Страница 33 из 77
— Может, я просил тебя вовсе не об этом.
Лео отодвинулся, и Мина привалилась к стене, чувствуя, как ей не хватает его тепла. Тогда чего он, черт побери, хотел? Она прищурилась.
Бэрронс зашагал к двери.
— Подожди.
Он замер и оглянулся.
— Что ты собираешься со мной сделать?
— Иисусе, Мина. Честно говоря, о тебе я думаю в последнюю очередь. — Он дернул дверную ручку, и от Мины не укрылись ни напряженные плечи, ни понурая осанка.
Отчасти она чувствовала странное сходство между ними. Мина прижала язык к нёбу, сдерживая рвущиеся наружу слова. Как ей самой хотелось в таком состоянии услышать доброе слово? В те роковые дни, когда она лишилась всего своего мира — семьи и положения?
— Бэрронс?
— Да?
Он определенно не хотел облегчать ей жизнь, и она, несомненно, могла продолжить вести себя с ним в том же духе. Пусть сам построит между ними стену, за которой Мина сможет снова быть в безопасности. Ледяная принцесса в сияющей башне из слоновой кости… Пусть эти слова никогда ей не нравились, они ее защищали. Отчасти она и сама себе не нравилась, если так посмотреть. Потому что возводить стены вокруг сердца было безопасно, и когда-то это ей однозначно требовалось, но теперь она стала сильнее. И увидела проблеск того, как могла бы жить, снеси кто-то эти стены.
Но речь не о ней. Сейчас не она мучилась от боли, хотя Бэрронс почти ничем не выражал своих страданий.
— Никогда не видела тебя таким неуверенным, — сказала Мина. — При дворе ты всегда такой смелый. Отчасти… именно поэтому ты так меня интригуешь.
Бэрронс ничего не ответил, но она знала, что он внимательно слушает.
Повисла напряженная тишина. Мина попробовала еще раз:
— Я знаю, что ты чувствуешь. Как будто весь мир перевернулся вверх дном, включая твое место в нем. — Как будто в мире больше ничего не осталось, кроме решимости сражаться ради выживания. Дуэль за дуэлью, знакомые лица, умирающие от ее клинка… Как они выступили против нее, когда из племянницы или кузины она внезапно стала преградой на пути к власти.
— Правда? — тихим шепотом отозвался он.
— Ты забываешь, кто я такая.
— Нет, я все помню. — Лео видел в ней только то, что она хотела показать — то же, что и все остальные. Он больше не видел ее настоящую.
Раньше Арамина чувствовала себя под угрозой, потому что Бэрронс, казалось, понимал ее душу, но теперь осознание, что это больше не так, казалось почти невыносимым.
Должно быть, эти мысли отразились на ее лице, потому что суровые черты Бэрронса немного смягчились.
— С утратой власти и должности я могу смириться. Какому мужчине не под силу возвыситься заново? Но знаешь, что самое худшее? — Он подождал ответа, но предпочел дать его сам: — Кейн. Я знал, что он мне не отец, да герцог и сам всегда относился к этой роли более чем прохладно, но в последние годы, когда его грядущее увядание стало очевидным, все изменилось. Впервые в моей жизни я был ему нужен. И будь проклята моя глупость, но я давал ему все, что требовалось. Защищал его любой ценой, а сегодня он не удостоил меня даже взглядом. Не сказал ни слова в мою защиту. Не захотел пойти даже на такой крошечный риск.
— Возможно, он не мог. — Великодушное предположение, но этой своей мыслью она делиться не стала. Бэрронс и так тонул в горе и гневе, а Мина… совершенно точно знала, что он чувствует. — Это пройдет. Обжигающая боль предательства и потери утихнет.
— Тебе-то откуда знать?
Мина не обратила внимания на его язвительный тон.
— Я тоже потеряла отца и даже больше, намного больше. — Ей отчаянно захотелось потеребить юбки, чтобы куда-то деть руки. — Мне было четырнадцать, когда погиб мой брат Стивен. Случилась дуэль, глупая выходка, в которую его втянул кузен Питер. Конечно, наша семья глубоко скорбела, больше всего моя мать. Он был… — Мина судорожно вдохнула. — Он был братом, рядом с которым я всегда чувствовала себя на своем месте. Именно Стивен научил меня драться на кинжалах, когда мне было пять. Мама говорила, что это неподобающее занятие для юной леди, но он настоял, очаровав ее, как очаровывал очень многих. Брат из всех домочадцев вил веревки. — Мина не хотела смотреть на Бэрронса, но что-то привлекло ее взгляд. Словно покалывание, как будто он сосредоточил на ней все свое внимание. Мина указала на диван. Бэрронс медленно сел. Поджав ноги под себя, она умостилась рядом с ним. Их плечи соприкоснулись. — Когда он погиб, что-то во мне тоже умерло. Я разучилась смеяться, надолго лишилась чувства, что в моей жизни царит порядок. Мать с головой ушла в горе, а отец целиком сосредоточился на своих опытах, вознамерившись научиться исцелять даже смерть. Я была предоставлена сама себе. Питер стал предполагаемым наследником, а отец, казалось, и не возражал. Самое худшее чувство на свете — ощущать себя бесполезной, никому не нужной, лишней. Я чувствовала себя невидимой, и когда подошло время моего дебюта, конечно, каждый голубокровный лорд возжелал заполучить меня в трэли. Я больше не была невидимкой. — Она испустила горький смешок. — Но меня все равно не могли разглядеть. А отец совсем погрузился в работу. Кому-то требовалось управлять финансами герцогства и разбираться с кредиторами. Я взяла это на себя и занималась делами больше года, а потом отец заболел. Поначалу мы думали, что это увядание. Он бледнел, многое забывал, терял силы, подолгу спал… — Она не смогла скрыть боль в голосе. — Все твердил, что это Кейн, что это твой отец с ним сделал. Мы с мамой опасались яда, но что способно отравить голубокровного? Мы же неуязвимы для болезней. Я никогда в жизни так не боялась.
Бэрронс задумчиво посмотрел на нее:
— Знаю, ты не хочешь этого слышать, но… если дело в яде, то вряд ли Кейн к этому причастен.
— Конечно, ты будешь его выгораживать…
— Я правда в это верю, — возразил Бэрронс, не сводя с нее глаз. — Кейн не тот человек, который станет прятаться за отравой. В его картине мира таким методом расправы над врагами пользуются только слабаки. — Внезапно его лицо стало непроницаемым, словно он вдруг вспомнил о чем-то. — Годами он бил меня за малейшую провинность, но всегда настаивал на том, что должен держать розгу самолично. И всегда говорил: «Чужими руками действует только слабый человек. Мне неприятно этим заниматься, но с божьей помощью я сделаю из тебя мужчину». — Бэрронс провел дрожащей рукой по усталому лицу. — Желай он видеть твоего отца мертвым, уверяю, Кейн прибегнул бы к пистолету или шпаге, и убил бы противника сам.
Удручающе…
— Но так говорил мой отец, — стояла на своем Мина. В ней росла волна ненависти, но она не знала, что и думать. Что-то внутри — то самое, что годами следило за врагом, — подсказывало ей, что Бэрронс прав.
— Но говорил ли он о том, что конкретно, по его мнению, сделал Кейн?
Нет. Мина нахмурилась, вспоминая лежащего в постели отца, такого бледного, что она боялась, будто он увядает. Его терзала боль, несчастный часто кричал. Ближе к концу его приходилось привязывать к кровати.
— Его смерть явно не была естественной.
— Питер? — предположил Бэрронс.
— Если бы за этим стоял Питер, он вряд ли смог бы это утаить.
— Я его помню — зазнайка каких поискать. Наверное, ты права. Будь это он, разнес бы слух отсюда до самого Гринвича. — Бэрронс понизил голос. — Я помню тот день, когда ты сражалась с ним на дуэли за право наследования.
Не самый светлый день в ее жизни.
— Мне пришлось на это пойти. Он угрожал, как только станет герцогом, выдать меня замуж за жуткого Мартина Астбери, а мою мать отправить в сумасшедший дом. — На этот раз горечь прокралась в голос. — После смерти отца она была немного не в себе.
Это еще мягко сказано. Мать Мины словно лишилась жизни в день гибели Стивена. Смерть отца стала лишь первым шагом к рытью могилы. Жена пережила его лишь на три месяца, и за это в глубине души Мина никак не могла ее простить. Ведь в матери нуждался не только Стивен.
Арамина встала и подошла к окну. Она чувствовала себя так, будто ее кожу вывернули наизнанку. Герцогиня не собиралась настолько открываться Бэрронсу, и от этого ей было не по себе. Но, по крайней мере, гнев Лео утих.