Возрождение (ЛП)

Коул, должно быть, сказал остальным о моем возвращении, потому что их лица менее удивленные. Гейб немного обнимает меня, но все уже собраны к этому часу. Я не могу поверить, что чувствую себя настолько бодро, и списываю это на адреналин. Каждый нерв моего тела на пределе.

Коул берет на себя инициативу, и мы направляемся в холодный утренний воздух для пробежки. Я бегу наравне с другими первую половину мили, но в конце концов, отсутствие регулярных тренировок, в то время как я была в КиРТе берет верх. Отсутствие сна, наверное, тоже не помогает. Никогда не будучи самой быстрой, я отстаю больше, чем обычно. У меня уходит вся энергия на то, чтобы сосредоточиться на белом облачке пара, выходящее из моих уст. Ноги двигаются сами по себе, но мой мозг был на в мили позади, если бы я не сосредоточилась.

Никто не разговаривает. На улице уже темно, хотя понятно, что другие движутся. Пар поднимается от дымохода столовой, и я слышу двигатели на расстоянии. ГИ2 также встали, но они не такие быстрые, как мы, и мы оставляем их позади.

Коул, как правило, задает темп, но сегодня он продолжает оглядываться на меня.

− Пять, поведи группу.

Я упорнее работаю ногами. Сколько еще раз я смогу потерпеть неудачу?

Как только Пять − чье выбранное имя я не могу вспомнить − берет инициативу на себя, Коул замедляется, пока мы не встречаемся.

— Что-нибудь новое сегодня утром?

− Нет.

− Ты выглядишь уставшей.

− Мало спала.

Мы заканчиваем наши три мили в тишине, но Коул остается на моей стороне весь оставшийся путь.

С каждым шагом, я надеюсь, что верну больше воспоминаний. Мое тело проходит через все правильные движения. Я принимаю душ, переодеваюсь в соответствующую спортивную форму и готовлюсь к завтраку с другими. Но это всего лишь мышечная память. Ничего полезного.

Мой желудок скручивается, в то время как мы входим в столовую, и от сочетания запахов хочется блевать, несмотря на то, что я голодна. В отличие от того, что было в КиРТе, у меня нет выбора в том, что есть. Кто-то протягивает мне поднос, и я отношу его к столу своего отряда.

С опаской, сую ложку в миску овсянки. Я ела это? Оно похоже на рвоту. Когда же опускаю ложку − она стоит прямо. Я решила вместо этого съесть яйца.

Гейб ухмыляется.

— Тебе нравилась овсянка.

− Ты издеваешься надо мной? Один рассказал тебе о моих проблемах с памятью? − я чуть не ошиблась и не назвала его Коул. Нужно собраться. Я не могу сделать это публично.

− Неважно − говорит Джордан. − Учитывается каждый калорий и питательное вещество. Ешь, или Фитцпатрик будет раздражена.

Гейб претендует на то, чтобы я бросила овсянку в его сторону.

− Клянусь, я начну подкупать этих зубрил в лаборатории на разработку таблетки, так, чтобы мы смогли забыть об этой заварухе с едой. Одна таблетка три раза в день. Так было бы намного легче.

− Пробовать на вкус тоже хорошо, — бормочет Саммер.

Леф тянется через Гейба за солью.

− Чем ты собираешься подкупить их, ха?

− У меня свои методы, − говорит Гейб. − Так, Семь, что ты помнишь?

Коул садится рядом со мной.

− Ничего, что она может обсудить с тобой.

− Ой, да ладно вам. Мне плевать на миссию, − Гейб поливает молоком овсянку. − Я просто хочу услышать о жизни на свободе. Никто из нас не жил там так долго прежде.

Гейб не единственный, кто заинтересован. Весь стол смотрит на меня. Находясь под давлением, я выбираю наиболее подходящую вещь, о которой могу рассказать.

− Помню, что еда была лучше.

Это кажется вполне безопасным, но даже оно приводит к большему количеству вопросов, поскольку люди начинают шутить. Прежде чем я могу ответить, кто-то пинает меня под столом.

Высокая женщина с явно обесцвеченными светлыми волосами, слишком загорелым лицом и серыми глазами сердито смотрит на нас, словно Бог, закипающий над расстановкой своих шахматных фигур. Она возмущенно скрещивает руки на груди, и ее ледяное неодобрение вычисляет меня. Будучи пешкой, меня пронизывает холод.

− Семь, − ее голос глубже и грубее, чем я помню. — За мной. Живо.

Из всех причин, которые приводят мои нервы в беспорядок, ярость Стервыпатрик не занимает наивысшее место в моем списке. Но полагаю, что должно.

Воспоминания о ее очаровательной личности овладевают сознанием, как только я встаю.

Сквозь темную, мутную воду, я вижу, как Три поднимает голову за глотком воздуха. Страх пронизывает меня. Он собирается сделать это. Я хочу крикнуть ему остановиться, но зубы стучат слишком сильно.

Мне не холодно. Мне не холодно. Мне не холодно.

Я могу − и отключаю свое сознание от боли, но мышцы почти бесполезны. Началось переохлаждение. Наверное, мое тело уже за пределами понимания того, где находится холод, но я не позволю себе узнать. Я не ела и не спала три дня. И теперь это.

Они не позволят мне умереть. Я слишком ценная. Слишком особенная.

Но с каждой секундой в холодном озере, становится все труднее верить в это.

«Сила воли, − сказал бы Один. − Надо иметь силу воли. Тело − это машина. Мозг может контролировать его.»

Независимо от цели.

Нужно собрать большие усилия, на то, чтобы увидеть, как мои конечности не хотят подчиняться приказам мозга, но я поднимаю лицо, чтобы осмотреть поверхность воды.

− Три, − кричит Фитцпатрик. — Ныряй обратно или ты будешь делать это снова и снова, пока мы не вытесним всю слабость из тебя.

Поверхность мягко рябеет. Три вернулся под воду. К счастью.

Закрыв глаза, я заканчиваю отсчитывать секунды. Двадцать один. Двадцать. Девятнадцать. Фитцпатрик дует в свисток, когда я только на четырнадцати. Черт. Должно быть холод мешает моей обработке, так что я просчиталась.

− Вон! − кричит она на нас.

С большим усилием, я выкручиваюсь из клубка, который сделала же из себя и толкаю плохо функционирующие конечности к берегу. Я вздрагиваю снова и снова, в то время как выхожу из воды. Все тело как резина. Мои пальцы посинели.

Мне не холодно. Мне не холодно. Мне не холодно.

И так и есть, хоть я и позволяю себе вновь чувствовать. Это должно беспокоить меня, помимо того, что я беспокоюсь о многом. Мозг тоже замерз.

Лишь несколько шагов на суше и ноги меня не держат.

− Вставай, − говорит Фитцпатрик. − Ты можешь пройти весь этот путь.

Ей легко говорить. Она сухая и в пиджаке. Но я не могу ходить, и не только я одна. Девять тоже на коленях, и Три, и Восемь. Из моего отряда, только Один идет вперед, пошатываясь на ногах.

− Два и Десять, вон из воды!

Я съеживаюсь, задаваясь вопросом, слишком ли они далеко, чтобы доплыть до берега, и продолжать ползти. Ряд медиков стоит в десяти футах от нас. Некоторые несут одеяла и горячие компрессы, но по приказу Фитцпатрик, они не движутся к нам.

Я ненавижу Фитцпатрик. Я ненавижу Фитцпатрик. Я ненавижу Фитцпатрик.

Мысль поддерживает меня идти неумолимо вперед. Один, наконец, добирается до нее и незамедлительно падает в грязь. Она клохчет своим языком от отвращения и позволяет медику осмотреть его. Они делают записи его показателей и крадут образец крови, прежде чем снять с него мокрый мундир.

К тому времени как я проползаю свой путь к ним, то вся покрыта грязью. И когда врач наклоняется, чтобы проверить пульс, мир становится черным.

Я не долго нахожусь без сознания, но Фитцпатрик замечает это, и записывает в свой отчет. В тот вечер за ужином, нам дают двойные порции, но еда едва ли облегчает боль. Я слишком вымотана, чтобы даже обрадоваться, что данный обучающий раунд закончился, и надеюсь, что Два и Десять − те, кто застрял в больнице − восстановятся.

Они не убьют меня, говорю я себе. Не намеренно.

В тот вечер мы весело проводим время. Нам приказано отдыхать, как будто мы могли бы сделать что-нибудь еще. Девять и Шесть уходят в комнату, чтобы поиграть в шахматы. После некоторого проведенного времени в общем зале, Один решает начать со своих новых венгерских книг перед завтрашней языковой практикой.