Русский город Севастополь

– Где же тебя взяли, такого неумеху? – выругался Александр, соскочил с коня. Вытащил за шиворот из потока мальчишку.

– А телега моя? – испугался юнга.

– Сейчас!

Александр схватил вожжи и заставил кобылку вытянуть повозку на берег.

– С какого корабля, юнга? – сердито спросил он, но осёкся, когда увидел, как юнга отжимает косы. – Девчонка? А почему в форме?

– Это отца моего, – ответила виновато девушка.

– Вот же…! – хотел он отругать её, но передумал. – Сама дальше справишься? Я спешу очень.

– Справлюсь. Спасибо вам, ваше благородие, – ответила девушка.

Александру вновь вскочил в седло. Некогда ему было выслушивать благодарности. Он думал только о Павле. Мысленно молил бога, чтобы брат остался жив.

Вскоре Александр выбрался на дорогу. Навстречу продолжала отступать армия, только другая. Изувеченные, полуживые люди в рваной одежде тащились, оставляю кровавый след в пыли. Шли двое солдат. У них на плечах висел третий и еле перебирал ногами. Голова чёрная от запёкшейся крови. Волосы слиплись. Глаз не видно. Из широко открытого рта вырывался то ли хрип, то ли стон. Шёл солдат, опираясь на ружье обеими руками. Одна нога была вывернута в колене и тащилась сзади. Каждый шаг ему давался с огромным усилием и болью. Качаясь, как пьяный, брёл солдат без ружья и без ранца. Шинель местами обгорела. Александр не сразу понял, что у него не хватает? Правой рукой он бережно придерживал обрубок левой, которая была оторвана по локоть. Обрубок перетянут тряпкой. Повязка набухла от крови. Взгляд пустой, будто жизни в человеке уже не осталось. Он умер, но продолжал идти. Кто-то просто полз на четвереньках. Александру стало дурно. Он свернул на обочину, стараясь поскорее объехать это страшное шествие. Лошадь чуть не наступила на тело; шарахнулась в сторону. Солдат лежал как-то странно на боку и тяжело дышал. Увидев Александра слабо попросил:

– Ваше благородие, посадите меня на лошадь. У меня нога в двух местах перебита. Помогите, батюшка!

– Скоро помощь прибудет, потерпи, – пытался успокоить солдата Александр.

– Не дождусь. Помру. А и ладно, – смирившись, прошептал солдат и уткнулся лицом в траву.

Дальше на дороге попадались только умершие или те, кто уже не способен идти. И повсюду камни блестели от крови. У Александра возникла мысль слезть и помочь. Но как? Всем он все равно не смог бы …. И Павел. Где Павел? Он должен его разыскать. То, что Павел убит или, вот так, искалечен – даже думать не хотелось. С Павлом не должно ничего подобного случиться. С Александром, с Виктором – может, они старшие, но не с Павлом.

Впереди у дороги стояло несколько высоких санитарных фур. Александр поскакал к ним. Санитары, в забрызганных кровью, холщовых фартуках и широких нарукавниках складывали раненых в фургоны. Офицер медицинской службы, молодой человек, тщедушный, в круглых очках, руководил фельдшерами, указывая кого куда класть.

– Бинты кончились, Христиан Яковлевич, – сообщил ему один из фельдшеров, наверняка студент. Усы ещё не прорезались. В глазах ужас от всего происходящего.

– Рубахи рвите, – ответил офицер. – В ранцах у солдат должно быть запасное белье.

– Корпии хотя бы клочок, – сетовал другой фельдшер. Этот пожилой. Движения уверенные, взгляд безразличный. – У нас половина от гангрены помрёт.

– Нет корпии, миленький, – раздражённо отвечал офицер. – До госпиталя довезём, там и перевяжем нормально.

– Простите, – обратился к нему Александр. – Вам не попадался молодой прапорщик из инженерного батальона.

– Голубчик, вы о чем? – раздражённо спросил офицер.

– Брат мой пропал, – взмолился Александр.

– Гаврилин, прапорщик молодой попадался? – крикнул он фельдшеру, перетягивающему руку раненому.

– В третьем фургоне, – ответил Гаврилин.

Александр, услышав, соскочил с коня, чуть носом не пропахал землю. Бросился к указанному фургону. В повозке лежало и сидело человек десять офицеров. Кровавые бинты, рваная одежда, рой мух… Вонь такая, что его чуть не вывернуло. Александр осмотрел каждого. Павла среди них не оказалось.

***

Меньшиков хмуро взирал с холма, как мимо унылой серой змеёй ползёт колонна отступающей армии. Кабардинец под ним лоснился от пота, храпел, недовольно мотал головой. Несколько офицеров, все, что осталось от свиты, стояли сзади и переговаривались в полголоса. От колонны отделился всадник на гнедой казацкой лошади и поскакал в направлении главнокомандующего. Всадником оказался князь Горчаков. От усталости старый генерал едва держался в седле. Скакал, стараясь больше опираться на стремя правой ногой. В полах шинели зияли прорехи. Левый рукав надорван у плеча.

– Разрешите доложить, ваша светлость, – хрипло начал рапорт Горчаков. – Противник не преследует. Потеряно два орудия….

– Почему вы не на строевой лошади, – строго прервал его Меньшаков.

Горчаков растерялся от столь холодного приёма.

– Моя убита, – сказал он.

Меньшиков повернул коня, дав понять Горчакову, чтобы тот отъехал с ним в сторону.

– Зачем вы бросили в атаку Казанский и Владимирский полк? – грозно спросил Меньшиков.

– Надо было выровнять центр позиции и отбить нашу батарею, – доложил генерал.

– Ну, выровняли центр, ну, отбили батарею, – это правильно. На кой черт вы пошли в контрнаступление? – чуть не сорвался на крик Меньшиков.

– Хотел отбросить противника за реку.

– Зачем? Чтобы угробить два полка? Что изменила ваша атака? Вы разве не видели: слева на вас выкатывают артиллерию? Дабы исправить ваши неумелые действия, я был вынужден послать на убой Московский полк. Пока вы увлекались героическим натиском, французы могли легко зайти к вам в тыл и перестрелять, как тетеревов.

– Но, позвольте! – У князя Горчакова взыграла гордость. – Вы не можете меня обвинить в поражении! Посмотрите на мою шинель. Она вся в дырках от пуль. Если кто виновен в провале фронта, так это генерал Кирьяков. Это он сдал левый фланг. А я опрокинул гвардию её величества, между прочим. Гвардейцы разбегались под моим натискам, сверкая пятками!

Горчаков гневно дышал. Глаза его чуть не вылезали из орбит от обиды. Нижняя челюсть нервно подрагивала.

– Да никто вас не обвиняет, – остыл Меньшиков, поняв, что со стариком Горчаковым спорить бесполезно: какой есть – такой есть. – Езжайте. Я принял ваш доклад. – Меньшиков направился обратно к свите, про себя пробурчал: – Гвардию он опрокинул…. Шинель ему прострелили…. Лучше бы голову снесло, – все равно пустая. Кирьяков виноват….

Главнокомандующий тяжело вздохнул. Что ж, пусть будет Кирьяков. Надо же на кого-то свалить вину за поражение. Если князя Горчакова обвинять, они потом с братом, командующим Дунайской армией, его утопят. С Горчаковыми спорить – себе дороже. Ещё то семейство интриганов.

– Генерал Кирьяков виноват, – сказал громко князь начальнику штаба Вуншу. – Отметьте в рапорте. – Французские войска обошли его с фланга.

– Но как же генерал Горчаков? – поинтересовался Вунш. – Его бессмысленная контратака?

– О генерале Горчакове напишите: проявил героизм. Отбил прорыв в центре. Опрокинул английскую гвардию и спас батарею.

– Слушаюсь!

***

Адмирал Корнилов и подполковник Тотлебен верхом подъехали к Каче. Начинало смеркаться. По мосту ползли обозные фуры и орудийные сцепки. Пехота с кавалерией толпилась на том берегу, ожидая свой очереди переправиться. Корнилов указал Тотлебену на возвышенность. Подполковник увидел группу всадников. Среди них заметил сухую фигуру главнокомандующего.

– Вот, так, господа, – сказал Меньшиков, когда они подскакали. – Армия сделала все, что смогла.

– Что же они столпились, как бараны, – недовольно пробурчал Тотлебен. – Эдак до утра не переправятся.

– Бросьте вы, – махнул рукой Меньшиков. – Кто ими сейчас будет управлять? Все злые. Офицеров осталось меньше половины.

– Потери большие? – поинтересовался Корнилов.

– Очень. Я не рассчитал так много потерять. Моя вина. Но теперь-то что об этом горевать. Сейчас армия отступит к Севастополю.