Страница 2 из 8
… На стук в «215-м» никто не ответил.
– Можно к вам? – громко и старательно грубо спросила Лена.
Она ждала ответа едва ли не полминуты, потом снова постучала и тут, по легкому движению двери, поняла, что она открыта.
Лена опустила руку и повторила просьбу войти. Ей снова никто не ответил.
«Неужели, случилось что-нибудь?» – испугалась девушка.
Она заглянула в номер. На кровати сидел одетый в темное человек и смотрел в окно. Он сидел вполоборота и так, что Лена увидела его бороду и кончик носа. Ладони человека лежали на коленях. Пальцы одной из них – левой – перебирали четки… Бусины четок были черными и тусклыми, как крупные ягоды смородины.
В номере чуть пахло больничной мазью. На столике лежала ленточка анальгина. За окном грохотали о землю ящики.
– Простите, я… – начала было Лена.
«Он же молится!» – вдруг не без удивления догадалась она.
Девушка замерла.
«И что мне теперь делать теперь?»
Леночка вышла в коридор и закрыла за собой дверь. Отойдя к окну, она задумалась. Можно было пойти вниз и соврать Ольге Евгеньевне, что она попросила клиента освободить номер и пусть этот вредный кинорежиссер ждет. Во-вторых, можно было подождать самой здесь, у окна. Например, почитать журнал, который Леночка механически захватила с собой…
5.
«… Черт Конфеткин забился в угол. Первое, что он увидел в следующей камере, была тяжелая спина человека склонившегося над столом в углу. Под руками мастера позвякивал пыточный инструмент. Свет был мигающим, слабым и казался каким-то больным.
Не оглядываясь, мастер спросил:
– А что Гроссмейстер?
– Он к вам и послал… – испуганно ответили те, кто стоял у двери.
«Врут!» – усмехнулся Конфеткин.
Под руками мастера с силой громыхнуло железо.
– Нашли, значит, фокусника?
Люди заговорили о чем-то еще, но черт Конфеткин потерял к ним интерес. Сильно, как зуб, ныл обломок рога на голове. Боль рывками прорывалась в мозг. Но черт все равно улыбнулся, ощерив осколки сломанных зубов, и принялся вспоминать вчерашнюю ночь. Он не испытывал ни сожаления, ни горечи за свое, казалось бы, довольно глупое поражение. Его обнаружили прямо на высокой, крепостной стене. Конфеткин долго и на удивление по-дурацки метался в свете внезапно вспыхнувшего факела. Черт мог уйти от засады, не только нырнув вниз, в бездну, но и по левому гребню стены за своей спиной. Он же попытался нагло прошмыгнуть мимо охранников. Его отбросил тяжелый удар в плечо. Черт повторил попытку, и тогда на него упала сеть. Конфеткин снова сглупил – не разорвав до конца сеть, он третий раз метнулся вперед и угодил под нокаутирующий удар тупого конца копья.
Мастер наконец закончил возню с пыточными инструментами. Он подошел к черту и искоса, словно в пышущую жаром печь, заглянул в его одухотворенную страданиями морду.
– Бесполезно, – коротко сказал мастер. – Везти нужно…
– Куда? – удивились там, у двери.
– Туда! – с нажимом сказал мастер. – Ты тут дурачка из себя не строй. Я с беглецами из ада дела не имел и не собираюсь.
Мастер закончил речь так, словно откусил остаток фразы.
Там, у двери, промолчали. Конфеткин буквально спиной почувствовал легкое движение. Едва не вывернув шею и скашивая налитые кровью глаза, черт оглянулся.
Один из его конвоиров, присев на порожки, зашивал порванные на бедре штаны. Движения взлетающей и падающей руки с иголкой были широкими и плавными, как крестное знамение.
«Тьфу ты, черт!.. – подумал Конфеткин. – И померещится же всякая ерунда».
6.
Номер «215-й» был, наверное, самым маленьким и самым неудобным в «Евро-Национале». Гостиница делила стародворянское здание с небольшим супермаркетом, а «215-й», по какой-то неведомой причине, перепрыгнул границу раздела в виде вынесенной наружу шахты лифта. Короче говоря, окна злополучного номерка смотрели на чужую территорию за кирпичным забором. Когда-то «215-й» был простым техническим помещением. Все звуки с чужой территории гасли, не успев достигнуть окон гостиницы, а вот «215-й» был единственным исключением.
– Честное слово, я бы его продала соседям, – не раз и не без раздражения говорила Леночке о «215-ом» Ольга Евгеньевна. – Только он им не нужен. А когда двадцать лет назад бывшие владельцы делили здание, именно из-за «215-ого» дело дошло до драки в суде. Говорят, что потом даже убили кого-то…
…Леночка спустилась вниз через долгих пять минут.
Ольга Евгеньевна сидела на ее месте. Перед стойкой администратора стоял лысый мужчина с напряженным лицом.
– Что там, Леночка? – спросила Ольга Евгеньевна.
– Скоро, – соврала Леночка и удивилась твердости своего голоса.
Полный мужчина у стойки скривился так, словно проглотил надкушенный лимон.
– Как скоро? – нервно выпалил он.
– Не волнуйтесь, пожалуйста, – улыбнулась клиенту Ольга Евгеньевна. – Хотите, я вам дам другой номер?
– Я не хочу другой, – снова нервно взбрыкнул клиент. – И как долго вы еще прикажете мне ждать?
Ольга Евгеньевна посмотрела на Леночку. Девушка пожала в ответ плечами.
– Совсем чуть-чуть, – сказала за своего администратора Ольга Евгеньевна.
7.
«… Пахло сенокосом. Удивительная смесь из запаха еще свежей и уже скошенной и подсохшей травы приятно щекотала в носу. Щебетали невидимые птицы, а теплое и ставшее блеклым за перистыми облаками небо казалось застойным, как вода в болотце.
Телега скрипела и переваливалась на колдобинах.
Черт Конфеткин лежал на спине, рассматривал размазанные облака и чему-то улыбался. Веревка сильно резала его связанные за спиной руки, а правый глаз щекотал клочок сена.
– А если он убежит? – спросил кто-то.
– Да не-е-е! – медленно ответил ленивый, насмешливый бас. – Сколько вожу таких чертей, а никто не пытался.
– Ну, а если?!..
– Он и так сбежал. Зачем ему тут, у нас, суетиться?
– А черт его знает!
Этот первый голос был не то что бы нервным, а, скорее даже, испуганным.
Черт Конфеткин стал читать стихи.
– Что это он бормочет? – спросил бас.
– Опять, опять! – плаксиво взвизгнул первый голос. – Я так не могу!
– Что?
– Я старофранцузский знаю. Это невыносимо слушать.
– Ты из дворян?
– А что?
– Зачем старый язык учил?
– А меня не спрашивали. Просто научили и все.
Пауза в разговоре получилась довольно продолжительной.
– Сволочным образом с тобой поступили, – рассудительно сказал бас. – Зачем учить человека тому, что любят черти?.. Подло это.
Черт Конфеткин стал читать громче.
Первый голос тут же взвыл:
– Убью, гадину!
Бас засмеялся и сказал:
– Вон палка лежит на обочине. Лупи его, если тебе делать больше нечего.
Скрипнула телега, видимо избавившись от части груза. Чьи-то ноги затопали по одной луже, потом по другой.
– Не эту берешь! – закричал бас. – Вон там, слева, толще.
Первый удар палкой пришелся точно по носу Конфеткина.
– Замолчи, нечисть!..
Черт послушно замолчал, но не перестал улыбаться. Худой человек с палкой шел рядом с телегой и с ненавистью рассматривал чертенячью физиономию.
– И в самом деле замолчал, – удивился бас. – Что это он так, а?..
Человек с палкой вдруг поскользнулся в очередной луже. Его голая ступня нырнула под окованное железом колесо телеги. Человеческая плоть вмялась в грязь как слегка подмороженный кусок масла. Пострадавший бросил палку, осел и тоненько, истово закричал.
– Тпру-у-у, стерва!.. – гаркнул бас на лошадь.
Черт Конфеткин снова стал читать стихи…»
8.
… Ольга Евгеньевна сама поднялась на второй этаж. Уборщица тетя Поля протирала широкие листья старого фикуса. Те листья, по которым уже прошлась тряпочка, отсвечивали пластмассовыми бликами. По правде говоря, тетя Поля не любила старый фикус и частенько жаловалась на него директрисе «Евро-Националя».