Диккенс

Но он выжил — возможно, продолжая все еще на что-то надеяться, ведь так обычно и выживает отвергнутый человек, — и искал нового заработка. 23 июля дядя Джон Барроу познакомил его с Джоном Кольером, редактором отдела в ведущей либеральной газете «Морнинг кроникл», и в августе он в «Кроникл» был принят, правда, по рекомендации не Кольера, а своего друга Томаса Берда. Оклад — пять фунтов в неделю, работа без перерывов на парламентские каникулы: во время них он должен был ездить по стране и освещать местные выборные кампании.

В октябре Чарлз написал первый (во всяком случае, первый опубликованный) рассказ «Обед на Поплар-Уок» (он же — «Мистер Минс и его двоюродный брат»). «Мистер Огастес Минс был холостяк; по его словам, ему стукнуло сорок лет, а по словам друзей — все сорок восемь. Мистер Минс был всегда чрезвычайно опрятен, точен и исполнителен, пожалуй — даже несколько педантичен, и застенчив до крайности… Он получал недурное жалованье с постоянными прибавками, обладал, кроме того, капитальцем в десять тысяч фунтов, помещенных в процентные бумаги, и снимал второй этаж дома на Тэвисток-стрит, в Ковент-Гардене, где он прожил двадцать лет, непрерывно ссорясь с домовладельцем, — в первый день каждого квартала мистер Минс неизменно уведомлял его, что съезжает с квартиры, а на следующий день неизменно передумывал и оставался. Два рода живых существ внушали мистеру Минсу глубокую и непреодолимую ненависть — дети и собаки. Он вовсе не отличался жестокостью, но если бы на его глазах топили собаку или убивали ребенка, он наблюдал бы это зрелище с живейшим удовлетворением. Повадки детей и собак шли вразрез с его страстью к порядку; а страсть к порядку была в нем так же сильна, как инстинкт самосохранения».

Простоватый кузен приходит к этому типу в гости, надеясь завязать дружбу, и приводит с собой собаку… В общем, совершеннейшая чепуха, хоть и хорошим языком написанная. Диккенс позже вспоминал: «Эти очерки были написаны и опубликованы, один за другим, когда я был очень молод… Они включают в себя мои первые попытки авторства… я осознаю, что многие из них чрезвычайно сыры и непродуманны и носят очевидные следы спешки и неопытности».

Рассказ он решился отослать не сразу, в августе писал в «Кроникл» о новом законе, который сокращал работу детей младше 13 лет на ткацких фабриках до 48 часов в неделю (дети от 13 до 16 лет работали 69 часов в неделю), и о жутких злоупотреблениях, выявленных комиссией, готовившей закон. Лишь в октябре отправил «Минса» в маленькую газетку «Мансли мэгэзин», доложив Колле, что руки у него тряслись от ужаса; в декабре рассказ опубликовали, только без подписи и гонорара, а через неделю его без спросу (обычная тогдашняя практика) перепечатала другая газета, «Лондон уикли»; автор был счастлив. В январе 1834 года он послал в «Мансли» второй рассказик, о семье, ставящей пьесу, потом — еще, и весь год его печатали, не называя его имени и ничего не платя. Это считалось нормой.

А деньги бы очень не помешали: Фанни зарабатывала немного, остальные дети были еще малы, отец уволился из «Зеркала», семье грозило новое банкротство. Летом Чарли освещал для трех разных газет ход дебатов о поправках к новому скандальному закону о бедных: закон ограничивал выдачу неимущим приходских пособий, а всех работоспособных отправлял в работные дома, где порядок мало отличался от тюремного: семьи там разделяли, как рабов, и требовали носить униформу. Уильям Коббет и другие либералы яростно протестовали, но без толку. Репортеры сидели на задней галерее, где было темно, душно и плохо слышно; Чарлз Маккей, коллега по «Кроникл», писал, что Диккенс «имел репутацию самого быстрого, точного и надежного из лондонских репортеров». В августе он впервые подписал один из своих рассказиков для «Мансли» — «Боз»; это было сокращенное и искаженное выговором в нос домашнее прозвище его самого младшего брата Огастеса Ньюхема — Мозес[8]. Сентябрь — первая командировка: надо написать о политическом банкете в Эдинбурге. «Кроникл» начала публиковать его рассказы; Джон Блэк, редактор, пророчил ему большое будущее.

Издатели «Морнинг кроникл» учредили приложение к газете — «Ивнинг кроникл», редактором которого стал политический и музыкальный обозреватель «Морнинг кроникл», журналист и критик Джордж Хогарт, сразу предложивший Бозу регулярно писать рассказы или очерки за два фунта в неделю. К этому времени Чарлз с выдуманных историй перешел к документальным зарисовкам — их потом издадут под общим названием «Очерки Боза». У него прочно выработалась привычка часами бродить по Лондону, иногда ночью: «Большой город неугомонен, и смотреть на то, как он ворочается и мечется на своем ложе, прежде чем отойдет ко сну, — одно из первых развлечений для нас, бесприютных», — об этом он и рассказывал, и у него уже складывался свой стиль.

«Холодом печали и запустения веет от безлюдных улиц, которые мы привыкли в другое время видеть заполненными шумной, бурливой толпой, от притихших, наглухо закрытых зданий, где день-деньской кипит жизнь, — и уже это одно поражает воображение. Последний пьяница, который еще доберется до света домой, только что прошел мимо заплетающейся походкой, горланя припев вчерашней застольной песни; последний бездомный бродяга, которого нищета выгнала на улицу, а полиция не удосужилась оттуда убрать, забился, дрожа от холода, в какой-нибудь угол между каменных стен, чтобы хоть во сне увидеть тепло и пишу. Пьяные, распутные, отверженные скрылись от человеческих взоров; более трезвые и добропорядочные жители столицы еще не восстали для дневных трудов, и на улицах царит безмолвие смерти; она как будто сообщила им даже свою окраску, до того холодными и безжизненными кажутся они в сером, мутном предутреннем свете. Пусты стоянки карет на перекрестках; закрылись ночные трактиры; и ни души на панелях, где выставляет себя напоказ жалкий разврат. Лишь кое-где на углу стоит полицейский, вперив скучающий взгляд в пустую даль проспекта; да какой-нибудь гуляка-кот, украдкой перебежав через улицу, спускается в свой подвал — прыг на кадку с водой, оттуда на мусорное ведерко и, наконец, на каменную плиту перед черным ходом — и все так осторожно и хитро, точно его репутация навеки погибнет, если кто узнает о ночных его похождениях. Там и сям приотворено окошко в спальне — погода стоит жаркая и от духоты плохо спится; да изредка мигнет за шторой ночник в комнате томимого бессонницей или больного».

Ближе к концу года Хогарт стал приглашать Чарлза к себе на музыкальные вечера и ужины. Хогарты, как и Биднеллы, стояли на социальной лестнице гораздо выше Диккенсов, но в их интеллигентной семье этому значения не придавали. У них было десять детей, самую младшую девочку сорокалетняя Джорджина Хогарт только что родила, а другим дочерям было 19, 15 и 7 лет: громадную роль в жизни Диккенса сыграют все три, но ухаживать он стал, естественно, за старшей, Кэтрин.

Биографы единодушны: он ее «по-настоящему» не любил. Фред Каплан[9]: «Сформированный холодностью его матери, затем отказом Марии, Чарлз искал женщину, для которой он будет центром мира, женщину, чьи чувства и действия вращались бы вокруг его потребностей. Он также хотел семью, которая обеспечит близость и стабильность, каковых в его собственной семье недоставало». Клэр Томалин[10]: «Он видел в Кэтрин привязчивость, покладистость и физическую привлекательность и вообразил, что любил ее. Она не была умна, как его сестра Фанни, но это, возможно, было частью ее очарования: глупенькие женщины в его книгах обычно желаннее, чем умные, компетентные. Он хотел быть женатым. Он не хотел иметь жену, которая разбудит его воображение».

Уилсон: «Ухаживания Диккенса, нет сомнения, активизировали ее [Кэтрин] духовную жизнь больше, чем он или она могли ожидать. Она оказалась способной шутить, выдумывать каламбуры, изобрести порой что-нибудь абсурдное и неожиданное… Однако по мере того как проходила влюбленность, их веселая дружба постепенно слабела и, напротив, выявлялось различие характеров. Многое с самого начала говорило, что их брак не будет удачным. Хогарты, конечно, были интеллигентны, но хозяйство велось у них беспорядочно, чистоты в доме не было; Диккенс же совершенно иначе представлял себе свою жизнь в период, когда добьется успеха, и терпеть все это был не намерен. Он положил много сил на то, чтобы обрести внутреннюю дисциплину, которая навсегда исключала опасность жить подобно родителям — транжирить без зазрения совести, а потом кое-как сводить концы с концами. Он и жене готов был помочь добиться подобной же самодисциплины и расстаться с богемными привычками родного дома. И он этого добился — но не столько помог ей, сколько заставил ее, подавил, и заодно — это была дорогая расплата — вытравил в ней индивидуальность, которая когда-то его привлекла».

8

В честь Мозеса Примроза — героя романа Оливера Голдсмита «Векфилдский священник».

9

Kaplan F. Dickens: A Biography. London: Hodder and Stoughton, 1988.

10

Tomalin С. Charles Dickens. Penguin Books, 2012.