Страница 61 из 73
Если бы случайный гуляка оказался вдруг поблизости, то стал бы свидетелем очень странной дуэли – четверо мужчин замерли в напряженных позах. Недвижимые, нахохленные, они молчали и даже не смотрели друг на друга.
Игорь Максимович припомнил свою жизнь, перебирая события, как четки. Сто восьмой пошел, а толку? Ни жены, ни детей… Вообще никого, кто бы помянул его добрым словом…
Наклоняя голову, Котов оглядел своих убийц. С Аидже ему не справиться, но вот одного из подручных с собою забрать – вполне.
«Пусть Мише полегче будет…», - мелькнуло в голове.
Игорь Максимович увял, расслабился до крайнего предела – коварный прием алтайского отшельника Илдеша. Филиппинец Агпэоа, торжествуя, приоткрылся – и рухнул наземь, синея и корчась.
«Ежик забыл, как дышать – и умер…» - подумал Котов, слыша частое, заполошное биение сердца. Немочь, немочь…
- Один - ноль! – наметил краснокожий улыбку. – Моя не хотеть убивать. Моя испытывать – мужчина или нет?
Тибетец смертельно побледнел, а индеец уставился на русского, глубоко и медленно вдыхая воздух через раздутые ноздри.
Мышцы шеи у Игоря Максимовича окаменели, плечи напряглись, дрожа от крайнего усилия, даже лоб избороздился морщинами.
- Твоя – мужчина, - вытолкнул Аидже. Взгляд обсидиановых глаз стал пристальным и тяжелым, как свинец.
Сердце не выдержало, и тьма накатила ночным поездом. Котов поник, упал на колени, и мягко завалился набок. Его широко раскрытые глаза отразили проблески зари.
Проснулся я не по будильнику - вздрогнул от ледяного укола. Сладкое состояние дремы заглушило обычное мое бдение, и я, застонав в натуге, потянулся, с удовольствием напрягая конечности. Выдохнув, поморгал на темное окно.
«Восемь ночи!»
Рита – молодец, встает пораньше, чтобы всё успеть, оставляя хоть десять минут в запасе. А у меня сохраняется школьная привычка – покидать постель в самый последний момент. Лентяй, однако.
Сев, спустил ноги на мохнатый коврик, и похлопал по нетронутой Ритиной подушке. Надо же, скучаю уже…
Меня не только по девичьему телу томило, но и по радостной улыбке, по тому позитиву, которым возлюбленная буквально окутывала меня. Рита как бы неслышно восклицала на всю спальню, на весь мир: «С новым днем! И с целой жизнью! Ура!»
Вздохнув, я прислушался. Вроде, что-то прошуршало… Наташка пугливо крадется по коридору…
Мне не сразу удалось согнать с губ довольную улыбочку. После Ритиного отъезда, Ивернева еще тщательней, чем обычно, избегала неловких положений, на которые совместное проживание богато. Столкнуться нечаянно, пересечься глазами, оказаться рядом у окна – и вот она, та самая мучительная пауза, тянется и тянется, и чей взгляд, чьи руки, чьи губы прервут ее, не ясно…
Я мягко улыбнулся. Мне было достаточно знать, что в любой момент могу приблизиться к Наташе – и скинуть халатик, или торопливо расстегнуть пуговки с застежками. Но сама ни-ни. Даже глазками не стрельнёт…
Накинув футболку, я задумался - и устыдился хвастливых мыслишек.
«Тоже мне, Властелин Женщин выискался! – промелькнуло в голове. – Ведь девчонке реально трудно. Ее поддержать надо, а не надуваться глупой мальчишеской спесью!»
Решительно сбросив футболку, дабы не смущать «квартирантку» голоножеством, я натянул плавки и влез в штаны. Ладно, носки потом, а рубашку можно не застегивать – для полноты образа...
Наскоро заправив постель, я покинул спальню. С кухни приглушенно доносилось бряканье тарелок, и в моей улыбке прорезались спектральные линии умиления – Наташка и дверь прикрыла, чтобы «шефа» не будить!
Прокравшись в ванную, и радуясь отсутствию присмотра – не буду вздрагивать и пыжиться под душем! – я хорошенько умылся холодной водой. Вытерся, отпыхиваясь, и явился на кухню, чопорно щелкая клапанами джинсовой рубашки.
- С пятницей вас! – бодро поздоровался я, застегивая манжеты.
Наташа хлопотала у плиты, сочиняя утрешнюю яичницу. Короткий халатик давал достаточно простора для фантазий, зато наскоро причесанные волосы и полное отсутствие косметики на лице придавали Иверневой лучшие черты домашней милоты.
- Доброе утро, Миша! – заулыбалась девушка.
- А поцеловать? – бархатистым голосом я изобразил глубокую грусть, тщательно сканируя психологическую сущность Иверневой.
Вспыхнула радость – и тут же толкнулся испуг. Влечение разгоралось, властно захватывая жизненное пространство – стыдливость таяла, вот уже и чувство долга поддалось… Совесть вступила в борьбу, обреченно взывая…
Наташа сделала шажок слабеющими ногами, прижалась на секундочку… Я ощутил касание сухих губ, даже уловил то самое робкое дыханье. Дрогнув, девушка приневолила себя отстраниться, и увяла.
«Как бы мне получше… - метались мысли. – И не разжечь зря, и не погасить вовсе… Держи равновесие и знай меру!»
Балансируя между дружбой и нежностью, я притиснул Иверневу и огладил ее волосы. Блондинистые пряди заструились под пальцами.
«Лохматое золото…»
- Всё будет хорошо, Наташ, - сказал негромко, - вот увидишь.
Девушка порывисто прильнула, обнимая и тычась лицом в плечо. Всхлипнула – и меня резануло жалостью.
«Главное – не отвергать…» - мелькнуло и пошло на ум.
- Знаешь, - мой голос звучал доверительно и задумчиво, избегая жалящих сентенций, типа «но ты же понимаешь…», - у нас с тобой всё могло быть еще года два назад…
- Правда? – глухо спросила Наташа, и подняла глаза, моргая слипшимися ресницами.
- Правда… А если б я прошел мимо, то каялся бы потом всю свою жизнь.
- Но вышло так, как вышло, - подвела итог Ивернева, тиская меня еще крепче, словно удерживая на краю обрыва.
- Судьба… - вздохнул я, прицельно обходя двоящиеся смыслы.
Наташа – очень чувствительна, фальшивить с ней даже в одной нотке недопустимо. Мое оружие - искренность, честность, откровенность. А жалость с сочувствием – на фиг! Только понимание.
Шмыгнув носом, девушка доверчиво улыбнулась.
- Больше не будешь меня бояться? – отзеркалил я ее улыбку.
- Да я не тебя… - потупилась Ивернева, разглаживая мою рубашку там, где темнели два влажных пятна. – Я себя боюсь…
- Не бойся ничего! – утвердил я, регулируя пылкость. - Мы справимся!