скоро заведешь, – улыбнулся Куликов. – Маменьки прохода не дадут. Нас вот с Мишей быстро охмурили.

– Коля! – насупился Рогов.

– Шутка, Миша! – поспешил Куликов. – Не подумай, Федор: жены у нас замечательные. Жаждут познакомиться: мы им уши прожужжали про тебя.

– Болтун! – хмыкнул Рогов, впрочем, незлобиво.

В назначенный час принаряженный Федор топтался у ресторана. Чувствовал себя не в своей тарелке. Шею давил накрахмаленный воротничок сорочки, потела голова под котелком, купленным для такого случая. Офицеров с женами все не было. «Передумали, что ли? – тосковал Федор. – Что же делать? Уйти? Вдруг явятся, а меня нет?» Наконец к ресторану подкатила коляска. Опущенный верх позволял разглядеть в ней Рогова с Куликовым, а еще двух дам. Коляска остановилась, офицеры спрыгнули на тротуар и помогли выйти женам.

– Вот и наш герой, – улыбнулся Федору Куликов. – Добрый вечер. Извини, что опоздали. Пока собрались… Женишься – узнаешь, как бывает.

– Николя! – укорила офицера низенькая, пухленькая дама.

– Молчу, молчу, дорогая! – улыбнулся Куликов. – Алевтина Григорьевна, Полина Александровна, позвольте вам представить Федора Ивановича Кошкина. Золотые руки, светлая голова, гордость Тульского оружейного завода.

Федор снял с головы котелок и поклонился.

– Здравствуйте, ваши благородия.

– Обращайтесь к нам по именам и отчествам, – предложила Полина Александровна – та самая пухленькая дама, удивительно походившая на мужа. Жена Рогова, высокая и худощавая, сморщилась, но кивнула.

– С этой будут проблемы, – оценил Друг.

– Дамы, прошу! – Куликов указал на ресторан. – Нас стерлядка заждалась. И молодая телятина.

Он плотоядно пошевелил усами. Швейцар открыл им дверь, и компания вошла в ресторан. Там офицеры и Федор сдали головные уборы гардеробщику, дамы остались в шляпках. Подскочивший официант отвел их к столику. Тот располагался у сцены, где бренчал на пианино молодой человек с длинными волосами и во фраке. Стол укрывала белая, накрахмаленная скатерть. Поверх стояли фужеры и лежали серебряные приборы.

– Я не умею ими пользоваться! – запаниковал Федор. Мысленно, конечно.

– Не ссы! – отозвался Друг. – Я умею.

Офицеры помогли женам сесть, заняли места рядом. Федор примостился с краю.

– Шампанское неси! – велел Куликов официанту. – И стерлядку под соусом бешамель.

– Сей минут! – сказал официант и умчался. Обратно появился с серебряным ведерком в руках. Из него торчало горлышко бутылки. Официант поставил ведерко на стол, сорвал с горлышка фольгу и с легким хлопком извлек пробку. Завернув бутылку в салфетку, разлил шампанское по бокалам. После чего снова убежал.

– Дамы, господа! – Куликов поднял свой бокал. – За здоровье присутствующих!

– И награды! – добавил Рогов.

– Будет здоровье, будут и награды, – хмыкнул Куликов и в два глотка осушил бокал.

– Николя! – укорила его супруга.

– Ерунда! – ответил Куликов. – Легкая шипучка.

Федор пригубил из своего бокала.

– Кислятина! – пожаловался Другу.

– Она вся такая, – отозвалось в голове. – Виду не показывай. На нас смотрят. Сейчас мы их удивим.

– Вдова Клико? – спросил Федор, ставя бокал.

– Точно! – кивнул Куликов. – Разбираетесь, Федор Иванович? Не ожидал.

– Доводилось пробовать, – скромно сказал Федор. Дамы наградили его удивленными взглядами.

Подскочил официант с подносом. Расставил перед гостями тарелки с запеченной стерлядью, в центр стола водрузил блюда с тонко нарезанным пшеничным хлебом. Федор наколол вилкой ломоть и положил на тарелку перед собой. Затем взял правой рукой странный нож, походивший на лопатку. Прижал вилкой стерлядку к блюду и легким движением срезал филе с хребта. Отделив кусочек, обмакнул его в соус и отправил в рот. Положив приборы, отломил от хлеба кусочек и бросил следом. Прожевал – вкусно. Внезапно в нем проснулся аппетит, и Федор набросился на угощение. Ел быстро, но аккуратно, сопровождая каждый кусок глотком из бокала. Не успел опомниться, как стерлядка кончилась. Этим тут же воспользовалась Куликова.

– Где вы научились так пользоваться столовыми приборами, Федор Иванович? – спросила. – Признаться, удивили.

– Я… это… – смущенно забормотал Федор. – В книжке видел.

– Menteur[2]! – фыркнула жена Рогова.

– Аля! – укорил ее муж.

– Excusez-moi, Madame. Si vous voulez que vous ne soyez pas compris, choisissez une autre langue, comme le Latin. Je co

За столиком воцарилась тишина. Офицеры и их жены изумленно смотрели на Федора. Первым не выдержал Куликов. Откинувшись на спинку стула, он захохотал. Хрюкнув, к нему присоединился Рогов, следом прыснула Полина. Алевтина покраснела, но спустя несколько мгновений присоединилась к остальным. Невозмутимым остался лишь Федор. Наконец смех стих. Первым заговорил Куликов.

– Умеешь ты удивлять, Федор. Где выучился языкам?

– В приюте. Была у меня там покровительница, свободно говорила на всех трех. А у меня к языкам способность.

– Не только к ним, – хмыкнул Рогов.

– Вы вправду знаете английский? – затараторила Полина. – Скажите что-нибудь! Никогда не слышала[4].

Федор на мгновение задумался.

– Good friend, for Jesus’ sake forbear, to dig the dust enclosed here, – начал нараспев. – Blessed be the man that spares these stones, and cursed be he that moves my bones.

– Это стихи? – спросила Куликова.

– Точно так, Полина Александровна, – подтвердил Федор. – Эпитафия на могиле Шекспира. В переводе будет так: «Друг, ради Господа, не рой останков, взятых сей землей; не тронувший блажен в веках, и проклят – тронувший мой прах».

– Вы читали Шекспира в подлиннике?

– Пробовал, Полина Александровна, – не понравилось. Я больше техническую литературу потребляю. Мастеровой ведь.

– Да уж! – язвительно произнесла Рогова.

Муж посмотрел на нее укоризненно. Неловкую сцену сгладил появившийся с подносом официант. Поставил перед гостями блюда с телятиной и графинчик с коньяком, собрал грязную посуду и унес. Куликов немедленно завладел графинчиком и разлил коньяк в бокалы мужчин. Женщинам добавил шампанского. Застолье продолжилось. Звучали тосты: за дам, за золотые руки и светлую голову Кошкина, алаверды – за умных и понимающих начальников. Федор пил, ел нежную телятину в кисло-сладком соусе, улыбался шуткам и говорил дамам комплименты. Спросив у них разрешения, офицеры расстегнули воротники мундиров, Федор ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Ему было радостно и тепло. Он сидел в компании милых и приятных людей, даже жена Рогова не казалась более мымрой. Красивая женщина. Ну, а кобызится, так дворянка, да еще из столбовых, как шепнула Федору Полина, когда Алевтина ненадолго удалилась «припудрить носик».