Второй шанс

Реально помочь ему они всё равно не смогли бы. Отец как замкнулся в узком мирке своей кафедры, так и не выбирался оттуда в сложный, резко изменившийся и продолжавший меняться большой мир взбаламученной страны. Он всю жизнь трудился в одном и том же институте, теперь редко покидал пределы микрорайона и привык довольствоваться тем, что имел. Мама год назад вышла на пенсию и полностью сосредоточилась на ведении домашнего хозяйства.

Дима был единственным ребенком в семье и, кажется, не вполне оправдал родительские ожидания. Конечно, как все любящие мама с папой, они считали его безусловно умным и способным мальчиком, могущим добиться многого. Надеялись, не скрывая этого, что пойдет по отцовским стопам. В таком случае поддержка ему была бы обеспечена. Но Дима чувствовал себя бесконечно далеким от экономической теории, которая вдобавок рассыпалась прахом от столкновения с нынешней практикой.

Они и без того тяжко переживали мое расставание с Алиной, не стоит подбрасывать им новую тему, вяло размышлял он. Де-юре он, между прочим, оставался женатым человеком, но де-факто они с супругой решили пожить раздельно. Когда Дима переступил порог квартиры с двумя баулами и вывалил это известие, мама долго плакала, а отец как-то по-стариковски сгорбился, но промолчал.

– Что у вас про Югославию говорят? – спросила мама за чаем.

Дима сразу вспомнил Лёниного мужика в кепке.

– У нас об этом вообще не заикаются. Думаю, в других редакциях тоже.

– Но война будет?

– Может, и будет, – равнодушно ответил Дима, размешивая сахар в кружке.

– Жалко. Разобьют всё, разрушат, – сказала мама.

В молодости она посетила Белград, Сараево и Дубровник по туристической путевке.

– Не наше это дело.

Балканская повестка явно не трогала сотрудника новостей.

– Ты с Вадиком давно разговаривал? – осторожно поинтересовался папа.

Вадиком звали Диминого сына – прелестного белокурого малыша с васильковыми глазами. Он был в курсе, что у папы очень много дел, и поэтому тот не ночует дома, зато появляется по воскресеньям с гостинцами.

– Звонил ему в понедельник вечером с канала, – сказал Дима.

«Сошлись бы снова, а?», – прочел он в маминых глазах. Чай почудился ему приторным до омерзения, хотя были там, как обычно, только две ложечки сахара.

– У тебя с деньгами как?

Этот мамин вопрос явно оказался лишним. Дима скривился, как от зубной боли, и сообщил, что денег ему хватает.

– Сегодня позже вернусь. Надо побыть до эфира, – предупредил он, поднимаясь из-за стола.

– Выперли Маляву. Такая она, жизнь-жестянка, – промолвил Стас Омельченко с каким-то мазохистским удовлетворением.

– Как выперли?

– Без выходного пособия, – конкретизировал оператор.

Элеонора не выразила ему особого сочувствия.

– Каждый за себя, один Бог за всех, – продолжал Стас, прислонившись к холодильнику службы новостей.

Малявкина рассчитали прямо с утра по «алкогольной» статье Кодекса законов о труде РСФСР, который продолжал применяться в свободной России. На этом завершилось служебное расследование, которое учинил Василий Иванович.

– «Россия», значит, показывает голых баб и мужика, похожего на генерального прокурора6, и ей ничего, как с гуся вода. Никого не увольняют, не штрафуют. А мы, конечно, тяжкое преступление совершили…

– Стасик, не гунди. Дай сосредоточиться, – попросил Жора.

– А ты чем-то важным занят? – агрессивно отреагировал Стас.

– Сюжет пишу, про вещевой рынок.

– И что с рынком?

– Могут аренду не продлить.

– Да ладно! – живо заинтересовался Омельченко, редко вникавший в содержание новостей. – Куда же будем за шмотками ходить?

Крупнейший в городе вещевой рынок, предлагавший народу весь ширпотреб – одежду, обувь, головные уборы, косметику – располагался на территории ипподрома, который с начала девяностых не использовался по назначению. Кроме торжищ, там проходили выставки-продажи легковых авто. Арендатором выступал бизнесмен Птицын, депутат городской Думы, владевший сетью мясных лавок. Места на ипподроме он, в свою очередь, сдавал в субаренду «челнокам», возившим товар из Польши и Турции.

– Еще пока неясно. Может, рынок и сохранят. Кому-нибудь другому передадут, кроме Птицына, – высказал предположение Жора.

– Разборки начнутся, – резюмировал Стас и, двинув локтем, чуть не смахнул с холодильника пузатую глиняную чашку с городским гербом.

– Эй, осторожнее! – по-хозяйски прикрикнула Маша, на диване ждавшая своей очереди воспользоваться компьютером.

Стас притронулся двумя пальцами к чашке, понюхал и брезгливо поморщился.

– Для чего это?

– Бактериальные культуры, – спокойно сказал Дима.

– Какие-какие культуры?

– Бактериальные. Выращиваем на продажу.

В ничейную чашку примерно месяц подряд сотрудники сбрасывали использованные чайные пакетики с нитяными хвостиками, выплескивали остатки йогуртов и кефира. Отходы накапливались и перемешивались между собой и уже, кажется, забродили. Избавиться от них и вымыть посудину творческие люди постоянно забывали. Или не успевали, что было не принципиально с точки зрения конечного результата.

– Злые вы, уйду я от вас, – ответил Стас, когда никто даже не улыбнулся.

После того как он осуществил свою угрозу, Элеонора кивком указала Диме на дверь. По общему коридору сновали Оля, Василий Иванович и Фима, искавшие какую-то кассету и при этом что-то горячо обсуждавшие. Единственным местом, где можно было посекретничать, оставалась эвакуационная лестница.

– Я тебя прошу подключиться к этому делу, – тихо сказала Элеонора.

– Подключиться? – недопонял Дима.

– Андрей Константинович допускает, что канал подставили не просто так. Он попросил меня быть внимательнее… ну, и ты ведь не откажешься помочь?

«Хорошо господам начальникам в сыщиков играть, а мне еще через полгода жрать нечего будет», – с неожиданно накатившей ненавистью подумал Клевцов.

Элеонора истолковала его заминку по-своему.

– Сейчас, после увольнения Малявкина, возможный виновник может успокоиться и потерять бдительность. Конечно, если он среди нас, – доверительно сообщила она.

– Ветрова рассматриваем? – спросил Дима, пересилив себя.

– Да.

Внизу на лестнице послышались чьи-то шаги. Элеонора крепко сжала Димину руку, отпрянула назад и пулей выскочила в коридор. Со стороны административного отдела разносились громкие вопли Фимы и невнятные оправдания девушки Людмилы. Она зачем-то залезла на авторский стеллаж и утащила оттуда на съемку одну из рабочих кассет Орлова, притом с нужным ему видео.

Третий день недели был закреплен за Элеонорой в роли ведущей. Выпуск записывал и монтировал Стас, вопреки опасениям Баранникова собранный и деловитый. Директор информационного вещания сидел в это время в кабинете службы новостей, на стуле у вешалки, листая цветное иллюстрированное приложение к «Коммерсанту». Дима на диване изучал исписанный до последней странички блокнот перед тем, как отправить его в утиль. Найти там что-то особо важное он не рассчитывал, скорее, просто заполнял паузу.

– Кто это читал? – вдруг спросил Ветров.

– «Власть»? Я читал.

– Выписываете или покупаете?

– Дороговато и то, и другое. Андрей Константинович оставил, когда был у нас.

Ветров хотел сказать еще что-то, но на пороге появилась ведущая в элегантном ярко- желтом пиджачке. На экране он смотрелся еще ярче, а был, между тем, приобретен за бесценок в магазине секонд-хенд. Об этом однажды обмолвилась сама Элеонора.

– Готово, – объявила она, приглашая смотреть.

Всё шло гладко, пока не настал черед Диминого сюжета. Экспресс-опрос на улице выпало делать ему, и тему тоже предложил он: «Отношение горожан к прогнозам профессиональных экономистов». За материалом выезжали на пятачок у центральной автостанции.

– Экономистов мы уважаем, Карл Маркс тоже был экономист, – степенно начал интеллигентный мужчина в очках после вступительных слов ведущей, на телевизионном жаргоне подводки.

6

В ночном выпуске «Вестей» 17 марта 1999 г. была показана почти часовая видеозапись, на которой человек, похожий на генерального прокурора РФ Юрия Скуратова, занимался сексом с двумя девушками. По сведениям газеты «Коммерсант», показ был прямо санкционирован Кремлем. В появлении записи сам Скуратов обвинял директора ФСБ Владимира Путина.