Страница 13 из 28
– Макс, так поэтому ты туда отправился?
– Не понял, по какому этому?
– Я про остатки совести.
– Ну ты даёшь, – Ленц хохотнул и почесал затылок, – говорю же, из любопытства. И вообще, люди с совестью опасны на войне.
– И в тылу, – мрачно добавил Лутковский.
– Это ты о чем? – прищурился Ленц.
– О ком.
– Ну и о ком.
– Да вот, говорил же тебе, что сосед с собой покончил.
– А, ну да. Лес рубят – кости хрустят. Ладно, идем лучше покурим.
Ленц решительно встал из-за стола и отправился на балкон, втолковывая идущему за ним Лутковскому, что новое литературное произведение, задуманное Владимиром, лучше будет назвать «Повесть про совесть» и посвятить его революционной молодёжи в суровые дни испытаний. Вышли на воздух. С перил балкона вспорхнула ворона.
3
Двор всё так же был в статичном беспорядке. Разбросанные, растоптанные цветы и жужжащая мухами тишина летнего знойного дня. Даже вечно галдящие дети куда-то исчезли, оставив в песочнице поломанную куклу и игрушечную лопатку.
– Хорошо у тебя – с удовольствием констатировал Ленц – такие дворики сейчас редкость. Так сказать – пролом в иную реальность. Тихий центр. Остатки странного Киева.
– Двор как двор – с сомнением ответил Лутковский – следующий точно такой.
– Это да. Но всё-таки есть что-то.
– Это ситуативно.
– Что ты имеешь ввиду?
– Да вот цветы эти, после похорон.
– Гм, цветы наоборот должны… но ты, наверное, прав. Есть что-то в этом. Инфернальный уют. Есть что-то в смерти…
– Тем более такой, – перебил Ленца Лутковский.
– Чем страшнее, тем лучше. Я слышал, что аудитория фильмов ужасов очень немаленькая, и увлечены этим жанром не только подростки. Вот и игры компьютерные всякие, там тоже рожи корчат, будь здоров.
– Да я сам люблю так отдохнуть.
– Именно отдохнуть, – с напором сказал Ленц. – Ужас, который ненастоящий, который на экране, а тем более, которым ты управляешь при помощи мышки, это качественный отдых.
– Странный отдых – в штаны наложить.
– В штаны накладывают от поворотов в реальность. А от фильмов, вернее сказать, во время фильмов, штаны пачкают только в том случае, если напряжённый сюжет увлекает зрителя настолько, что тот забывает про сортир.
– И от чего же, по-твоему, такой отдых?
– От того реального ужаса, который управляет людьми. Зрители понимают то, что у них перед глазами, на экране, всё ненастоящее, и мысленно себя успокаивают тем, что и то, что за экраном, не реальность, а такое же кино, ну, или игра.
– С такими рассуждениями и дерьмо можно конфетой объявить.
– Запросто, – уверенно сказал Ленц, – ты же сам объявил, что отдыхаешь в таком формате.
– Итак, по-твоему, ужас – это отдых? – ухмыльнулся Лутковский.
– Ужас – это рейтинговое зрелище, которое собирает немалую аудиторию. Кстати, телевидение приезжало на похороны?
– Нет, не видел. А почему оно вообще должно было приехать? Парень как парень. Умер, правда, невесело.
– Вот именно, невесело. Спорим, что этого простого парня к концу дня отфаршмачат для новостей. Ты, кстати, сделал фотографии для социальных сетей?
– Перестань.
– Зря. Собрал бы массу лайков. А правильные подписи добавили бы тебе авторитета в СМИ.
– Ты циник, Марк, – вздохнул Лутковский.
– «Где труп, там соберутся орлы», – Пробормотал Ленц и равнодушно продолжил: – даже если это так, то я не хуже всех остальных, комментирующих эту войну.
– Ну, наверное. – Пожал плечами Лутковский, вспомнив, что заголовки о военных самоубийцах постоянно всплывают у него перед глазами, и свою реакцию на эту информацию.
– Не наверное, а точно. Так приезжали журналисты?
– Я не видел.
– Странно. Должны были приехать. Подобные истории любят показывать людям.
– Смерть вообще любят показывать, особенно сейчас.
– Всегда. Всегда любят и любили показывать. Для смерти слова «сейчас» не существует. Слушай, а давай здесь на балконе выпьем, с видом, так сказать… – Ленц искренне обрадовался своей идее, и не дождавшись ответа Лутковского, отправился на кухню, откуда очень скоро вернулся с бутылкой водки, рюмками и надкушенным огурцом.
– Ну и пекло.
– Самый разгар. Может, обстановку сменить? – неожиданно даже для себя предложил Лутковский.
– Ты о чём? Нормально сидим.
– Не знаю, – вздохнул Лутковский, – я вот до твоего прихода думал на Лукьяновку смотаться. В кабаке отсидеться.
– От чего отсидеться? – С любопытством спросил Марк.
– Настроение говно и поговорить об этом не с кем.
– Бывает. А с кем ты собрался бухнуть? – равнодушно спросил Ленц.
– Этого я не решил. Я не знал, что ты в городе.
– Соблазнительно, вообще-то, и как раз под настроение, – Ленц зловеще улыбнулся. – Метафизическое мракобесие – это как раз то, что надо сейчас для порядочного разговора. А какой чудесный народ там собирается, – смакуя воспоминания, обратился к Лутковскому Ленц.
– Да уж, то что надо персонажи.
– Заводские, менеджеры, СИЗО, семипудовые бабы с рынка, – аппетитно загибал пальцы Ленц, – не протолкнуться от бесов. И обязательно кто-то подсядет с потусторонней биографией и неполной поллитрой.
– Так поехали, дополним картину. Без нас она недовершённая, – решительно сказал Лутковский.
– Давай допьем сначала, – уточнил Ленц. – Для такой поездки и состояние соответствующее надо приобрести.
– Согласен, – рассмеялся Лутковский.
– Тогда наливай.
– Лутковский…
– Ну что?
– Посмотри, что это за толпа бредёт?
– Ага, с похорон возвращаются люди, – Владимир нервно дёрнул за рукав Ленца, который в упор рассматривал идущих людей, при этом чуть ли не до половины высунувшись за борт балкона.
– Что такое? – недовольно оглянулся Ленц.
– Идём отсюда, а то еще на поминки позовут.
4
Ленц, заложив ногу за ногу, сидел за кухонным столом и настойчиво терроризировал Лутковского. Основным его требованием было спуститься в квартиру самоубийцы – он упорно называл Олега Глоту именно так – и помянуть его вместе с родственниками, соседями и друзьями. Лутковский яростно отвергал столь дикое предложение друга и настаивал на первоначальном плане ехать на Лукьяновку, подальше от поминального застолья. Он грубо настаивал на том, что Ленц, увлекающий его на поминки, окончательно рехнулся и не отдаёт себе отчета в своих действиях.
– Ты там совсем с ума сошёл, – горячился он, – сейчас пьяные припрёмся вдвоем… Счастье-то какое на голову родным…
– Ты не прав, Володя. Во-первых, мы не пьяные, а выпившие, и наше состояние не является аномальным в этих обстоятельствах. А во-вторых, это только на обычных посиделках лишний, тем более незнакомый гость – обуза. Поминки другое дело. Там каждую голову считают. Чем больше поминающих, тем как бы величественнее сам покойник. Также важен социальный статус присутствующих. Вот тебя ведь наверняка знают в доме как человека порядочного.
– Что ты мелешь? – недовольно перебил друга Лутковский.
– Неужели за порядочного не держат? – хмельно улыбнулся Ленц.
– А за что меня считать порядочным человеком? – пожал плечами Лутковский, – вот если бы родня Олега сейчас услышала, о чём мы с тобой разговариваем, то наверняка набила бы нам наши гнусные рожи, или, в крайнем случае, наплевала бы в бесстыжие глаза.
– За что? – возмущённо удивился Ленц.
– А ты считаешь, не за что?
– Конечно, не за что. То, что я не сочувствую родственникам этого Глоты, не значит, что я совсем пропащий человек. Наверное, если бы издох я, то и они вряд ли искренне посочувствовали бы моим близким. Скорее всего, поинтересовались бы обстоятельствами смерти. Сказали бы дежурные слова о том, что нужно крепиться, и занялись бы своими повседневными заботами. Это не цинизм. Это самозащита человека.
– Нет, я с тобой точно не пойду туда – решительно заявил Лутковский.
– Это отчего же? – театрально изумился Ленц – отчего именно со мной не пойдёшь? – буйно спросил он Лутковского.