Страница 6 из 12
Старый книгопечатник нервно крутил кольцо. Золотой дракон то оказывался под пальцем, словно подстерегая неграненый рубин, то появлялся вновь, вцепившись когтями в красный камень, будто высасывая из него кровь.
– Я сообщу о ваших требованиях кому следует. Мои компаньоны польщены вашей заинтересованностью. И несколько обеспокоены…
Гийом Шартье был удивлен, узнав, что Фуст, как и он, всего лишь посредник. Однако он не собирался развеивать тревогу таинственных хозяев Фуста, да и не мог сказать ничего определенного относительно намерений короля. Почтительность, которую проявляли к его государю эти люди, зиждилась на страхе перед ним, так и должно быть.
– Дабы не оскорблять его величество, они готовы принять посланника.
– Где и когда?
– Дата на ваше усмотрение, монсеньор. А вот место отнюдь не близко.
– Это неважно. У нас хорошие лошади.
– Боюсь, лошади не понадобятся. До Святой земли быстрее добираться морем, нежели сушей.
Епископ с трудом сдержал дрожь. Затем с истинно пастырским спокойствием повернулся к Франсуа:
– Ты хорошо переносишь качку, Вийон?
Ответа Франсуа Шартье, разумеется, не ждал. Он дал приказ о немедленном отъезде, продиктовал условия, назначил сроки, потребовал гарантии, тем более что Фуст упорно отказывался раскрыть имена своих покровителей и даже не назвал место их пребывания. Иерусалим? Тверия? Назарет?
Вийону в сопровождении Колена надлежало отправиться в Геную, там его будут ждать и передадут дальнейшие указания. Хозяева Фуста раскроют свои имена лишь в том случае, если переговоры завершатся успешно. Шартье негодовал, полагая, что подобная таинственность оскорбительна для французской короны. Неужели порядочность короля ставится под сомнение? Но пришлось смириться: Фуст куда больше боялся навлечь на себя гнев своих покровителей, нежели нанести обиду Людовику XI, путь даже придется гнить в застенках. Надо сказать, что подобная решимость не могла не произвести впечатления на епископа.
Шартье резко завершил визит и ушел, не попрощавшись с Франсуа. Фуст и Шёффер заискивающе проводили монсеньора до самой двери мастерской. Оставшись в кабинете один, Вийон в последний раз бросил взгляд на полки, стараясь разглядеть украшенный гербом том, который Петер Шёффер поспешил от него спрятать. Всем известно, что Медичи – союзники Людовика XI. Король убедил их перевести в Лион свои женевские предприятия как раз тогда, когда Франсуа встречался там с Фустом. У них имелись давние торговые отношения, но, помимо этого, Медичи, известные своей ученостью и любовью к книгам, вполне вероятно, давали королю советы. Их библиотека была одной из лучших в Европе. Но что все-таки означали древнееврейские знаки на их гербе? Медичи, как и Людовик XI, хитры и коварны. Если понадобится, они заключат союз с самим дьяволом.
Шёффер поспешно вернулся, схватил Вийона за локоть и потащил к двери. Не успев опомниться, Франсуа оказался на улице. Легкий ветерок ласкал его щеки. Он попытался привести мысли в порядок. Во что это он ввязался? Он никогда не боялся неведомого. Напротив, он ненавидит все, что известно заранее, что можно просчитать и предугадать. Но он не любит чувствовать себя марионеткой в чужих руках, не любит, когда им играет капризная судьба. Он всегда старался управлять собственной жизнью, он должен сам делать выбор, пусть даже неправильный. До сих пор так оно и было. И сейчас он мог бы сбежать, прибиться к шайке разбойников в лесу, в Фонтенбло или Рамбуйе, или просто спрятаться в какой-нибудь савойской деревушке подальше от Шартье и судейских, которые в конце концов потеряют его след. Так почему же он мечтает о судне, ожидающем его в генуэзском порту, о натянутых белых парусах, представляет себе, как нос корабля рассекает волны и вот-вот прорвет горизонт?
Встав на пороге типографии, Шёффер убедился, что чужака поблизости нет. Франсуа ускорил шаги и обогнул угловой дом улицы Сен-Жак. Надо было как можно быстрее предупредить Колена, что завтра рано утром им следует явиться в Консьержери, чтобы получить разрешение на выезд и необходимые для путешествия деньги.
Улицы были пустынны, дождь перестал, между крышами виднелось бледное закатное небо. Франсуа шел быстрыми шагами, а его тело сотрясала странная дрожь. Чтобы прогнать озноб, он попытался сосредоточиться на знакомых вещах и согреться их теплом: грязные мостовые, каменные межевые столбы, позеленевшие от мха, вывески над воротами, которые раскачивает ветер: кабан, кружка, циферблат солнечных часов. Он изгнанник. Он покидает Париж, этот благородный город, где тюремщики и палачи считают себя вправе назначать цену поэтам, бросать их в тюрьму и пытать. Он не чувствует себя здесь свободно. Все стало слишком изысканным, угодливо-льстивым, слишком пропитанным духом Сорбонны. А ему нужно другое: энергия, сила, дерзость. Место, где важен каждый шаг, где каждое мгновение бросает новый вызов, где тело и душа всегда должны быть настороже. Но существует ли на этом свете такое место? Если да, то это место, полное страстей и терзаний…
На рассвете Франсуа разбудили хриплые мужские голоса, женская болтовня, грохот тележных колес. Генуя – город чрезвычайно шумный и беспокойный. Люди не умеют разговаривать тихо, только орут: из окон, из подворотен, с высоких террас. Тысячи отголосков эха перекликаются в узких улочках, отскакивают от камней, проскальзывают через слуховые окна, вонзаются в барабанные перепонки и остаются висеть плотной пеленой, не улетая в небо, слишком спокойное, слишком синее, слишком далекое.
Франсуа пнул ногой Колена, тот заворчал, потягиваясь, и сунул руку в миску с водой, стоящую прямо на полу. Кокийяр с отвращением плеснул водой в лицо, намочив при этом бороду, и медленно разлепил ресницы, мрачно окидывая взглядом отнюдь не доброе утро. Вийон уже завязывал свою котомку. Колен повернулся спиной и недовольно пробурчал:
– Корабль отплывает только завтра…
С тех пор как оба они покинули Париж, Колен не переставал ворчать и ругать Франсуа. Он-то Шартье ничем не обязан, его миссия выполнена. Фуст открыл книгопечатную мастерскую. Колен не понимает, с какой стати должен ехать на край света и бросаться в пасть гидры или циклопа, которые наверняка поджидают его в далеких странах. Он представлял, как эти чудовища уже исходят слюной, предвкушая пиршество: какая радость сожрать свежего француза, пропитанного водкой и хорошим вином. И потом, он боится моря.
Если бы Колен был восхищен предстоящим путешествием, тут-то Франсуа и следовало бы обеспокоиться. Колен – вечный ворчун, который постоянно пребывает в дурном расположении духа и наслаждается этим. Он бранится и плюется, топает ногами, пожимает плечами и постоянно ищет ссоры. Попытаться ободрить его и усмирить было бы самой большой ошибкой. Он умирает от желания воочию увидеть всех этих гидр и циклопов и свернуть им шеи.
Франсуа, не дожидаясь спутника, с мешком за спиной спустился по лестнице. Он слышал, как Колен возмущается, посылает ему проклятия, как швыряет об стену и разбивает вдребезги тазик для бритья. В общем, вот-вот присоединится.
На палубе толпились грузчики. Одни катили огромные бочки, другие на тросах волокли сундуки и ящики, энергично жестикулируя и крича, демонстрируя бурный латинский темперамент, свойственный маленькому народу, который, сопротивляясь нужде, несмотря ни на что, ко всему относится философски. За их действиями с мнимо равнодушным видом наблюдали матросы, чувствуя себя куда богаче, поскольку жили и кормились за казенный счет.
Ближе к вечеру грузы разместили и закрепили. Изнуренные работой матросы растянулись под мачтами в тени от парусов. Шум и крики, сопровождавшие погрузку, уступили место безмятежной тишине, которая нежно убаюкивала уставший корабль. Теплые цвета заката медленно ползли вверх по мачтам, окрашивая их в ярко-красный цвет. Канаты и тросы, словно штрихи на гравюре, прямыми четкими линиями расчерчивали на клетки небесную лазурь. Вдали в слабом вечернем свете проступало беспорядочное нагромождение домов и колоколен. В оранжевом мареве тонули пакгаузы и пирсы. Одинокая чайка окликала солнце отчаянными криками.