Второй шанс

Людмила смотрела на Ветрова с нескрываемым ужасом, широко распахнув и без того большие глаза. Из коридора было слышно, как в административном отделе тщетно надрывается телефон.

«Оля с Геной, похоже, опять где-то обнимаются, а старик Баранников курит», – подумал Дима.

Лёня с презрительной гримасой на лице поднялся со своего стула под вешалкой, взял куртку под мышку и вышел из кабинета, никому даже не кивнув напоследок.

– Георгий, а что вы говорили перед прогнозом погоды? – неожиданно произнес Ветров.

Жора вздрогнул.

– Дословно сейчас не воспроизведу.

– Откройте сценарно-монтажный план. Прочтите вслух.

– «Что ж, пока над Балканами всё-таки безоблачное небо, обратимся к прогнозу центра гидрометеорологии на завтра, двадцать третье марта…», – начал читать ведущий.

– Про безоблачное небо откуда взяли?

Ларионов замялся.

– Сами придумали? Ну, не молчите.

– Родилось путем коллективного обсуждения, – дипломатично ответил Жора.

– Я предложил, – выручил его Клевцов.

Ветров сощурился, но не зло, а, пожалуй, с любопытством.

– Конечно, знаете смысл этой фразы?

– Знаю, хотя ее происхождение не подтверждается источниками.

– И это знаете? А как на самом деле было?

– «Семнадцатого в семнадцать». Сигнал к началу национального восстания в Испании. Июль тридцать шестого5, – пояснил Дима.

– Припоминаю, вы же на историка учились в вузе. И я аспирантуру истфака окончил в МГУ, да… Ладно, разбор окончен. Давайте планировать сегодняшний выпуск.

– На вас пропуска нет, – сухо сказал милицейский сержант.

– Как нет? Заранее заказывали, – не понял Клевцов.

Стас Омельченко, державший на одном плече кофр, а на другом чехол со штативом, без всякого интереса смотрел куда-то мимо него. Всем своим видом он желал продемонстрировать, что его эта возня не колышет.

– Звоните в пресс-службу, – предложил постовой.

Естественно, мобильного телефона у Димы не было. Из сотрудников телеканала «Город плюс» этим средством связи располагал, кроме Носова, лишь генеральный продюсер Фима Орлов. За службой новостей были закреплены только три пейджера: по одному у водителя и Элеоноры, а также один переходящий, выдаваемый корреспонденту съемочной группы, которая надолго оставалась вдали от машины. Само собой, пользовались ими тоже по бартеру.

Перед поездкой в областной Дом правительства Клевцову пейджер выдали, но в создавшейся ситуации он был бесполезен. Дима окинул взором вестибюль. В будку с бесплатным телефоном, предназначенным для посетителей, выстроилась очередь человек из шести. Каждый из них скорее пал бы в бою, чем уступил свое право набрать заветный номер. Еще один аппарат, со старомодным диском вместо кнопок, находился на стойке рядом с милиционером.

– Можно от вас? Я мигом! – сказал Дима.

– Это внутренний, – раздался ответ.

– А по внутреннему можно?

– Посторонним запрещено.

Внешняя дверь вестибюля, ведущая на улицу, распахнулась. Мимо Димы и Стаса бодрым шагом проследовали Миша и Лёша с ГТРК. На них пропуск был оформлен своевременно. Оба помахали в знак приветствия, но не остановились: до заседания чрезвычайной комиссии по укреплению бюджетной и налоговой дисциплины оставалось чуть больше пяти минут.

– Betacam у них, настоящая камера. Не то, что наши пукалки, – с завистью отметил Стас.

– Не камера красит человека, – бросил ему Дима. – Стой тут, я сейчас!

Вылетев из подъезда, он галопом понесся вдоль серого здания. За «зеброй», по другую сторону улицы, на стене дома с парикмахерской висел таксофон. Одна мысль билась в голове у Клевцова: «Только бы работал».

Таксофон был исправен, а карточку, к счастью, он постоянно носил с собой. Пресс-служба отозвалась длинными гудками. Сбросил вызов, набрал снова. Наконец, после десятого или одиннадцатого гудка, трубу взяли.

– Алло, – послышался противный голос Аллы Сергеевны Ручкиной, заместителя начальника службы.

Журналисты разных СМИ прозвали ее Сучкиной за высокомерное поведение и вечную волокиту, даже в мелочах. Дима подозревал, что она к тому же глупа, как пробка.

– Дмитрий Клевцов, канал «Город плюс», – выпалил он. – На меня и моего оператора нет пропуска на первом подъезде.

– А я вам что должна, молодой человек? – ответила Ручкина тоном продавщицы семечек.

«Если вы встретили препятствие, думайте не о том, как будете объяснять свой провал. Любым способом необходимо выполнить задание. Настоящий журналист без мыла пролезет куда угодно», – чеканил Ветров на одной из планерок. «Значит, любым способом?» – мысленно спросил себя Дима, чувствуя подступающее бешенство.

– Слушайте меня внимательно, – жестко сказал он в трубку. – Наш разговор записывается на диктофон. Если сейчас же, повторяю, сейчас же не будет пропуска на два лица с аппаратурой, эту пленку мы дадим в эфир, прямо в новости. С комментарием относительно вас и вашего руководства. Первый подъезд. Вы запомнили?

– Молодой… Дмитрий, я одна в отделе… я не смогу так сразу, – зачастила Ручкина совсем другим тоном.

– Ровно две минуты. Время пошло!

– Да что же это… – у Ручкиной, кажется, что-то загремело, падая со стола: то ли связка ключей, то ли стакан с подстаканником. – Ожидайте, я иду!

Дима и Стас поднялись в зал ровно за тридцать секунд до начала заседания.

Старик Баранников стоял и курил в неположенном месте, прямо на ступеньках малого корпуса. Клевцов и Омельченко подкатили к нему победителями. В кулуарах Дима раскрутил на мини-интервью директора ликероводочного завода Еремеева. Директор, он же депутат заксобрания, лихо прошелся по методам работы чрезвычайной бюджетной комиссии, сравнив ее с монголо-татарскими сборщиками дани. При предыдущем губернаторе Еремеев отвечал за всю промышленную политику области, но простился с домом на площади, не дожидаясь смены караула. Депутатство позволяло ему критиковать нынешнюю власть, ссылаясь на свой ценный опыт и не переживая за последствия. «Должно же быть альтернативное мнение, верно? Какой же сюжет без него?» – про себя приговаривал корреспондент.

– Дима, что вы там натворили? – с присущей ему воинской вежливостью спросил Василий Иванович.

– Где?

– В Доме правительства.

Стас уставился на Диму с неподдельным интересом.

– Я понятия не имею, о чем вы, – весело сказал Клевцов.

Адреналин в крови продолжал действовать. Он чувствовал, что готов мчаться вперед, не признавая вообще никаких препятствий. Хотя скромный «Город плюс» вряд ли предоставил бы ему такую возможность, и это Дима осознавал тоже. Вопреки его ожиданиям, Василий Иванович только покачал седой головой, но не занялся воспитанием.

Выпуск записывали в режиме прямого эфира, чтобы сдать его за полчаса до показа, в девятнадцать ноль-ноль. Так рассчитывали исключить возможные накладки. Во вторник новости вела Маша. Ветров на записи, как правило, не присутствовал, дабы не нервировать подчиненных. Он, не попрощавшись, уехал куда-то в начале шестого. Элеонора сегодня тоже решила отчалить пораньше. Собственно, она не обязана была сидеть до упора: по инструкции за процедуру и результат записи отвечали ведущий с дежурным монтажером.

– На трамвай? – поинтересовался у нее Дима.

Им было по пути, даже выходили оба на одной и той же остановке.

– Долго на трамвае. Пошли на маршрутку.

Они без спешки спустились по лестнице на крыльцо, разом глубоко вдохнули свежий весенний воздух. Обогнули главный корпус ГТРК с ярко освещенными окнами и несколькими «Волгами» последней модели у ворот. Парадные двери гостелерадиокомпании были распахнуты, чьи-то темные фигуры мелькали на их фоне.

– Сегодня «Лицом к землякам», – вспомнила Элеонора. – Губернатор зажигает.

– Назвали бы лучше «Весь вечер на арене».

– Весь уже не потянет наш Гордей Романович.

Губернатор области Гордей Романович Царёв был силен в устной речи. Живая и образная, она то текла из него уверенным потоком, то била сверкающей струей. В произнесении докладов, приветствий, тостов ему не было равных еще в обкоме партии в ту пору, когда партия правила, не зная конкуренции. Кроме того, прирожденного секретаря по идеологии отличала запоминающаяся внешность. Высокий рост, прекрасная осанка, густая шевелюра, с годами не ставшая реже, живые как шарики ртути глаза – всё это стало его важным преимуществом в публичной политике бурных девяностых. Гордей Романович не покинул ее сцену, как некоторые его товарищи, унесенные ветрами перемен. Наоборот, сумел вырасти.

5

Кодовую фразу «Над всей Испанией безоблачное небо» приписывали организаторам восстания против правительства Народного фронта в 1936 г.