Страница 17 из 38
— Да.
Юстас оставил машинку, подался вперед и заговорщицки прошептал:
— А не было тебя довольно давно. Значит, можно смело считать человеком со стороны. Так вот, как посторонний наблюдатель, но при том опытный военный, ответь-ка мне вот на что. Как высоко ты бы оценил вероятность сепаратистского заговора?
— Что, простите? — ожидал услышать много чего, но чтобы вот так сразу — и про сепаратизм? Да уж, у кого что болит.
— Заговор, — трясущаяся рука поднесла стакан к дрожащим губам. — Я здесь тоже недавно. Но почему-то кажется, что я единственный верный слуга императора. А все остальные — предатели и мятежники, продавшие родину за звонкую монету. А знаешь, каков следующий шаг тех, кто уже пресытился златом? Власть!
Стакан с грохотом опустился на столешницу, словно молоток судьи.
— Скажи, Гектор, ты верен императору?
— Я верен родине, присяге и долгу, — ответил без малейших раздумий и промедлений.
— Хорошо, хорошо… — ногти побарабанили по корпусу машинки. — Тебе я верю. Безупречная служба, орден и две медали, в рекомендациях сплошной восторг. Храбрый, решительный, рассудительный — превосходный офицер и достойный боевой товарищ.
Как ни странно, то же самое относится не только к Гектору, но и ко мне.
— Но вот за остальных я бы не был так уверен.
— Остальных?
— За твой род.
— Мой отец скорее умрет, чем преступит закон. В это можете тоже смело поверить.
— Так-то так, но пока что Андрея не проверяли на прочность. Не ставили в условия, в которых крайне сложно следовать привычным принципам. Слышал, совсем недавно ваш долг вырос на десять тысяч…
— К чему вы клоните? — прервал эти пространные заходы вокруг да около, прекрасно понимая, куда все идет.
— Любите прямоту? — Юстас усмехнулся и допил виски. — Я тоже. Поэтому предлагаю немного поработать на благо отчизны. И, возможно, спасти Североамериканскую колонию от независимости и последующей за оной войны. Я хочу, чтобы моя страна росла и крепла, а не дробилась на враждующие меж собой лоскуты. А вы?
— Я тоже. Не сомневайтесь.
— Тогда как насчет побыть моими ушами и глазами?
— Хотите, чтобы я стал шпионом? — ухмыльнулся. — Что ж, и такой опыт у меня есть.
— Славно, — старик откинулся на спинку и удовлетворенно кивнул. — Но для того, чтобы успешно шпионить, нужно втереться в доверие к знатным семьям. А для этого нужно подняться самому. А для того, чтобы подняться самому, нужно немного приспустить других. И начнем мы, пожалуй, с этого зарвавшегося подонка Кросс-Ландау. Долбаный немец, что он себе вообще позволяет? Никто! И никогда не смел мне перечить! Особенно всякие интриганы и заговорщики! Возвращайтесь домой и ждите дальнейших распоряжений, агент. На сегодня вся.
— А как же нападение? — с удивлением посмотрел на чистый лист.
— Это подождет, — Юстас погрузился в мстительные мечтания. — Цепочка уже запущена, фитиль подожжен, и наша задача выяснить, когда рванет. Вот что главное. Мы должны спасти наш город, нашу колонию и нашу империю прежде, чем огонь достигнет заложенной под троном бомбы.
Старик явно болен.
Стоило бы пойти в отказ, но у таких маниакальных личностей сильно завышено самомнение.
И если потянуть за нужные ниточки, можно войти к нему в доверие и узнать куда больше, чем от дворян или рядовых жителей.
К тому же, мы вроде как коллеги, так что настраивать против себя еще и секретную службу не самый благоразумный выбор.
Лучше сделать вид, что идешь на поводу и полностью вверяешь себя его власти, а между тем начать свою игру.
Но сперва неплохо бы поесть и отдохнуть. И не успел я подумать, как найду дорогу домой, как из-за ограды донесся встревоженный оклик:
— Братик!!
Афина кинулась ко мне и повисла на шее. После отстранилась и внимательно осмотрела округлившимся глазами.
— Ты ранен? Тебя пытали?
— Нет. Мы просто пообщались.
— Точно? — девушка снизила голос. — Говорят, этот Юстас убийца и садист, а к тому же…
— Тише! Ты бы это под его кабинетом еще бы сказала, — приложил палец к ее губам, чтобы отвести от сороки беду, но сестренка почему-то густо покраснела и на миг потеряла дар речи.
— П-прости…
— Да ничего. Ты на машине?
— А? — она захлопала ресницами, точно я спросил, нет ли у нее личного дирижабля или парохода. — Пешком, конечно. Папа давно распродал все мобили.
— Знаешь, так даже лучше, — подставил ей локоть, отчего милашка покраснела еще гуще. — Люблю прогулки.
— Ага! — Афина повисла на руке. — Вон уже чуть не догулялся. Весь город гудит, что на вас напали. Что ты вообще делал в подворотне вместе с магистром?
— А что, ревнуешь?
Похоже, эта шутка зашла слишком далеко. Спутница хмуро уставилась на меня, после чего проворчала:
— Дед, ты нормальный вообще? Или в армии так соскучился по женской ласке, что уже на сестру заглядываешься? Мы, конечно, сводные, но должна же быть мера!
— Мы сводные? — на полном серьезе спросил я и слишком поздно понял, что Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу.
Тонкие брови почти сошлись на переносице, скулы заалели еще ярче, а губки надулись… а затем расплылись в добродушной улыбке.
— Ты никогда не умел шутить, — Афина шлепнула меня по плечу.
Что ж, на этот раз опасность миновала, но лучше думать наперед, а то вместе с новым молодым телом обильно фонтанируют и гормоны, туманя старый прожженный войнами и болью разум.
Сложно совладать с собой, когда так и подмывает подурачиться, а рядом цокает балетками весомый повод ненадолго включить беззаботного мальчишку.
— Кстати… — прошептала рыженькая столь заговорщицким шепотом, что Юстас наверняка бы впал в истерику. — У меня завалялось немного монет. Так что с меня чай и булочки, а с тебя — истории.
— Про войну? — тяжело вздохнул.
— А как же! Только не нуди, что там только смерть и кровь. Не поверю. Думаю, у тебя полно баек про медсестер и раненых солдат. Про поцелуи на перроне перед отправкой на фронт. Про письма домой. Про ожидание скорой встречи. Это же так интересно! Такое только в романах прочтешь, но книги нынче слишком дорогие…