Страница 1 из 12

Братство охотников за книгами

Жерусальми Рафаэль

Рафаэль Жерусальми

Братство охотников за книгами

Шарон, моей розе, расцветшей в пустыне

…Написанное стихотворение – всего лишь веха, переправа, межевой столб на бескрайнем поле, коим является жизнь поэта.

Raphaël Jerusalmy

Published by arrangement with Lester Literary Agency

Перевод с французского Аллы Смирновой

Raphaёl Jerusalmy La confrérie des chasseurs de livres Roman Actes Sud Arles 2015

Франсуа Вийон, родившийся на закате Средневековья, – первый поэт Нового времени. Он автор знаменитой «Баллады повешенных» и «Баллады о дамах былых времен». А еще Вийон – известный разбойник и вор. В 1462 году в возрасте тридцати одного года он был арестован, подвергнут пыткам и приговорен к повешению. 5 января 1463 года парламент отменил судебное решение и изгнал Вийона из Парижа. Что с ним стало впоследствии, никому не известно…

В слуховом окне появилась красная физиономия стражника. Прищуренные глаза вглядывались в темноту. Даже через дверь было слышно, как позвякивают ключи. Франсуа затаил дыхание. Дверь внезапно распахнулась, впустив в камеру слепящий свет факела. Франсуа свернулся клубком у влажной стены, а на пороге уже вырос сутулый тюремщик с болтающимся на поясе хлыстом. Затем в камеру вошли два лакея в ливреях, поставили небольшой столик с витыми ножками. Пока один с нескрываемым отвращением на лице сметал веником в угол солому и экскременты, второй внес два обитых тканью стула и большую вышитую скатерть. Очень ловко, не делая ни единого лишнего жеста, он аккуратно разместил на столике фаянсовые тарелки и блюда, серебряные приборы, корзинки с печеньем и фруктами, поставил два медных подсвечника, стеклянный графин и глиняный кувшин. Слуги ни единым взглядом не удостоили заключенного, который растерянно наблюдал за их действиями. Закончив работу, они удалились, так и не вымолвив ни слова. Тюрьму окутала ночная тишина. Даже крысы прекратили свою возню в щелях толстых стен.

Тьму дверного проема внезапно озарил силуэт, закутанный в белый льняной стихарь. В одной руке человек держал самшитовые четки, в другой – фонарь, в лучах которого ярко алел вышитый на груди крест.

– Гийом Шартье, епископ Парижский, – представился посетитель, жестом приказывая охраннику снять с заключенного кандалы.

Его преосвященство сел и налил вина. Ничуть, казалось, не обескураженный вонью и грязью, он учтиво предложил гостю присоединиться. Франсуа с трудом поднялся, одернул рубаху, пытаясь спрятать рубцы от ран, неловко пригладил волосы, расправил плечи, ему даже удалось изобразить нечто вроде улыбки. Епископ протянул ему жареную индюшачью ножку. Франсуа жадно схватил ее и, пока Гийом Шартье излагал цель своего визита, обглодал до костей.

Каждое слово прелат выговаривал очень мягко, со спокойной невозмутимостью, свойственной служителям Церкви. В затхлом воздухе камеры сладкий голос разливался, как ладан. Франсуа с трудом заставлял себя слушать епископа. Винные испарения щекотали ему ноздри. Между большими кусками мяса и жадными глотками бургундского он едва улавливал обрывки слов. Следовало, однако, проявить больше внимания, поскольку Шартье, подчеркнув, что обладает всеми полномочиями посланника короля, заговорил о возможности избежать виселицы.

Потянувшись к отбивной из молодого кабана, Франсуа опрокинул полный кувшин соуса из трюфелей. Глуповато посмеиваясь над собственной неловкостью, он искоса взглянул на прелата. Сейчас был самый подходящий момент всадить вилку в сердце нежданного гостя.

Гийом Шартье ожидал более теплого приема, он рассчитывал, что благодарная аудитория станет ловить каждое его слово. А перед ним сидел прожорливый мужлан с грубыми руками и, почти засунув физиономию в миску, жадно поглощал еду. Поручение, которое собирался доверить ему Людовик XI, требовало ловкости и сноровки. Малейшая оплошность – и разразится серьезный политический кризис, а то и вооруженный конфликт. А у этого заключенного репутация строптивца и бунтовщика. Впрочем, мятежный дух – как раз то, что надо епископу Парижскому, не зря он сделал ставку на этого человека.

Пока Вийон расправлялся с огромной порцией козьего сыра, Шартье достал из-под плаща книжный том – грубый переплет из свиной кожи безо всякого орнамента, на корешке жирными буквами выведено заглавие: Res Publica.

– Папский престол любой ценой хочет помешать публикации этого труда.

Шартье не без удовлетворения заметил, что Вийон оторвался от еды. При мерцающем свете свечи два человека переглянулись, словно заговорщики. Но не полумрак камеры способствовал их внезапному единению, такое родство душ возникает, если есть общая страсть, и епископ отбросил сомнения, он понял, почему удостоил смертника визитом: их роднила любовь к книгам, ко всему, что связано с книгами.

Франсуа выпрямился, вытер руки и взял фолиант, положенный Шартье на скатерть. Осторожно погладил обложку, осязая ее, как слепой, пробуя на ощупь текстуру, провел пальцами по обрезу, по складкам кожаного переплета. Когда он открыл книгу, его глаза засияли. Он бережно перелистал страницы. Прожорливый мужлан исчез словно по волшебству. Человек, который сидел сейчас перед епископом, держался уверенно и явно знал толк в книжном деле.

Забыв о знатном посетителе, Франсуа внимательно изучал качество бумаги, чернил. Страницы были заполнены латинским текстом, иногда встречались греческие термины. Строчки плотные и тесные, лишь небольшие интервалы между параграфами. В сплошном потоке слов – робкие знаки препинания. Грубая, некрасивая работа, книга словно сделана наспех. Это не манускрипт переписчика – шедевр каллиграфии, а какое-то нагромождение неуклюжих букв, неаккуратные строчки вкривь и вкось разбегаются на странице. Франсуа доводилось видеть такие тома в университетских библиотеках. Эти изготовленные на машине книги он находил довольно уродливыми.

Епископ кашлянул, чтобы отвлечь Франсуа от размышлений.

– Этот экземпляр продается из-под полы. Он сделан на станке некоего Иоганна Фуста, печатника из Майнца.

Франсуа положил книгу на стол и схватил зеленое яблоко. Он почти не слышал Шартье, чей монотонный голос не мог заглушить чавканья и хруста. Кислый сок щипал разъеденную нарывами слизистую, тюремная диета никому не идет на пользу. С отвращением он выплюнул все на пол. Шартье с сожалением понял, что перед ним неотесанный хам. Вийон, казалось, слушал вполуха, всем своим видом демонстрируя скуку. Епископ вновь принялся излагать суть возложенного на него поручения, все больше убеждаясь в бесполезности своего визита. Впрочем, он не мог вернуться ни с чем. Король по-прежнему был уверен, что Вийон – идеальный кандидат, хотя советники и пытались его разубедить.

Деятельность Иоганна Фуста давно возбуждала любопытство двора. Этот немецкий печатник открыл много мастерских в небольших городках в Баварии, Фландрии, на севере Италии. Похоже, печатные станки не приносили ему никакой прибыли. Однако их количество увеличивалось в пугающей прогрессии, словно войска захватывали все новые и новые территории. Какова же его цель? Согласно полученным сведениям, Фуст ежедневно терял деньги. В Майнце он брал заказы на Библии и религиозные труды, но в других городах его печатные станки производили книги совсем иного рода: сочинения древних греческих и римских авторов, современные трактаты по медицине и астрономии, которые, похоже, он один и мог раздобывать, причем источники их происхождения были неизвестны. Откуда он их берет? В сочинении «Государство», которое Вийон только что держал в руках, Платон излагает свое видение того, как дóлжно управлять городом. Этот текст укрепляет Людовика XI в его политических замыслах. Он также упрочивает статус французской Церкви, желающей освободиться от гнета Ватикана. Отсюда и оппозиция Риму. Отчего Фуст так упорствует в стремлении публиковать подобного рода сочинения, рискуя вызвать гнев инквизиции?