Женский клуб

Очень скоро Эдик начал пить. Хотя если говорить начистоту, он никогда этого занятия и не прекращал. Но в тот страшный год пил Маринин брат особенно тяжело и много. Он неплохо зарабатывал и был на хорошем счету. Но чем успешнее шли его дела, тем сложнее с ним было дома. Мы поняли, что дело совсем плохо, когда узнали, что жена Эдика объявила Марине, что подаёт на развод. Собравшись опять у кого-то из нас, Марина с возмущением говорила:

– И кто, подумать только, начинает вякать? Вот это забитое, деревенское, полуграмотное создание, которое я терпеливо учила всему буквально! Она же ничего не умела! – Марина в недоумении качает головой, – Кто там ею занимался в этом богом забытом клоповнике, где до сих пор одни валенки на пятерых… Да у неё элементарных навыков не было, – здесь Марина с нервным смехом иллюстрирует свой рассказ некоторыми физиологическими подробностями, касающимися женской гигиены. Убедившись, что примеры интимного свойства возымели своё действие, Марина продолжает:

– Рассказывала, как одеваться, как говорить, как вести себя с мужем… И вот теперь, отмытая мною лично и наученная всему, эта мерзавка, спокойно так мне заявляет: «Подаю на развод!» Представляете, девчонки, моё состояние? Бедный Эдик! Светка неуверенно вставляет:

– Марин, так ведь он пьёт, не просыхает, ты ж сама говорила… Марина, будто этого только и ждала, с места в карьер, заводится:

– И что, Света! А кто не пьёт?! Сразу разводиться бежать! Да, выпивает, не спорю, он устаёт… Работает много, зарабатывает, между прочим. А она дома сидит, как клуша, на всем готовом, хотя ребенку уже три года. Марина закурила, а мы со Светкой переглянулись, – сыновьям Марины было уже по пять лет, и она тоже весьма комфортно чувствовала себя в роли домохозяйки. Эффектно выпустив дым, Марина задумчиво произнесла:

– Разделить квартирку эту не получится, что там делить: 30 квадратных метров, но если она думает, что ей удастся выселить моего брата с квартиры, то она сильно ошибается. Не для этой гусыни я её выбивала у того мудака, Эдькиного папаши.

Но все произошло совсем не так. Случилось то, что изменить или хоть как-то подправить уже было невозможно. Эдика никто из квартиры не выселял. Он себя выселил сам. Причем не только из квартиры, но и из жизни тоже. Марина с каким-то почти маниакальным упорством по крупицам, скрупулезно и последовательно восстанавливала события того ужасного дня. После очередной ссоры, во время которой Эдик, с белыми от ненависти глазами, в пьяном безумии, избил жену, она дождалась, когда он отключится, взяла ребенка и ушла из дома. Дальше, как объяснили Марине компетентные органы, события, видимо, приняли такой оборот. Очнувшись, и не найдя жены с дочкой, Эдик пришел в ярость. Об этом говорили следы разгрома в полусгоревшей квартире. Затем Маринин брат допил бутылку водки, и, скорее всего, когда закуривал, каким-то образом поджег себя. В следственном комитете Марине сообщили, что Эдик был в рабочей одежде, на которой присутствовали следы бензина, что, в конечном итоге, и явилось причиной такого мгновенного возгорания. За несколько секунд превратившись в живой факел, обезумевший от боли и ужаса Эдик, начал метаться по квартире, а потом, когда огонь по тюлевым занавескам и тяжелым шторам взметнулся к потолку, выскочил на балкон и упал с шестого этажа.

4

Когда младшая сестра Юля перешла в девятый класс, Марина забрала её к себе в город. Её муж смастерил изящную перегородку, которая территориально, хотя и весьма условно, разделяла детскую комнату на две части. В левой, меньшей части устроилась Юля, в соседней – близнецы Владик и Славик. Официальных причин для таких изменений было две: нужно подтянуть учебу, иначе девчонка никуда не сможет поступить, и модельное агентство, куда Юля с удовольствием начала ходить, и которого, разумеется, не было, да и не могло быть, в городке её детства. Из источников же неофициальных, ходили устойчивые слухи, что повышение качества школьного образования вкупе с модельным предприятием здесь совершенно не причём, а все дело в массовой драке и даже поножовщине, причиной которой и стала четырнадцатилетняя Юлька. Печальный итог этого: трое её земляков 15, 16 и 17 лет, соответственно, оказались в больнице с ранениями средней тяжести, а один – на кладбище.

Мелькнувший яркой, но скоротечной кометой в слабовыдающейся жизни Юлькиной матери, грузинский еврей – Артур, легкомысленно, практически на бегу, кинул своё подвижное и живительное семя, нисколько не озаботившись, ни тогда, ни впоследствии, его дальнейшей судьбой. И семя это дало крепкий росток в виде прелестной девочки Юлии.

Сёстры души не чаяли друг в друге, это было видно невооруженным глазом. Хотя Марину застать врасплох даже таким эфемерным, и слабо контролируемым понятиям, как чувства было весьма затруднительно, или вообще невозможно. Что всегда отличало Марину от абсолютного большинства других представительниц слабого пола, так это умение контролировать свои эмоции. Как-то она призналась мне, что постоянно совершенствует эти навыки. – Понимаешь, – объясняла Марина, – Очень важно не дать чувствам захватить разум, так как начнется бардак и хаос. Она с улыбкой посмотрела на меня, – Хотя в твоей психологии, все ровно наоборот, так ведь? Марина усмехнулась, – Говорите о своих чувствах! Не сдерживайте эмоции и выпускайте пар! Бла, бла, бла… Чушь собачья! Я тебе вот что скажу, хотя я и не психолог, – давать чувствам волю, это как выпустить джина из бутылки: заманчиво, но не безопасно. И самое-то главное, назад его вряд ли засунешь! Чувства должны служить достижению твоей цели. Если этого нет, а часто они этому самому достижению ещё и здорово мешают, то и держи их в бутылке, то есть в узде, – Тут и говорить не о чем!

Марина поглядывала на юную и кокетливую сестренку и понимала, что нужно что-то решать. Жить в доме с этим очаровательным, но весьма легкомысленным созданием себе дороже. Это все равно, что держать у себя под подушкой мину замедленного действия. Так размышляла Марина и начала кое-что предпринимать. Ведь она была человеком действия. Обозначив цель – изучала, выясняла, анализировала, все, что имело или могло иметь к ней отношение, разбивала цель на этапы, этапы на действия и после этого уже шла вперед, не оглядываясь, не сомневаясь и не устраивая привалов. До победного конца. Так же она поступила и в этой ситуации. Как уже говорилось, Юля занималась в школе моделей и, надо сказать, с гораздо большим успехом, чем, например, в общеобразовательной. И Марине в определенный момент стало абсолютно ясно, в каком направлении следует двигаться. Через полгода она нашла сестре контракт на работу моделью в Шанхае и даже самостоятельно заключила его с китайской стороной. По этому поводу и по случаю дня рождения своей любимой младшей сестренки, Марина устроила великолепный банкет в прекрасном ресторане на берегу озера. Их с Юлей мать тоже присутствовала. Я видела худую заплаканную женщину, все ещё не снявшей траура по погибшему сыну. Застыв с неестественно прямой спиной, не прикоснувшись ни к чему за щедро накрытым столом, она с отчаянием в глазах смотрела на улыбающуюся Юльку. Мне стало не по себе, и я решила выйти на свежий воздух. Заметив недалеко уютную беседку, направилась к ней. Наслаждаясь вечерней прохладой, я, тем не менее, не переставала думать об этой женщине. Вскоре мне стала ясна причина этого наваждения. Видимо, и она сама, и её черный платок, и старомодное унылое платье и, главное, этот, исполненный мукой взгляд в сторону младшей дочери, все шло вразрез с окружающей обстановкой и конфликтовало с ней. Эта женщина была там явно не к месту и все, в том числе, и она сама это понимали. Одно её присутствие лучше всяких слов говорило, что несчастье, потери и смерть вовсе не какие-то далекие абстрактные понятия, а вполне реальные вещи. И находятся рядом с нами. А иногда даже слишком близко. Но думать об этом, особенно в такой вечер и в такой праздничной, нарядной атмосфере никому не хотелось.

Возвращаться в ресторане не было никакого желания, и я подумывала, как бы лучше улизнуть. В идеале, конечно, прямо сейчас, по-английски, но контуженая совесть шипела, чтобы я, имея в запасе более-менее веский предлог для убытия, по крайней мере, поблагодарила хозяйку. Собираясь выйти из беседки, я увидела, как на подъездной дорожке остановилось такси. Через минуту показался Борис, провожающий к автомобилю мать своей любимой женщины. Та сквозь слезы говорила: