Страница 32 из 45
Мать Митрофания рассказывала, что схимница умирала от рака, почти не могла ходить и передвигалась на ходунках. Но она по благословению съездила в Псково-Печерский монастырь, приложилась к древнему кресту, что в пещерах, и с отцом Иоанном беседовала. Он её потом отмаливал. И поднялась схимонахиня Екатерина. Рак мучил её, но болей таких уже не было. Уже после того, как умерла любимая схимница, узнала Мария, как такой отец Иоанн – тот самый, которого теперь уже все знают, Иоанн Крестьянкин.
Схимнице завидовали – у сестёр тоже свои страсти – как же, не каждого благословляют в схиму. Нередко Екатерину даже корили: «Тебя по возрасту в схиму постригли, не по заслугам». А Екатерина с задорной улыбкой отвечала: «Одного собирались постричь, батюшка приехал, а тот взял, да помер. Потому что Богу не угодно было. Так и я. Не угодно было бы, не постригли бы».
Схимнице Екатерине Мария рассказывала всё. Часто жаловалась на вредную Рафаилу. А Екатерина только посмеивалась: «Смиряет. Радуйся». Однажды Мария не выдержала: «Все пристали со смирением! Не понимаю. Что это такое – смирение?» Весёлая схимница призадумалась, как бы поумнее ответить, а потом выдала: «А это знаешь, я тебе сейчас пну со всей силы ногой под зад, а ты мне ласково и нежно: «Простите!» И Мария как давай хохотать! А схимница: «Вот такая ты мне больше нравишься! Вот так и нужно жить!»
Вспоминая схимонахиню, Мария почти успокоилась, и, появись в это время Мавра, не дрогнула бы. Схимница учила её молитвам, а Мария помнила, какая это сила.
Мария сделала первый обход. Погладила по голове Люду, сходила к деду Фадею, погладила и его. Фадею дали обезболивающего, и он почти отключился, спал. Но, вздрагивая, постанывал иногда. Рак мучил его, не убивал сразу, а постепенно методично съедал его тело и покрывал дымом разум.
Деду Фадею ночью нужно было менять памперс, он совсем не управлял кишечником, но ел охотно и много, и испражнения были обильными и жутко зловонными.
Мария спустилась на первый этаж. Обошла осторожно все комнаты. Осторожно, очень осторожно. Только кто проснётся, сразу выползет в гостиную и будет бродить всю ночь. Не разбудить! Тихо. Очень тихо.
Шлёп-шлёп. Мария замерла. Шаки. Она глянула на огромные дизайнерские часы на стене: половина одиннадцатого. Рано ещё, То есть поздно. Но рано просыпаться.
Щдёп-шлёп.
Двери медленно отворилась. То это? Белая согнутая фигурка. Люция Ивановна!
- Здрасте, моя незабудняя, - шутливо прошептала Мария и улыбнулась.
Она твёрдо решила жить с улыбкой.
Люция прошлёпала ещё несколько шагов и, всплеснув руками, сладко улыбнулась.
- Ой, красивенькая моя! – запричитала Люция и опять непристойно зашевелила языком.
- Я тебе! – погрозила пальцем Мария.
- В туалет! – торжественно произнесла Люция.
Мария, взяв её под ручку, быстро повела к заветному месту. Шлёп-шлёп-шлёп-шлёп-шлёп.
Уже на горшке Люция решила признаться.
- А знаешь кто? – таинственно прошептала она.
Догадываюсь, - зевнула Мария.
- Я следователь по особо важный делам! – изрекла Люция и огляделась. – Здесь на задании.
Когда Мария мыла ей руки, Люция вновь принялась шептать.
- Здесь нас прослушивают. Зачем такая слежка? Маляву передать куму нельзя. Всё видят, всё слышат. Это бандиты.
- Да уж, - усмехнулась Мария, вытерла её мордашку полотенцем и повела обратно в комнату.
- Сейчас ложимся, глазки закрываем. И спать!
- А если я не проснусь уже?
- Проснёшься! – тихонько засмеялась Мария.
Щлёп-щлёп-шлёп-шлёп-шлёп.
Опять повисла тишина. Стрёкот сверчков. Застонал на втором этаже дед Фадей. Н это во сне, было отчётливо слышно, что во сне. Не надо подниматься, не надо тревожить его; с таким трудом уснул. Пусть полежит в забытьи. Не нужно помнить и мучить себя. Надо спать…
И Мария задремала. Сказывалась усталость. Ведь переодевать не раз таких больших нужно, мыть, кормить, убирать. И комнаты драить не разу, чтоб ни пылинки. Чистота возведена в абсолют. Вымотаешься за день так, что ног под собой не чувствуешь.
Она очнулась от неприятного ощущения, что над ней нависла опасность. Заморгала ресницами, чтобы прийти в себя и сбросить сон. У неё перехватило дыхание! Прямо над ней склонилось лицо и смотрело на неё, как съедало.
Мария лежала, не шевелясь. Куда девалось её самообладание? Животный страх.
- Встань! – тихо сказало лицо.
- Кто?..- одними губами пролепетала Мария.
- Встань! – вновь тихо приказало лицо и стало отдаляться.
Мария резко вскочила. Таисия! Она стояла рядом, держа свои ходунки, и, не мигая, смотрела на Марию.
Сердце, казалось, выскочит. Нет, надо отсюда уходить…
- В туалет, - монотонно проговорила Таисия.
- Да, - только и вылетело у Марии.
Она босиком пошла вперёд, всё время оглядываясь на ползущую с ходунками Таисию, потом немного отстала и пристроилась позади неё. Так спокойнее.
После, приведя Таисию уже в комнату, Мария долго возилась, укрывая её со всех сторон одеялом и поправляя подушку, которая всё время скатывалась.
- Иди, - сказала Таисия и закрыла глаза.
Мария смотрела на неё и даже представляла, что Таисия лежит мёртвая. Она притворяется живой. Она – зомби. Она – ведьма.
У Марии забилось сердце. Её университетское образование не позволяло верить в истории про ведьм и вурдалаков, но в монастыре она впервые столкнулась с тем, что чертовщина существует, и монахи рассказывают об этом со всей серьёзностью, и защита от всего этого только вера и молитвы. «Знаешь, чего боятся бесы? – спрашивала её схимница. – Причастия! Чаще причащайся».
Сейчас Мария смотрела на ведьму и подсчитывала сроки, когда причащалась в последний раз. Почти два месяца назад! Давно. Мария всегда тяжело готовилась к причастию и всячески отлынивала. Она и службами тяготилась. Бывало, сновала на литургии из стороны в сторону, а схимница одёргивала и строго ей: «Нельзя шататься по храму. Тебя бес гоняет. Встань в сторонку и стой на одном месте. Служба – это труд!»
Мария не верила. И сейчас смотрела и боялась пошевелиться. Не кровать это вовсе, а гроб. Не женщина там, а вурдалачка.
- Иди! – холодно приказала Таисия.
Мария вышла, пятясь задом, чтобы Таисия была на виду. Уже закрыла к комнату дверь, как услышала ехидное старческое хихиканье. А вновь всё стихло.
Сон как рукой сняло. Теперь Мария боялась на секунду закрыть глаза. Она присела на диван и вздрагивала при каждом даже лёгком звуке. Озиралась по сторонам и опять замирала.
Метнулась тень. Проскочил кто-то.
Мария заволновалась, встала и осторожно обошла гостиную. Куда пробежал человек? Или ей показалось? Но проскользнул же кто-то, да так ловко!
Марию озарило. Это лысая! Эх, Зарина так и не рассказала, что за существо здесь обитает. Но, наверное, не такое страшное, если многие о нём знают.
Она мысленно вернулась в монастырь, чтобы хоть немного успокоиться. Мать Мари, её тёзка, у неё дочь умерла от рака. В двадцать восемь лет!
Ой, да что же это она опять о покойниках-то? Умирающие и покойники – хорошая компания, ничего не скажешь.
А мать Мария? Она сшила для Марии юбку, великолепную, чёрную, классно в такой на службу ходить, и подарила чудесную водолазку, свитер и босоножки. Как-то Мария мыла пол в Иерусалимском храме, а её тёзка-монахиня заходит и босоножки протягивает: «Примерь!» Как раз! «Носи», - и улыбнулась. Мать Мария редко улыбалась. Она тосковала. Однажды послушница какая-то из Иерусалима приехала, мать Марию увидела и говорит ей: «Знаешь, почему твоя дочь умерла? Ей любви твоей не хватало». Жестоко. Точно, мир лежит во зле. Мария спросила её как-то: «Снится вам дочь?» Та печально покачала головой: «Нет». Монахиня рассказывала, что дочь прихворнула, и родственники какие-то обряды над ней проводили, а делать этого нельзя, потому как против Бога идут.
На втором этаже послышался лёгкий шум. Мария вскинула голову. Кто там? Зачем? Шура спит рядом с Людой. Шура всегда спит как пожарный. Нет, это не Шура шумит. Кто?