Мстительные духи (ЛП)

Снова щебет.

— Да, — согласился Харуто. — И это, — он не хотел знать, что Оморецу сделает с ними, если они провалятся.

Глава 49

Кира открыла дверь храма, запнулась об ступеньку и ворвалась в прихожую. Она ощутила еще одну трещину на спине. Она могла вот-вот разбиться, выпустить ёкая из себя. В стенах у входа были каменные ниши для обуви. У нее не было времени. Она сдвинула дверь храма, прошла внутрь, держась за грудь. Обычно не болело. Унгайкьо обычно не причиняла ей так много боли. Что-то изменилось в этот раз. Боль была как когти, терзающие ее живот, разрывающие ее дух изнутри.

Толстый священник с одной бровью замер посреди зала, его носки скрипели на отполированном дереве. Он посмотрел на ее ноги и покачал головой.

— Нельзя носить обувь в… — слова умерли на его губах, когда он посмотрел на ее лицо. Его ладонь закрыла рот. Трещины были видны и другим. Кира смотрела на него одним глазом, унгайкьо — другим.

— Мне нужна комната, — сказала Кира. Трещина потянулась по ее шее. Она едва удерживала кусочки себя вместе.

— К-к-какому б-богу х-хочешь помолиться? — пролепетал священник, глядя на нее.

— Пустая комната, — рявкнула Кира, глядя на пол, на темное отполированное дерево, капли воды, где снег растаял на ее обуви, жука, ползущего к ноге священника. Детали помогали удерживать осколки себя.

Священник поднял руку, длинный рукав свисал с нее. Он указал на открытую дверь. Комната была достаточно большой, чтобы расхаживать там. На полу был коврик для молитв, в дальнем конце — пустой храм. Сойдет. Кира пошла туда, хромая. Ее ноги болели, руки жгло, грудь могла взорваться. Каждая ее часть была в агонии, она разваливалась на части.

— Не входите, — сказала она, не глядя на священника. — Что бы ни услышали, никого не впускайте.

Он буркнул что-то, она не слушала.

Кира прошла в комнату и захлопнула за собой бумажную дверь. Она надеялась, что священник послушается, не пустит никого. Она не хотела вредить ему или кому-то еще, но не была уверена в том, что произойдет. Она даже не знала, покинет ли комнату. Кира глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но не справилась. Кожу покалывало, энергия внутри требовала действий и утомляла ее одновременно. Она прошла к пустому храму и оттолкнула его ногой. Он рухнул на бок, крыша и дверца отвалились. Трещина появилась на ее правой ладони, поползла по пальцам. Время было на исходе. Унгайкьо выбиралась из нее.

Она создала в ладони осколок зеркала — не кинжал, просто осколок — и посмотрела на отражение. Ее ёкай смотрел темными пустотами вместо глаз. Ёкай усмехнулась зубами, похожими на обломки ножей. Она опустила осколок на пол, прислонила его к стене, создала в ладони другой осколок. Он был другой формы, но подошел к первому. Она соединила его с первым осколком. Она как в тумане создавала осколок за осколком, пока не собрала из них зеркало высотой и шириной с себя. Она прицепила последний кусочек, и трещины пропали, зеркало стало целым. Унгайкьо смотрела на нее из зеркала.

Кира посмотрела на свои ладони. Трещины пропали. Она ощупала свое лицо — оно снова было гладким, ее лицом. Даже боль внутри стала слабой, пульсирующей. Она посмотрела в зеркало. Ее унгайкьо смотрела на нее, голова была склонена. Это была она. То же потрепанное кимоно, спутанные волосы, торчащие в стороны, те же веснушки на носу и щеках, те же красные ладони в волдырях от жара Янмей. Это была и она, и нет. Кожа унгайкьо была бледнее, нездоровый цвет свернувшегося молока. Ее глаза были зияющими вратами в пустоту. Ее зубы были осколками, из каких Кира построила зеркало.

Кира задрожала и обняла себя. Унгайкьо этого не сделала. Она просто смотрела на Киру из зеркала. Она впервые видела своего ёкая полностью. До этого она видела мельком отражения, почти думала, что ей это казалось. Но это не было сном, не было игрой света. Такой она была на самом деле. Или она была такой, пока была заперта в зеркале больше восьмидесяти лет.

— Убита моим дядей, — прошептала Кира. Он сделал ее духом зеркал и мести, или ее гнев на несправедливость этого сделал так?

Губы унгайкьо двигались, но Кира не слышала ни звука.

— Ты меня слышишь? — спросила она у зеркала.

Унгайкьо усмехнулась, губы двигались. Она пела, Кира была уверена в этом. Она почти слышала песню, почти помнила ее. Ее губы двигались одновременно с губами ёкая, пока она пела, Кира приблизилась к зеркалу. Слова. Она слышала слова, знала, что если услышит песню, если вспомнит песню, она вспомнит и все остальное. Разве не это имела в виду Янмей, сказав, что ей нужно было принять травму и разобраться с ней? Как она могла сделать это, если не помнила ее? Кира прижала ладонь к зеркалу и услышала! Песня, слова. Детская песня, которой ее научила мама.

— Весна придет, растает лед. Новая жизнь из земли придет.

Бледная ладонь вырвалась из зеркала и сжала запястье Киры. Она вздрогнула и вскрикнула в тревоге, попыталась отпрянуть, но потеряла равновесие. Ладонь потянула ее к зеркалу. Ее сандалии поехали по полу, она пыталась упереться. Ее локоть пропал в зеркале, прошел сквозь поверхность, будто там была вода. Унгайкьо улыбнулась осколками зеркала на другой стороне и потянула сильнее.

— Пусти! — завизжала Кира. Ее лицо было на расстоянии ладони от поверхности зеркала. Она слышала песню, как рев водопада. Летнее солнце осветит путь. Дни длинней, но о дожде не забудь. Она уперлась ладонью в зеркало и толкала, уперлась ногой в опрокинутый храм, другой — в основание зеркала, отклонилась. Ее локоть медленно вырвался из зеркала, потом предплечье и запястье с ладонью унгайкьо, все еще сжимающей его. — Я не хочу туда, — закричала она. — Отпусти!

Унгайкьо сжала другое запястье Киры и потянула его в зеркало. Кира успела закричать, и ее утянуло в зеркало.

* * *

Осень краски принесет. Листва скоро упадет. Кира узнала свой голос, но она не пела. Она стояла, шатаясь, ее окружала кромешная тьма. Она стояла в темной бездне. Она подняла голову, сверху ничего не было. Она развернулась, но нигде ничего не было. Только тьма, черная пустота. И та же детская песня звенела в ней, ее голос, ее слова. Зима принесет снег и лед. Небо ночью лишится звезд.

Она знала песню, думала, что от нее придут воспоминания, но это не произошло. Она зажала руками уши, но песня стала только громче. Весна придет, растает лед. Новая жизнь из земли придет. Она снова развернулась, искала что-то, чтобы сосредоточиться. От тьмы кружилась голова. Она видела себя, руки, ноги и грудь, словно она стояла в свете, но ничего не было. Ничего. НИЧЕГО!