Зеленые цветы

Глава VIII

— Если ты желаешь этого француза, то должен его получить. Ты — король. Он обязан беспрекословно подчиняться тебе. Твоя воля — закон для всех нас, — произнося эти слова, Эдмунд старался не смотреть в глаза своему королю. Он лишь хотел надеяться, что желание Хэла ограничивается только похотью, стремлением овладеть телом этого французского принца, плененного при Азенкуре. Его телом, а не сердцем и душой, просто использовать, как кабацкую шлюху, не испытывая при этом никаких нежных чувств. Он бы смирился с женитьбой Хэла и его любовью к законной жене — своей королеве, но смириться с тем, что его Хэл предпочел другого мужчину, да еще и пленника — француза, Эдмунд себя способным не чувствовал. А ежели король просто хочет подчинить себе своего пленника, воспользоваться его телом для удовлетворения плотского желания, то он готов был помочь ему в этом. Готов был даже собственноручно заковать француза в цепи. Судя по рассказам Хэла, этот герцог Орлеанский слишком много возомнил о себе при Азенкуре, и играл в кости на пленение английского короля. Так пусть, отныне знает свое место.

— Я получу его, — уголки рта Хэла скривила злорадная усмешка, — нежный, кроткий агнец, который, скорее всего, с огромным удовольствием увидел бы меня мертвым или валяющимся в ногах у него, или у его безумного короля. Короля, который по слухам, и по естественным надобностям порой не может ходить самостоятельно.

— Боже мой, Хэл! — рассмеялся Эдмунд, — он так безумен? А его дочка? Принцесса Екатерина? А если она тоже… не может сама ходить по естественным надобностям? Если вся их семейка безумна?

— Нет, я слышал, что принцесса Кэт весьма хороша собою и не имеет недостатков, что безумие не коснулось королевских отпрысков. Хотя… есть основания полагать, что дофин Карл не является сыном короля… — задумался Хэл, — У королевы были любовники, что немудрено при таком — то муже. Кое — кто сообщил мне, что она имела связь и с покойным герцогом Орлеанским, папашей нашего кроткого ангела.

— Незаконнорожденный дофин? Это нам на руку! — улыбнулся Эдмунд. — Безумный король, дофин — бастард. Франция просто нуждается в сильном правителе. Правда, Ваше Величество? — подмигнул он Хэлу.

— Полностью согласен с Вами, милорд, — он провел рукой по волосам Эдмунда, — Еще бы принцессу Кэт… — взгляд Хэла потеплел, — Знаешь, я уже чувствую к ней нежность.

— Я надеюсь, ты получишь ее в жены, — вздохнул Эдмунд. Неужели эти французы полностью вытеснят его из сердца Хэла? Сначала этот герцог, теперь нежность к дочери безумного короля, которую он еще даже не видел. Но принцессе надлежало стать его женой и королевой, а этот кроткий ангел, как называл его Хэл, был его пленником. Что же он чувствует к Карлу Орлеанскому на самом деле? Неужто собирается оставить при себе? Нет, Эдмунд вовсе не желал подобного исхода.

— Что ж, это все после. Нынче я намерен встретится с нашим кротким герцогом, — чуть сузил глаза Хэл.

— Ты… ты хочешь чтобы он… — замялся Эдмунд, не решаясь спросить его о намерениях по отношению к своему пленнику.

— Что тебя беспокоит, Нэд?

— Ты желаешь иметь его рядом? Рядом с собой? — Эдмунд не хотел выдавать своего отчаяния, но тревога не оставляла сердце.

Ничего не ответив, Хэл в задумчивости глядел на него. Не выдержав, Эдмунд крепко сжал его руку, пристально посмотрел в глаза, ожидая ответа. Казалось, что даже после своего участия в заговоре, он не волновался настолько сильно, ожидая своей участи, ожидая, простит ли его Хэл. Он не желал верить, что герцог Орлеанский лишил его любви Хэла.

— Пока оставим этот разговор, Нэд. Так, или иначе, твое место в моем сердце не займет никто и никогда.

— Я не буду более задерживать Вас, Ваше Величество, — отдернув руку, Эдмунд хотел встать, поклониться и уйти.

— Останься, — ответил Хэл, не терпящим возражений тоном, — Я не отпускал тебя.

Крепко, обняв Эдмунда и привлекая к себе, он поцеловал его в висок, в щеку, приник к губам долгим тягучим поцелуем. Затем, внезапно выпустив его из объятий, Хэл улыбнулся своей лукавой улыбкой, которую Эдмунд так любил. Он прекрасно знал, что она означает. Хэл всегда так улыбался, когда задумывал какую — нибудь каверзу. Что же он задумал на это раз?

— Я приготовил кое — что для нашего французского друга, — проследовав в сторону большого кованого сундука, он вынул оттуда знакомый Эдмунду предмет, который они несколько раз уже использовали в своих греховных развлечениях.

— Хэл? — Эдмунд удивленно приподнял брови, — Ты хочешь использовать эту штуку для Орлеанца? Ты серьезно? — он понимал, что злорадство это грех, но ничего не мог с собой поделать. Его начал душить смех, как только он представил себе стонущего от боли Карла Орлеанского.

— Вполне серьезно, — усмехнулся Генрих, поглаживая железную ручку плети с несколькими длинными хвостами, — пусть почувствует ее на своей белой коже. Я припомню ему, как они желали пленить меня, как разыгрывали в кости наших дворян, да и меня тоже. Благо, нынче его дружки убиты, а он мой пленник. Пусть почувствует это на своей шкуре.

— Ты сильно изобьешь его? — внезапно, в душе Эдмунда шевельнулось сочувствие к несчастному герцогу. Ведь когда — то, таким же бесправным пленником был он сам. При том, он был пленником у своего же родственника, на своей родной земле, в своем королевстве, а Карл Орлеанский попал в руки врагов, которых, наверняка, ненавидел всем сердцем. И никакой надежды на освобождение у французского принца не было. Хэл не собирался отпускать пленника королевской крови, хотя бы, и за большой выкуп.

— Что я вижу, Нэд? — удивленно рассмеялся Хэл, — ты уже сочувствуешь французской птичке в клетке, или мне показалось?

— Тебе показалось. С чего бы мне сочувствовать этому французу? Уж он — то точно не сочувствовал бы ни мне, ни тебе.

— А я полагаю, что несмотря ни на что, у него, все же доброе сердце… — глаза Хэла вновь подернулись мечтательной дымкой, как тогда, когда Эдмунд спросил его, желает ли он оставить Карла Орлеанского при себе. — Я не буду к нему слишком уж суров… Не так, как к тому мальчишке, оруженосцу погибшего Робера де Барра. Уж его я отделал на славу! Он вел себя слишком дерзко.

— А что, кстати, с тем мальчишкой? — поинтересовался Эдмунд, вспомнив юного хорошенького оруженосца погибшего при Азенкуре Робера де Барра, графа Суассона. Сэр Томас Эрпингем — один из приближенных Хэла, взял пятнадцатилетнего юношу в плен и передал ему в качестве подарка. Но тот юнец вовсе не представлял угрозу для Эдмунда, и не являлся дорогим военным трофеем, в отличие от герцога Орлеанского. Он, как раз и был всего лишь игрушкой для плотских утех, и никаких теплых чувств Хэл к нему не испытывал.

— Он мне надоел, — махнул рукой Хэл, — я отдал его Ричарду де Веру. Насколько я знаю, он не брезгует и юношами, несмотря на то, что женат. А Ричард славно послужил мне, и послужит еще.

— Довольно о них обо всех, — Эдмунд приобнял его за плечи, пристально взглянул в глаза. Поняв все без слов, Хэл увлек его в сторону постели.

Стоя неподалеку от Хэла, Эдмунд разглядывал довольно высокого молодого человека с тонкими, благородными чертами лица, и вьющимися золотисто — каштановыми волосами. У него были большие, и как, не без досады отметил про себя Эдмунд, красивые голубые глаза. Сколько бы он не всматривался в эти печальные глаза, он не находил там ненависти, лишь тоску и обреченность. Герцог Орлеанский прибыл в Лондон из поместья в Грумбридже, где он пребывал у пленившего его рыцаря Ричарда Уоллера. Хэл принимал его в своем зале для аудиенций, а потом планировал продолжить беседу в приватной обстановке. Эдмунд знал, что это значит. Хэл желал воспользоваться красивым телом французского принца. Но он, все же, смутно подозревал, что Хэл видит в Карле Орлеанском не только молодого жеребца, которого нужно хорошенько объездить, но и кого — то более дорогого его сердцу. Эта мысль не давала покоя, жалость к несчастному пленнику смешивалась с ненавистью и ревностью. Эдмунд желал, чтобы его король раз и навсегда удовлетворился вкусом этого редкого французского вина, пусть бы он не выпускал Карла из своей спальни хоть месяц, но потом навсегда отослал бы его прочь, обратно в Грумбридж, или в любое другое место. Посадил бы под надежный замок, но только подальше отсюда, от Лондона, от себя. Лишь бы не вспоминал о нем больше никогда. В глубине души Эдмунд надеялся, что так и случится, ведь этот француз никогда не будет любить Хэла, так, как любит его бедный Нэд.