Страница 40 из 47
Когда царевич несколько успокоился, вице-канцлер, для основательнейшаго узнания дела, расспрашивал его о разных подробностях. Царевич разсказал всю жизнь свою, сознаваясь, что к войне он никогда охоты не имел. За несколько лет пред тем, отец поручил ему управление государством, и всё шло хорошо: Царь был им доволен. Но с тех пор, как пошли у него дети и жена его умерла, а царица также родила сына, то вздумали запоить его вином до смерти; он не выходил из своих комнат. За год пред сим отец принудил его отказаться от престола и жить частным человеком, или постричься в монахи; а в последнее время курьер привёз повеление либо ехать к отцу, либо заключиться в монастырь: исполнить первое значило погубить себя озлоблениями и пьянством; исполнить второе, потерять тело и душу. Между тем ему дали знать, чтобы он берёгся отцовскаго гнева, тем более царицы и Меншикова, которые хотят отравить его. Он притворился, будто едет к отцу, и по совету добрых друзей отправился к императору, своему шурину, государю сильному, великодушному, к которому отец его имеет великое уважение и доверенность: только он один может спасти его. Покровительства же Франции или Швеции он не искал, потому что та и другая во вражде с его отцом, котораго раздражать он не хочет. Причём, заливаясь слезами, сетовал об оставленных детях и снова требовал видеть императора, чтобы просить его за свою жизнь.
“Я знаю” говорил царевич, “что императору донесено, будто я дурно поступал с сестрою императрицы: Богу известно, что не я, а отец мой и царица так обходились с моею женою, заставляя её служить, как девку, к чему она, по своему воспитанию, не привыкла, следовательно, очень огорчалась; к тому же я и жена моя терпели всякий недостаток. Особенно дурно с нами обращались, когда кронпринцесса стала рождать детей». Новое повторение просьбы видеть императора. “Он бедных детей моих не оставит и отцу меня не выдаст. Отец мой окружён злыми людьми, до крайности жестокосерд и кровожаден; думает, что он, как Бог, имеет право на жизнь человека, много пролил невинной крови, даже часто сам налагал руку на несчастных страдальцев; к тому же неимоверно гневен и мстителен, не щадит никакого человека, и если император выдаст меня отцу, то всё равно что лишит меня жизни. Если бы отец и пощадил, то мачиха и Меншиков до тех пор не успокоятся, пока не запоят или не отравят меня”.
Царевич был в таком безпокойстве и страхе, что хотел насильно итти к императору и императрице. Вице-канцлер снова удержал его, представив позднее время, и старался внушить ему, что в настоящем положении дела, при высоком сане отца и сына, при строгом incognito царевича, лучше всего не говорить ему с самим императором, а оставаться в непроницаемой тайне и предоставить Венскому двору явно или скрытно подать ему помощь; даже может быть найдётся средство примирить его с отцом. Царевич, отвергая всякую надежду на примирение, с горькими слезами просил принять его при цесарском дворе открыто и оказать покровительство, повторяя, что император великий государь и ему шурин. Напоследок убедился, что лучше всего держать себя тайно и ждать ответа императора. После того с надлежащею предосторожностию возвратился в свою квартиру».
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 64-69
Алексей намеревался на время укрыться за границей во владениях императора. По смерти отца он предполагал возвратиться в Россию, где рассчитывал на расположение к нему некоторых сенаторов, архиереев и военачальников; впоследствии он объявил, что предполагал довольствоваться лишь регентством во время малолетства брата, Петра Петровича, в сущности, не претендуя на корону… Нельзя не заметить, что, если бы надежда царевича на скорую кончину царя исполнилась, его прочие предположения едва ли бы обманули его. Меншиков был ненавидим многими; Екатерина между вельможами имела лишь весьма немногих приверженцев; первое место возле юного императора Петра Петровича легко могло бы принадлежать Алексею.
Брикнер А. Г. (1). Т. 1. C.334-335
Из донесения имперского вице-канцлера графа Шёнборна императору Карлу VI о первой встрече с Царевичем Алексеем: «Царевич призывал Бога в свидетели, что никогда ничего не сделал отцу или его правлению противнаго долгу сына и верноподданнаго, никогда не думал о возмущении народа, хотя это не трудно было бы сделать, потому что народ его, царевича, любит, а отца ненавидит, за его недостойную царицу, за злых любимцев, за уничтожение старых добрых обычаев и за введение всего дурнаго, также за то, что отец, не щадя ни крови, ни денег, есть тиран и враг своего народа; посему не без опасения, что подданные его погубят и Бог его накажет. Причём разсказал многие подробности о царской армии, о министрах и боярах, присовокупляя, что многие из них, в особенности Меншиков и лейб-медик, самые низкие льстецы и злые люди, наводящие Царя на сотни дурных дел, чему доказательством служит фантазия его о титуле императорском. Искательство этого титула причинило одне досады и ничего существеннаго не принесло… Он продолжал разсказывать о своём деле, говоря, что всё предоставляет Богу, который один царствует во вселенной и своею святою волею назначает кому принадлежат престолы Mиpa сего. Сердце отца добро и справедливо, если оставить его самому себе; но он легко воспламеняется гневом и делается жестокосердым. Впрочем, никакого зла отцу своему не желает, любит и чтит его; только возвратиться к нему не хочет и умоляет императора не выдавать его и спасти бедную жизнь, также пощадить невинную кровь бедных детей. – При этом он горько плакал и сокрушался…».
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 73
…При всей внезапности описанной выше сцены свидания царевича с вице-канцлером, в виду быстрого затем и благосклонного решения императора, можем догадываться, что появление Алексея в Вене и просьба об убежище не были там полною неожиданностью и что сообщение Александра Кикина о предшествующих переговорах с Шёнборном при посредстве Веселовского не было его выдумкою. Нельзя также не отдать справедливости природному уму и наблюдательности царевича, который в минуту вынужденной откровенности высказал столь верный взгляд на своё собственное положение и ярко очертил несимпатичные стороны, присущие и ему самому, и главным действующим лицам трагедии.
Иловайский Д.И. (1). С. 42
Много говорил о царском жестокосердии и кровопийстве. Гнев же и немилость к себе отца приписывал жестокой, в низких чувствованиях воспитанной, ненасытно честолюбивой и властолюбивой мачихе, также Меншикову, котораго в особенности винил в дурном своём воспитании, в своей неспособности к делам и во всех несчастных последствиях, от того происшедших: Меншиков не заставлял его ничему учиться, всегда удалял от отца, обходился с ним как с пленником или собакою, даже бранил его при людях поносными словами. Так продолжалось до 1709 года или до женитьбы царевича.
Из отчёта имперского вице-канцлера графа Шёнборна о показанииях царевича Алексея Венскому двору. Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 71
Приезд Алексея поставил императора Карла VI в щекотливое положение. Вмешаться в конфликт между отцом и сыном было бы рискованно. Случись в России бунт или междоусобная война, неизвестно, кто победит, а если Австрия окажет помощь обречённому проиграть, то, как знать, какую форму примет месть победителя. В конце концов, решили не принимать Алексея официально и не делать достоянием гласности его пребывание на имперской территории. С другой стороны, императору не следовало оставаться совершенно глухим к призывам родственника. Решили, что царевич инкогнито будет скрываться на территории империи, пока не удастся примирить его с отцом или обстоятельства не переменятся.
Масси Р.К. Петр Великий. В 3 томах. /Пер. с англ./ Смоленск.: Русич. 1996. Т. 3. C. 153
12-23 ноября 1716, по высочайшему повелению, для лучшаго сохранения тайны, царевич с величайшею тайною перевезён был из Вены в близлежащее местечко Вейербург, где пробыл до 7 декабря, когда приготовили в Тирольской крепости Эренберг для него помещение… 4-15 декабря 1716 он благополучно приехал с своими людьми в Эренберг. Крепость немедленно заперли до дальнейшаго повеления. Дорогою люди его предавались пьянству, обжорству и вели себя весьма непорядочно.