Страница 8 из 14
Когда люди утрачивают веру в Другое и исходят из автономии человека, отдельные возрасты обретают большую, чем прежде, самостоятельность. Они не стягиваются в одно целое представлением о единой человеческой сущности. Возраст открывается для философского анализа как особенный способ обнаружения безусловного (духа, способности сознания) в условном (в одушевленном теле). Содержание и ценность каждого из возрастов больше не определяются свыше, из заданного от века первообраза, они проясняются в ходе внимательного анализа бытия-ребенком, бытия-подрост-ком, бытия-стариком и т. д.
От открытия возраста к философии возраста. Итак, изменение базовой интуиции относительно мира и человека привело (с конца восемнадцатого века) к открытию возраста для философской рефлексии. Пространство для философского анализа возраста открылось, но заметных инвестиций в его анализ в XIX–XX веках сделано не было. В частности, эпоха расцвета немецкой классической философии существенного продвижения в тематизации возраста не принесла[47]. Следует признать, что центром притяжения для философской мысли возраст в эти столетия не стал. В философии действовала инерция старых представлений о тематизации ее предметного поля. Отсюда вопрос: почему философия так долго не пользовалась возможностью изучения времени в его возрастной данности?
Интерес постметафизической культуры к человеку в его возрастных модусах удовлетворяли частные науки. Что, конечно, не было случайностью. Философия в XIX столетии (особенно во второй его половине) перестала играть ту роль, которую она исполняла в XVII–XVIII веках (в метафизическую эпоху). Если в XVIII веке культ разума был еще тесно связан с образом философии и философа, то в XIX столетии фимиам, воскуряемый богам прогресса (богам новизны, скорости, гуманности, свободы, прав человека, etc.), воскуряли не на философском алтаре, а на алтарях частных наук. Что касается второй составляющей гуманистического культа – поклонения чувству, переживанию, пульсирующей витальности, страсти, – то здесь жертвенник был установлен в храме «святого искусства», где принято было приносить жертвы богиням поэзии, музыки, театра, живописи и т. д. Служители искусства пользовались не меньшим (а порой и большим) почетом и уважением, чем служители науки.
А потому вполне естественно, что интерес к возрастным модусам человеческого существования первоначально реализовался в искусстве и положительных науках. Художники-романтики, сторонники реализма и натурализма описали и исследовали средствами искусства мир юности и зрелости, детства и старости. В результате художественный анализ возрастов, а также их научный анализ в специальных оптиках психологии, педагогики, социологии, истории культуры, культурной антропологии долгое время удовлетворял общественный интерес к данной теме. Благодаря активности художников и ученых у философов создавалось впечатление, что возраст – хорошая тема для искусства и науки, но не для философии.
В XIX и даже XX столетиях философы все еще продолжали вопрошать о природе человека и давали ее новые, соответствующие духу времени определения (сущность человека видели в социальных отношениях, в структуре психической жизни, в эксцентричности человека и т. д.). Однако общая логика развития гуманистической культуры вела к признанию того, что сущность человека не определена, что его сущность – это свобода, следовательно, содержательное выражение сущности вариативно, подвижно и, в частности, обусловлено возрастом. Теперь, в XX–XXI веках, человек – это возможность, открытость определениям. В фокусе внимания оказывалась «отвязанность» от связывающих его обстоятельств. Распространяется представление о том, что человек может собрать свою сущность по своему замыслу-умыслу, используя окружающее сущее и собственное тело как материал для реализации субъективного замысла.
Кризис гуманистического проекта, обнаруживший себя в эпоху постмодерна, выразился в отказе от поисков Другого (а стало быть, и от поисков цельности и полноты бытия как Цели развития) и вывел на первый план задачу познания различий (в человеке), задачу описания-истолкования модусов и ситуаций, в которых человек находится (находит себя), где он отличен от других и от самого себя. Отказ от поисков гармонизации многого через отношение к Другому способствовал концентрации внимания на отдельных формах человеческого бытия.
Происходящее на наших глазах превращение возраста в раздел философской антропологии связано, с одной стороны, с отходом современной философии от ориентации на целое, ставшее, вечное, тождественное, с другой – с выдвижением на первый план понятий «становление», «возможность», «неопределенность», «различие» и т. п. Если классическая философия говорила о «человеке вообще», о его «родовой сущности», то философская и – шире – гуманитарная мысль последних десятилетий (и чем ближе к нашему времени, тем более определенно) обращает внимание на нетождественность человека самому себе, на его делимость на «Я» и «Ты», «Мы» и «Они», на мужчину и женщину, на старика и ребенка, etc.
Движение философской мысли от данности к возможности, от ставшего к становящемуся, от сущности к существованию сделало актуальным вопрос о том, как именно исполняется человек, как он конституирует (а не просто раскрывает) собственную сущность в ситуации, когда нет готового представления о ней, когда оно размыто, когда в наличии имеются разные варианты понимания сущности, каждый из которых может быть оспорен. В последние десятилетия аналитика человеческого существования в аспекте разделенности человека ярче всего заявила о себе в исследованиях, посвященных гендерной проблематике, но все чаще в разговоре о разнообразии модусов человеческого существования звучит и тема его возрастных модусов. Связано это, среди прочего, с тем, что возрастная идентичность человека стала (с конца XX века) рассматриваться как одна из опций самоопределения. Возникла ситуация, в которой возраст перестал быть тем, что жестко детерминировано культурой, социумом. Появилось желание продвигать как реальную возможность выбор возраста. Если выбирают/меняют пол, то почему не выбрать возраст?[48]
Стремительная трансформация возрастной идентичности подорвала привычные представления о возрасте и затруднила принятие решений на персональном и социальном уровнях. Сдвиг возрастных границ начался давно, но общее внимание он привлек в последней трети минувшего века, когда его последствия стали вызывать общественное беспокойство (проблемы образования, армии, государства, работа системы социального обеспечения и др.).
Вопросы возрастной идентичности приобрели острый, болезненный характер. Что значит быть взрослым? С какого возраста инфантильность становится нетерпимой? Каковы ступени взросления? В чем причины инфантильности в поведении людей, которым 20,30, а то и 40 лет? Когда начинается старение и в чем оно состоит, если не ограничиваться обсуждением физиологии старения в горизонте медицинской геронтологии? Должен ли человек что-то делать со своим возрастом? Как относиться к старости обществу и государству? Поиск ответов на эти (и другие) вопросы ведутся психологами, социологами, историками культуры. Мы исходим из того, что без философской рефлексии в решении этих (и многих других) проблем серьезно продвинуться в анализе возраста не получится. Возникла потребность в формировании философии возраста. Философы в наши дни прилагают усилия, чтобы эту потребность удовлетворить[49].
Современные философы о возрасте. Начиная с 2000-х годов стали появляться философские публикации, посвященные отдельным возрастам, прежде всего старости (К. С. Пигров, Н. А. Рыбакова, С. А. Лишаев, В. П. Демидов, В. Костецкий, Л. П. Липовая, И. А. Подольская, А. А. Телегин и др.) и детству (А. А. Грякалов, Т. В. Щитцова, А.К. Секацкий, К. Г. Исупов, В. В. Гречаный, А. П. Мозелов, А. Г. Кислов, Ю. М. Романенко, С. А. Ганина). Меньше всего философы интересовались зрелостью, которая, накладываясь на образ «человека вообще», ускользает от фиксации и теоретического анализа. Работ об отдельных возрастах становится все больше, но говорить о некоторых из них подробнее мы будем в ходе описания отдельных возрастов. В этом Приложении есть смысл остановиться на работах, в которых предпринимается попытка создания общей теории возраста. Таких работ сегодня имеется несколько.
47
Кант интересуется возрастом преимущественно в аспекте просвещения, то есть перехода от «несовершеннолетнего» состояния к взрослому, просвещенному (что и определяет классический подход к возрасту, когда точка отсчета – это «правильный» человек, отвечающий своему назначению, своей сущности) (см.: Кант И. Ответ на вопрос: что такое просвещение? // Соч. в 6 т. ⁄ И. Кант. Т. 6. – М.: Мысль, 1966. С. 25–36). Большое внимание Кант уделяет также детству в связи в вопросами педагогического характера (Кант И. О педагогике // Трактаты и письма ⁄ И. Кант. – М.: Наука, 1980. С. 445–504). Основные философские интересы Канта уводили его далеко от проблематики возраста. В центре его внимания находился всеобщий, трансцендентальный субъект без пола и возраста. Гегель рассматривает возрасты и возрастные изменения, используя универсальную диалектическую схему: тезис – антитезис – синтез. Эта схема вынуждала его ограничиться выделением трех возрастов, соответствующих диалектической логике: ребенок – муж – старик. Понимание возраста Гегелем вписывается в классическую схему рассмотрения возрастной структуры существования, поскольку рассмотрение возрастов он подчиняет Целому, из которого вытекает и его понимание человека, и его понимание «логики возрастов» (см.: Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. – М.: Мысль, 1977. С. 73–92).
48
Интерес к полу и возрасту активизировался под воздействием перехода к культуре-без-метафизической-составляющей. Дошедшие от старой культуры понятия мужского и женского, молодого и старого, детства и зрелости утратили определенность. Если традиционные представления, принимаемые обществом как нечто «само собой разумеющееся», размыты, то и каждый человек в отдельности, и общество в целом попадают в ситуацию, когда требуется понять, что это, собственно, значит: быть мужчиной, женщиной, ребенком, юношей, зрелым мужем, стариком.
49
Мы остановимся только на работах отечественных авторов. Но труды, посвященные возрасту, имеются и в европейской философской литературе. Так, например, еще в 1970 году вышла книга Симоны де Бовуар La Vieillesse («Старость»), а в 2007 году – совместная работа Эрика Дешавана и Пьера-Анри Тавуайо «Философия возрастов» (Deschava