Некромант

— Тебе больше со мной понравилось, или с мамой? — вдруг спрашивает Соня, и я едва не вздрагиваю. Вот же черт!

Я молчу (Дурацкий вопрос! И опасный…), и неожиданно для себя спрашиваю:

— Ты в самом деле такая…невинная, или придуривалась?

— Ты о чем? — смотрит на меня Соня, и тут же издает явственный смешок — Нет, я никогда не была с мужчиной. Хотя знаю, что делать, как делать. Меня мама научила. И даже не думай — я НИКАК не была с мужчиной. Даже не целовалась — до тебя. И еще…то, что делают мои мама и папа меня не касается, понимаешь? Я не дура, и все вижу. Но я другая!

— Ты знала, что мать ко мне придет? — решил окончательно расставить все точки.

— Нет, конечно! — фыркает Соня — Ну и пришла, и что? Мне не жалко. Тебя меньше не стало. А ей хорошо. Почему бы и нет? Больше она к тебе не придет.

— Уверена? А если я к ней приду?

— Уверена. Ну…приди — снова усмехается — Главное, чтобы меня не забывал. Кстати, мама сказала, что ты принял ее за меня. Что ты со мной спал, а не с ней. Это правда? Неужели нас так трудно отличить?

— Вначале — с тобой. Потом — с ней. Трудно отличить. В темноте — не отличишь. Ну…если не подойдешь к этому делу плотнее…

Хихикаем, Соня гладит меня, и я снова готов. И мы…продолжаем. Будь что будет! Правильно ее мать сказала — надо жить здесь, и сейчас. Завтра ведь может и не быть…

***

Соня ушла под утро, и я наконец-то уснул на измятых и скрученных в жгуты простынях. Она была не менее страстна, чем ее мать, и мне этой ночью крепко досталось. Впрочем — и она несколько дней будет ходить…хмм…с трудом. Нет, я не стал ее лечить. Пусть отдохнет от секса, подумает.

Поднял меня слуга, которого прислал Кордон. Он сам, Мозилла, девушки — все уже были одеты и вооружены. Я кстати был против того, чтобы девушки ехали с нами, как и отец Сони — но они начали вопить, что все равно поедут, и Кордон равнодушно махнул рукой — пусть. Ему сейчас ни до чего.

Весь отряд наемников был уже на конях, готовый к бою. Следом за отрядом поехали фургоны — продукты, палатки, стрелы — все, что нужно отряду для «работы». Представляю, в какие деньги это все вылилось Кордану. Опять же — смешно! Одна встреча в коридоре, один тычок в живот, и…вот такие силы пришли в движение. Понимаю — моя стычка лишь повод, что-то назрело раньше, но все-таки…забавно.

Ехали совсем не долго, за своими мыслями я и не заметил, как мы оказались на месте. Большое, очень большое поле между двумя взгорками. Один уже занят такой же толпой, как и у нас, другой — это уже наш лагерь. Встали, установили кругом фургоны — надо понимать, это что-то вроде импровизированной передвижной крепости, бойцы спешились, стали пить, выпивать, трепать языками — работа, как работа. Есть работа ямы копать, есть работа грыжу вырезать, есть работа воевать. Нормально!

С той стороны машут красным флагом. Удивился — что за коммунистические мотивы? Потом вспомнил — мир-то другой, здесь вместо белого флага — красный. Впрочем, и на Земле у некоторых народов было такое.

— Флаг! — командует Кордан, и кивает мне — За мной!

Двое охранников, Кордан и я — на лошадей и вперед. Девчонки опять пытались увязаться следом, но Кордан так на них глянул, что они стушевались и тут же сделали вид, что это не онитолько что требовали взять их с собой. Что у них есть дела и поважнее.

Папаша Ласселя совсем не старый человек — лет сорок, не больше. Как и все аристократы (по крайней мере все, кого я видел) — худощавый, жилистый, крепкий. Ясное дело — боец. Иначе и быть не может. Сынулька похож на него. Если забыть, насколько он паскуден — вполне симпатичный молодой парень, тоже худощавый, крепкий, с приятными чертами лица.

С лошадей не слезли. Подъехали, встали напротив — телохранители позади, мы с Корданом впереди. То же самое и противники — папаша с сынком первые, за ними охрана.

Разговор начал Кордан:

— Твой сын посмел напасть на мою жену. Ранил ее. Убил нескольких слуг. Что можешь сказать по этому преступлению?

— Мой сын? — мужчина удивленно поднял брови — Да не смеши меня, Кордан! Мой сын спал дома. А если кто-то к тебе влез — вспомни, кому насолил!

Помолчали. Кордан усмехнулся, пожал плечами:

— То есть ты отказываешься признать, что твой сын послал убийц к моему гостю?

— Я их не посылал — усмехается мужчина — Лассель, ты посылал?

— Нет, папа! — парень нагло улыбается в лицо Кордану — Господин Кордан ошибается.

— Вы признаете вызов господина Сина? — меняет тему Кордан.

— Господина? Вот этого мерзкого ворка? — фырчит Лассель — Вызов?!

— Да, вызов, который ты признал при всех моих гостях, среди которых были (перечисляет имена, которые мне совсем ничего не говорят)

— Это правда? — мужчина смотрит на сына.

— Отец, да это ничего не значит! — начинает Лассель, и тут же ему затыкают рот:

— Тихо! Значит, правда.

Смотрит на меня, щурится…спрашивает:

— Ты подтверждаешь вызов?

— Нет — усмехаюсь я — Вызвал-то не я. Вызвал ваш сын. Я только выбрал оружие — боевые мечи. А еще — он ведь может отказаться, согласно дуэльному кодексу. Десять тысяч золотых — и пусть себе живет дальше. Мне его грязная душонка не нужна.

— А я ведь знаю тебя — мужчина смурнеет, пристально вглядывается в мое лицо — Это ведь ты едва не убил сына Элрона? И эта история с Академией…ты там был главным бойцом, так?

— Да вы ведь давно навели справки — усмехаюсь я — Чего тут комедию устроили? Да, это я. И я хочу наказать вашего сына за хамство, наглость и тупость. Вы вообще думали, на кого оставите свой род? Вот на этого идиота, который посылает убийц в дом соседа только ради того, чтобы потешить свое самолюбие?!

Мужчина косится на сына, мрачнеет, но голос его не меняет интонацию, он все такой же ровный и даже доброжелательный.

— Это мое дело, кому я и что оставлю. Десять тысяч золотых? Аппетиты у тебя очень неплохи. Но ты ничего не получишь. И сына не получишь. Он выставляет вместо себя бойца.

Усмехается, доволен, мерзавец! Ладно…посмотрим, как ты сейчас улыбнешься.

— Согласно Кодекса о дуэлях, дуэлянт может выставить вместо себя до трех бойцов. Если противник побеждает этих трех — дуэлянт должен или сам выйти на поединок, или заплатить установленный противников штраф. Если он не сделает ни того, ни другого — его имя подвергается осмеянию и позору. Да, кстати, раз вы вместо себя выставляете бойца, или бойцов — значит мне придется работать гораздо больше. Кроме того — назначить вам маленький штраф было бы неуважением к такому богатому, родовитому, известному Клану. Потому я увеличиваю штраф до двадцати тысяч золотых. И еще — если я убиваю вашего сына, вы мне выплачиваете приз — двадцать тысяч золотых. Если вы убиваете меня — за меня выплачивает мой друг…господин Кордан. И вот еще что — за каждого убитого мной вашего бойца — по пять тысяч золотых. Если он убьет меня — тоже пять тысяч.

Кордан кивнул, издав неопределимый звук — то ли икнул, то ли сдавленно хохотнул, а мой собеседник помрачнел, и с лица его сошла маска доброжелательности.

— Мерзавец! — прошипел он — Подлец! Ты сдохнешь, обещаю тебе!

— Я мерзавец? — спрашиваю с милой улыбкой, глядя в лицо мужчине — А по-моему мерзавец ты, и твой тупой сынок, который не сумел убить даже спящего человека! Ты на себя в зеркало давно смотрел? Нет? Посмотри тогда на сынка! Вот это твое отражение, тупая ты мразь! Вы даже нападение организовать как следует не сумели, жалкие идиоты! И ты осмеливаешься меня оскорблять? Похоже, что тупость — это ваша семейная черта! И отец твой был тупым, и дед! Нет правда ли? Удивительно, как вы еще сумели заработать деньги, такие-то идиоты!

— Я вызываю тебя, мерзавец! — холодно, с прищуром глянул на меня отец Ласселя — Если ты останешься жив после общения с моими бойцами — тебя убью я.

— Да, ты прикроешься своими людьми! Как твой сынок! Вы же трусы, и никто больше! Подлые, тупые трусы!

— Да я тебя сейчас… — это Лассель, бледный, как полотно потянул из ножен меч. Но отец его остановил: