Клад

– Плевать я на тебя хотел! – крикнул в ответ Фибула.

Человек с палкой впал в неистовство. Он затопал ногами как одержимый, снова взмахнул дубиной и с угрожающим видом прорычал:

– Вас всех, стервецов, скоро рядком повесят, явились тут раскрадывать наши сокровища!

Фибула посмотрел на Херонимо:

– Дадим ему прикурить, шеф?

Херонимо удержал его:

– Спокойно, друг, Тряси сито, вроде ничего и не происходит, Даже не глядите в ту сторону. Какой-то несчастный маньяк.

Все четверо сделали вид, будто с головой ушли в работу, но чем меньше они обращали внимания на стоявшего на скале человека, тем в большую ярость он впадал. На огнезащитную полосу, метрах в двадцати от раскопок, вдруг выскочила коза, и почти тотчас же камень просвистел между дубами и стукнулся о землю у ног козы. Она подпрыгнула и исчезла в чаще, в той стороне, где стоял человек.

– Ну и ну, ребята, – пробормотал Анхель, – Как бы этот тип не поразбивал нам головы.

– Спокойно, не смотрите на него! – проговорил сквозь зубы, сдерживая себя, Херонимо.

Козопас выкрикивал что-то бессвязное, бранился, но никто не отвечал, и в конце концов ему это занятие надоело, и, сложив рупором руки, он крикнул:

– Завтра мы повесим дона Лино и Пелайю! Слышали? А будете еще здесь копать, так за ними и ваш черед. Зарубите себе на носу!

Фибула краем глаза посмотрел в его сторону и увидел, как тот спустился со своего пьедестала; еще несколько секунд было слышно, как он свистит, собирая стадо, и, шамкая, ругается, потом наконец снова наступила тишина, Солнце скрылось за невысоким хребтом, и с севера задул холодный ветер, Херонимо решил прекратить работу,

– Забирайте все с собой, – посоветовал он. – При нынешнем положении вещей разумней ничего здесь не оставлять. Завтра обязательно займемся планиметрией.

Пока они шли к машине, нагруженные инструментом, Фибула ворчал и все поглядывал поверх каменных дубов туда, где исчез козопас. Уже в машине Кристино, который до этой минуты не проронил ни слова, спросил Херонимо:

– Откуда взялся этот псих?

Херонимо согнулся над рулем, щелкнул языком.

– Если не ошибаюсь, – сказал он, – это тот козопас, который сообщил деревне о находке дона Лино. Его поведение понятно. Он не семи пядей во лбу и на этом деле совсем свихнулся.

Стемнело как-то сразу, и в домах на площади зажигались первые огни. Проехав селение, Херонимо, хотя дорога была узкая и извилистая, погнал машину, и за четверть часа они доехали до Ковильяса. Поставив машину перед телефонной будкой, он сказал своим помощникам:

– Идите принимайте душ, и пусть сеньора Ньевес готовит ужин. Мне еще надо позвонить,

Анхель и Фибула понимающе переглянулись; сквозь стекла кабины Херонимо видел, как они утомленно шагают к пансиону. На том конце провода сняли трубку. Голос Херонимо зазвучал ласково:

– Гага? Я, Херонимо, кто же еще… Вот, звоню тебе, как обычно… Группа всегдашняя… Хотя в самой работе есть кое-что новенькое… Если немножко повезет, так может быть большой шум… Да, редко случается, чтобы археология была в центре внимания, но сейчас, мне кажется, это случится… Понял, понял уже, что ты уходила… Рад, что хорошо провела время… С Пилой?… Поразительно!… Нет, понятно, не могу этого обещать тебе… Гага, это же моя жизнь, пойми наконец… Нравится тебе или не нравится, тебе придется делить ее со мной, если только… То, что ты мне предлагаешь, вовсе не альтернатива, Гага, а ни более ни менее как профессиональное самоубийство… Бросить ее? Что ты говоришь?… Но ты что, серьезно так думаешь или просто болтаешь?… Слушай, давай переменим тему? Это не телефонный разговор. Поговорим, когда вернусь… Слушай, какая муха тебя укусила?… Я знаю, что все имеет свои границы, но никогда и представить себе не мог, что ты станешь разговаривать на таких нотах… Конечно, я не стану возражать… Не имею права, уже понял это… Только, пожалуйста, не кричи на меня, ты же знаешь, что я этого не выношу… Если ты скажешь еще какую-нибудь глупость, я повешу трубку… Хорошо, Гага, делай как знаешь… Да пошла ты!…

Раздосадованный Херонимо повесил трубку и постоял в задумчивости, поглаживая подбородок и уставившись в пол кабины. Потом рассеянно толкнул дверь, вышел, сунул руки в карманы, два раза пожал плечами и пересек площадь, направляясь к пансиону.

6

Сеньора Олимпия, стоявшая в дверях хлева, прищурила глаза и пристально посмотрел на него в упор, словно пыталась вспомнить, кто этот человек.

– Как вчера? – недоверчиво повторила она.

– Конечно, – ответил Херонимо, – как вчера, чему вы удивляетесь? Понятно, вы можете готовить что-нибудь другое, что захотите. Я только имел в виду, что мы спустимся обедать в том же часу, как вчера.

Из хлева вырывалась теплая вонь навоза и куриного помета; сеньора Олимпия придержала ногой дверь и тихонько покачала головой:

– Сдается, не пойдете вы сегодня работать на холм, – сказала она.

Херонимо моргнул раз и другой, словно не хотел верить собственным ушам. А позади него, будто ища защиты, сгрудились Кристино, Анхель и Фибула.

– Кто сказал это?

– Люди говорили.

– Какие люди?

– Какие могут быть люди? Наши, деревенские. Слушайте, мое дело сторона, но они-то твердили все, что это ихние сокровища и вам здесь делать нечего и что вы про это знаете.

Херонимо выдавил улыбку.

– Когда они это говорили?

– Вчера вечером, в баре, они все заодно. Лучше бы вам уехать. Уж очень народ разгорячился, как бы несчастья какого не приключилось.

Херонимо коснулся плеча сеньоры Олимпии:

– Успокойтесь, сеньора. Мы сюда приехали работать. И мы не собираемся ничего ни у кого отнимать.

Сеньора Олимпия умоляюще сложила руки:

– Послушайтесь меня, уезжайте. Репей своими мертвыми поклялся, что никто к сокровищам и пальцем не притронется без разрешения деревни. А упрямее Репья нету, вы его еще не знаете.

– Репей – это хромой с одним костылем?

– Хромой он, сеньор, хромой.

– Толстый? На деревянной ноге?

– Он самый.

Херонимо положил на стол две бумажки.

– Спасибо за сведения, – сказал он, – но еду в любом случае приготовьте к двум, как и вчера. А это дело мы как-нибудь уладим.

Они чувствовали на себе недружелюбные взгляды, из-за занавесок, а сидевшие рядком под колоннадой на каменной скамье с палками в руках старики глядели на них с откровенной издевкой. Когда археологи проходили мимо, последний в ряду смачно плюнул вслед Анхелю. Открывая дверцу машины, Кристино сказал:

– Это кончится большим скандалом.

Херонимо включил мотор, повернул руль и дал задний ход.

– До этого не дойдет, – сказал он. – Алькальд приведет их в чувство. Он знает, что мы прибыли сюда с благословения властей. И не рискнет пойти против Мадрида.

При подъеме на холм машина забуксовала, заурчала и еще до поворота поползла вниз; всем троим пришлось выйти, чтобы удержать ее на склоне. Когда крутой поворот миновали, показалось большое ореховое дерево; с нижней толстой ветки свисали какие-то темные предметы, и Кристино в ужасе подался вперед.

– Господи помилуй! – содрогнулся он. – Они их повесили!

Херонимо остановил машину, засмеялся:

– Да это куклы!

На легком ветерке под еще голыми ветвями раскачивались, словно два пугала, две туго набитые соломой, одетые в лохмотья куклы. Анхель выскочил из машины и повернулся к первой кукле.

– Глядите, – сказал он.

Между лохмотьями пиджака виднелся приколотый булавкой листок бумаги, а на нем: «Дон Лино»; на рваной темно-красной одежде второй куклы было каракулями выведено: «Пелайя».

Перепуганный Анхель посмотрел на Херонимо:

– Послушай, давай все бросим, а? Местные прямо взбесились.

Фибула ткнул в него большим пальцем:

– Анхелито на месте не сидится.

Херонимо пожал плечами и сел в машину,

– Хватит вам, поехали наверх. Все это выдумки козопаса. Хороши мы будем, если станем обращать внимание на угрозы какого-то чокнутого.