Страница 6 из 15
– Почему меня не разбудили в школу?
– Зачем? Ты же не учишься, хочешь – иди, работай или собирай еду на помойке для собаки и кошек. Ты их натаскал к Нинуле, ты их и корми. Сегодня же заберешь их, она телефон оборвала. Антошка опешил и основательно покрутил пальцем у виска, выпучив глаза на довольных собою предков.
– Чокнутые… А я, меня вы обязаны содержать!
– Ровно на двадцать процентов от бюджета. Будешь получать с первого числа, и заботиться о себе сам.
– Я ничего не сделал, подумаешь, неделю прогулял, можно и справку сделать. Я буду, буду учиться, не в армию же идти! – Кричал Антошка.
– Сынуля, милый, нам не нужны одолжения. Ты жаждешь свободы, вот и ступай, привыкай к ответственности. И Евсея не трогай, ему не до тебя. Мы за тебя твою жизнь не проживем. Нам не удалось тебя научить, жизнь научит. Лекции читать бесполезно.
– Вы не даете возможности подумать! Где ваша родительская совесть? Я разве инкубаторский? Вы корыстные деспоты, вы Нину не знаете! А ей просто надоело ждать его каждый вечер, никуда его не вытащить. Она от скуки завела любовника, а Евсей лопух – всегда будет удобным мужем. Он домашний, доверчивый, вы его сделали таким скучным.
– Постой, Антош, – остановил его отец, – ты хочешь сказать, что Евсей знает об измене жены?
Антошка воспользовался замешательством родителей и начал жадно уплетать блинчики с колбасой, вареньем, кофе. Обескураженные родители забыли угрозы, ел он уже спокойно и с удовольствием, переведя стрелки в сторону от себя.
– Боже мой, – прошептал Антон, если бы ты позволила себе такую глупость, убил бы тебя без предупреждения.
– С ума сойти, – выдохнула маман, ее голос стал мягче. – Антош, возвращайся скорее и не болтай лишнего.
Дверь за сыном захлопнулась. Алиса привычно смотрела из окна. Во дворе сына остановили сверстники, их вид и жесты вызывали отвращение. Тошка шарил по карманам, получив тычки в спину, скрючившись, поплелся дальше. Ком жалости подкатил к горлу. Как оградить чадо от улицы, если дома ему скучно, а жажда приключений неистребима.
У Евсея всегда было много интересов, не было лишней минуты – кино посмотреть. Фанатичную отрешенность скрасила своевременно возникшая Ниночка. Такого поворота следовало ожидать. Алиса стояла, прислонившись к стене, и наблюдала за торопливыми сборами Антона. Просьба остаться дома, готова была сорваться с губ. Он чувствовал это.
– Нет-нет, Лисенок. Я и так довольно задержался. Не могу. Ты только не волнуйся, не забывай таблетки принимать. Ладно, пройдет. Переживем и это. Отвлекись, разбери архив, мы там напылили. Не скучай, договорились.
Антон ушел с невозмутимым выражением лица, что успокоило Алису. Побыть сейчас одной, пожалуй, лучшее в сложившихся обстоятельствах.
5. Четверг
Алиса поправила лампадку, застыла, вглядываясь в иконы. Из века в век с благодарением подходили хранительницы очага, окончив домашние хлопоты, не загадывая, что будет дальше, полагаясь во всем на волю Божью, инстинктивно хранили созидательную энергию семьи. Одухотворенные лица родственников на твердых коричневатых фотографиях кажутся нереальными. В двадцатом веке им не было места… Непостижимая мудрость передать свои незабвенные черты, милые привычки, жесты внучкам-правнукам.
Навещая родителей, она всегда удивлялась их противостоянию и насмешке над ударами ударам судьбы. Отчаяние, депрессия, экзальтация чувств до крайности столь частые у богемы – в ее среде обитания, им были просто непонятны. Рядом с ними рассеивались черные мысли, страдания казались смешной тратой времени, а сигарета – оскорбительно некрасивой. Дни напролет скрипела яблоня, царапая стекло, но звуки уже не раздражали, будущее не казалось рыхлым, а строило смешные рожицы в помутневшем зеркале. Как бы то ни было, жизнь продолжается. Добродушие и юмор благоверного ненавязчиво приручили ее к быту с домашними пирогами, к комфорту и беззаботности. Хрустальные замки фантазий кропотливо оберегались мудрыми доводами. Мифический семейный очаг согревал сквозь годы, возвращая к вере, к здравому смыслу существования, терявшемуся в творческих изысках.
Контраст белого и черного. Магия удачной линии, сметающей изобилие соскальзывающих движений, собранных единым символом. Поздняя осень, первый снег на черной пашне, зябнущие ноги, надоевший ремень безопасности, внезапные ухабы, стряхивающие сонливость и озноб на пустынной дороге в провинциальный городок. Двух – трехэтажный центр обветшал, потеряв хозяев. Несговорчивый частный сектор остался нетронутым. Новостройки строились на пустырях да кладбищах – ближе к заводам-фабрикам. Дореволюционные бревенчатые пятистенки крепко осели на фундаментах, отчаянно сопротивляясь делению на коммуналки, являющие жизнь семьи достоянием пересудов. Заросшая цветущими кустами сирени и вековыми липам улочка очаровала родителей Алисы, до сорока лет скитавшихся по Союзу в поисках пристанища. Родившиеся в год коллективизации в семьях единоличников, они чудом выжили и сполна отведали советского режима. Голод, тиф, война, лагеря – у Гитлера и Сталина да еще пять лет поражения в правах. Зеленая тишина сулила забвение и оседлость, детям пора было учиться. Только дух Скитальца выкрал самое дорогое в жизни родителей – неугомонную Алису, для которой любой дом был мал и тесен.
Дочка уже закончила школу, когда и ей досталось за прошлое семьи, народный суд по доносу бывшего НКВД-шника за мешок пшена и семьдесят рублей (цены довоенные) сдавал соседей, как врагов народа. Естественно, что дома слушали «Голос Америки» и «Архипелаг Гулаг» знали, но дед был глух, а семья открещивалась от поклепа, мудро продав дом и переехав на другую сторону улицы – без соглядатаев.
Романтическая непоседливость, имевшая невеселые причины, приучила ее не скучать по обжитым местам, легко прощаться с друзьями и не жалеть о брошенных игрушках. Ей претила привязанность родителей к приютившему их невзрачному городку, она не ценила чувство дома, свойственное людям. Страдая от нехватки денег или красок, она налетала внезапно, забивала машину приятеля необходимыми книгами, рулонами холстов, которые всегда было проще найти в областных городках, исчезала, на непредсказуемый срок, отписывалась кратко, по делу, о здоровье, звонила, обещая подкинуть внука на каникулы. Где проходили ее собственные учительские каникулы, сомневаться не приходилось, они с Тимеем смотрелись слетанной парочкой.
Тимей, благоволивший ее порывам, невозмутимо вел жигули. Жажда общения иссякала. Понимания было в избытке, достаточно взгляда, чтобы ни о чем не спрашивать. Тревожить домашними неурядицами не хотелось. Проявления чувств рассыпались мелким бисером и пропали – не найти в пыльных углах, не вымести с рассохшегося паркета. Расхождения в творческих приемах давным-давно приняты, как данность. У каждого своя стихия, своя вселенная. Негласное соглашение – не сводить осмысленные в сотворчестве отношения на банальный уровень любовников было единственно верным. Одновременно настигающие образы не вызывали ревности или удивления в многолетнем флирте двух художников, избегавших лирических отступлений. Вторая жена – антипод первой, повторила упреки и подозрения, угрозы. Слово в слово. Досадная глупость – состоять в браке, достаточно беречь друг друга, не осложняя ситуации.
Сигарета, скрытно выкуренная в застывшем саду, породила вселенского человека. Каждая веточка, осевшая под тяжестью пушистого снега, была резко очерчена, филигранная работа природы, поражала воображение. Из болтовни на морозце вырастал, почти в человеческий рост этот сюжет. Издали картина смотрелась, словно античная статуя в карандаше, и своей простотой не сразу привлекала зрителя. Творение следовало изучать с лупой, ибо эволюция человечества изображалась крохотными человечиками, занятыми своим трудом, охотой, войнами, любовью. Тимей прожил миллион нарисованных жизней за неполные четыре года. Он стал суровым, достигнув манившей вершины техничности. Необходимость простеньких работ на заказ досаждала. Алиса была отдыхом, усладой души…