Страница 14 из 28
– Ещё не хватало, чтобы ты там бутылку украл.
– Ничего не проси. Сами дадут, – неточно процитировал Булгакова Ленц.
– Этого только не хватало. Тебе что, на бухло не хватает? – возмущенно буркнул Лутковский.
– Экий ты непонятливый, – осуждающе посмотрел на друга Ленц.
– Ну что еще? Я действительно не понимаю.
– Идем, спустимся за поминальный стол – и через десять минут всё поймёшь. Ведь всё по настроению, и по моему, и по твоему настроению, как я понимаю.
– Ну вот откуда ты знаешь о моем настроении? – возмущённо дёрнулся Лутковский.
– Да вот оттуда. Иначе не стал бы ты с порога докладывать мне о своих замыслах написать повесть, да еще жаловаться на то, что эта повесть упорно не пишется. А между прочим, вот тебе тема, вот тебе «тыл» под самым носом, во всей пугающей и необузданной красе.
– Вот еще, – смутился Лутковский, – я не о том хотел писать.
– А о чём? О том, как богемные барышни вяжут солдатам носки?
– И об этом тоже…
– Так об этом тысячу раз писали, – перебил Лутковского Ленц, – ты лучше сходи на поминки, спустись, послушай о чём говорят мужики и бабы. Не дамы и господа, паны та панночки, а именно мужики и бабы, а также дети и подростки, словом, о чем говорит народ.
– Нет, – твёрдо оборвал друга Владимир.
Наступила недолгая, но пронзительная пауза. Лутковски в упор, решительно смотрел на Ленца. Тот в свою очередь нахально, с полупьяной улыбкой рассматривал Владимира. Неожиданно он примирительно вздохнул и ошарашил друга следующим своим решением.
– Тогда я сам спущусь, – Ленц выпил рюмку водки и двинулся к двери.
– Марк, ты что, сдурел, – испугался Лутковский и схватил Ленца за руку.
– Я только понюхаю в замочную скважину, чем там пахнет. Может, чем-нибудь вкусненьким, – нагло вывернулся Ленц и тут же рванулся к выходу. Лутковский не успел сообразить, что делать. Дверь хлопнула, и он остался один в комнате.
Устало опустившись в кресло, Владимир в злобе стиснул зубы, мысленно представляя дальнейшее развитие этой истории. Больше всего его возмущало то, что в случае скандала, а скандал ему казался неизбежным, Ленц отделается только небольшими моральными и возможно телесными ушибами. Ему же, Лутковскому, предстояло жить с этими людьми дальше. Смотреть им в глаза. Напряжённо здороваться при встрече. И переживать то, что собирается натворить сейчас Марк своей индивидуальной совестью.
Сборы заняли несколько минут. Захватив все оставшиеся в доме наличные деньги, Владимир запер входную дверь и начал спускаться по лестнице. Пройдя два пролёта, он нервно прибавил шагу, и даже не оглянувшись на дверь, за которой поминали Олега, быстро спустился к выходу из парадного. Лутковский был уверен, что Ленц сейчас за поминальным столом, и поэтому немало удивился, когда столкнулся с ним в дверях.
– Ты куда это собрался? – удивился Ленц, весело рассматривая друга.
– А ты где был? – не менее удивлённо спросил Лутковский.
– Да вот, за «Бехеровкой» ходил. У нас ведь водка закончилась.
– Так договорились же под Лукьяновку нырнуть.
– Слушай, Володя, мне перехотелось. Не то это, по сравнению с поминками.
– Ты мне о поминках не напоминай.
– Хорошо, тогда давай во дворике сядем. Как-нибудь укромно, от посторонних глаз, а то что-то неохота опять к тебе на кухню. Под ногами поминки и соблазнительные перспективы. Надо сменить обстановку, а? Идём куда-нибудь, потрясём кадыками, доказывая друг другу прописные истины.
– Хрен с тобой, давай.
– Давай, коль хрен со мной – улыбнулся другу Ленц.
5
Друзья забрались в дальний уголок двора, который был окружён кустами еще не осыпавшейся сирени и уселись на бетонных ступенях у давно заколоченных дверей проходного парадного. Это было одно из любимых мест нескольких поколений детей, которые выросли в этих дворах и впоследствии трансформировались в менеджеров, мерчандайзеров и прочее офисное население, склонное к ностальгическим запоям и творчески переработанным воспоминаниям.
В этом же дворе рос и сам Лутковский.
Живущие на другом конце Киева родители Владимира частенько отправляли его в долговременные гости к бабушке, то есть сюда. Академическая занятость и командировки вынуждали их к этим мерам. Впрочем, Володя любил эти поездки, так как любил и саму бабушку – заслуженную и всячески титулованную учительницу русской литературы. Лутковский оставался здесь часто и надолго, поэтому двор для него был родным. Он знал все сакральные закоулки, все тайны и шорохи, все предания и легенды этого типового послевоенного пятиэтажного советского жилого объекта.
В свое время Володя также неплохо знал и население двора, но будучи уже подростком, постепенно отбился от этой пристани, стал реже навещать бабушку и со временем «оброс» другими знакомства ми.
Окончательно он переехал сюда только после смерти бабушки. Напуганный этим обстоятельством, Лутковский тогда даже хотел продать квартиру, но со временем примирился с уходом родного человека и остался тут жить. Ему было здесь комфортно, хотя и двор, и его население значительно изменились после детства. Немного было знакомых лиц. Чуть больше полузнакомых, в числе которых было и семейство покойного Олега Глоты. Сам Лутковский был старше Олега на несколько лет и хорошо помнил эпизоды его детства. Нельзя сказать, что оно чем-то отличалось от его собственного дворового воспитания.
– Но всё-таки пресимпатичное твоё дворовое болото. И место это уютное.
– Это почему болото? – недовольно спросил Лутковский.
– Да что у вас тут? – отмахнулся Ленц, – все одинаковые, и лица, и биографии. Квартиры распределялись от предприятий, и люди соответственно… хотя пардон, ты, безусловно, знаменитость двора, – рассмеялся Ленц, – даже по телевизору показывают.
– Да на меня-то как раз им всем с прибором, – ответил Лутковский, – тут свои знаменитости есть, и если хочешь знать, весьма эксцентричные типажи.
– Хочу знать, – немедленно ответил Ленц.
Лутковский довольно посмотрел на друга:
– Ну ладно. Вон там, к примеру, на третьем этаже, – Лутковский указал рукой направление, – жил убеждённый самогонщик по кличке Алхимик. Но это был не простой жлоб при самогонном аппарате. Это был, что называется, артист, поэт самогоноварения. Он составлял различные настои и называл их соответственно действию, впечатлению, которое они производят на потребителя. – Лутковский почесал затылок, как бы обдумывая сюжет, и усмехнувшись чему-то, продолжил. – Были у него убойные купажи, искажающие до неузнаваемости природу человека, и назывались они страшно: арлекиновка, фантомасовка и психопатовка. Эти состояния Алхимик часто рекомендовал своим клиентам, примерно как врач рекомендует микстуры. К примеру, для разговора с лодырями из ЖЭКа он советовал психопатовку, арлекиновкой снабжал людей перед свиданиями с эксцентричными дамами из соседнего общежития, фантомасовкой интересовалась всё больше публика с криминальными наклонностями, но лишённая природной фантазии. Этими настоями он, как мне кажется, манипулировал людьми, вводя их в определённые состояния, направлял по выгодному для себя пути, то ли для смеха, а вернее, для самоутверждения. Да, было в Алхимике что-то демоническое. Впрочем, это психология и мои догадки. А в реалии дело шло легко и успешно, пока…
– Постой, – перебил Лутковского Ленц.
– Что случилось? – недовольно спросил друга Владимир.
– Давай выпьем, – предложил Марк. – Аппетитно рассказываешь.
Друзья выпили. Разгорячённый Лутковский вытащил сигаретку и, подкурив ее, выпустил клуб дыма в бесцветное знойное небо. Ленц последовал примеру друга и с напускной нетерпеливостью потребовал продолжения рассказа:
– Ну, что там было дальше? – весело спросил он, – люблю подобных персонажей.
– Дальше, – усмехнулся Владимир, – дальше произошло вот что. Сам Алхимик употреблял исключительно кюммель собственного производства. Он строго придерживался рецептуры рижских винокурен и ни в коем случае не экспериментировал с любимым напитком. Кюммель расслаблял его до философии о бытии человека. И именно в этом состоянии он жил и творил. Но как у мастеров, так и у философов случаются ошибки. И порой эти ошибки фатальны.