Страница 20 из 22
Когда им удалось добраться до ее дома, был первый час ночи.
– Я провожу вас, – поставил ее перед фактом Иван, выходя из машины.
– Спасибо, не надо, – попыталась устало возразить Катерина, с тоской подумав, что они не заехали в магазин, так как она постеснялась попросить его на минутку остановиться, а у нее пустой холодильник, и через пять часов вставать на дежурство, и надо будет выйти раньше, так как с пустыми руками на сутки идти нельзя – плохая примета…
– Не обсуждается, – произнес он так, что если у нее и были какие‑либо возражения, то они застряли где‑то на уровне между желудком и диафрагмой. – Проводить вас – это не предложение, это принятое и приятное решение. Однако у вас здесь живенько… – продолжал он, без видимого удивления оглядывая неуютный подъезд с облупившейся краской на стенах, старенькую лестницу со стоптанными ступеньками, перила с оторванными местами деревянными поручнями и погнутыми балясинами. – А почему парадная нараспашку?
– Проветривается… – не вдаваясь в подробности, ответила Катерина, медленно поднимаясь наверх. Электрический свет во всем подъезде был тусклым, с тошнотворным грязно-белым оттенком. Энергосберегающие лампочки были закрашены масляной краской (чтобы некоторые предприимчивые жильцы их не выкручивали для дальнейшего использования в личных целях), и мутное освещение усиливало ощущение глубокой запущенности.
На последней ступеньке четвертого этажа, распространяя вокруг себя запах дешевого алкоголя, прислонившись боком к стене, разрисованной каким‑то начинающим художником граффити, сидела Нона. Она крепко спала, положив голову со спутанными волосами на скрещенные на коленях руки.
– О, Господи, ты опять ключи потеряла, – чуть запыхавшись, озвучила увиденное Катерина, оттесняя растерявшегося Ивана. – Эй, «красавица, проснись: открой сомкнуты негой взоры…». Я пришла, и считай, что тебе сегодня очень повезло и не придется снова ночевать в подъезде или где‑нибудь на вокзале. Да просыпайся уже, или тебе ключи сюда вынести?
Катерина потрясла Нону за плечо, но вместо того чтобы проснуться, та, как тряпичная кукла, стала медленно заваливаться набок. Ее голова неестественно отклонилась к правому плечу, вдруг запрокинулась назад устремив вверх стекленеющие глаза, руки сползли с колен, открыв на груди черную дыру с огромным, продолжающим расползаться во все стороны кровавым пятном. Понимая, что с такой раной в области сердца выжить невозможно, Катерина, на уровне условного рефлекса попыталась определить пульс на запястье и в области сонной артерии. Сомнений не было – та была мертва, и с момента смерти прошло совсем немного времени.
– Ничего не трогай, – быстро сказал Иван и, взяв Катю за плечи, силой отвел ее в сторону.
– Это моя соседка, я думала, что она, как всегда, пьяная, а она мертвая, – заикаясь от бьющей ее дрожи, с трудом выдавила из себя она. – Ее только что убили, вот только что, перед самым нашим приходом. К-кожа еще теплая, и кровь т-только начинает сворачиваться. Он – этот, кто убил, – где‑то рядом.
Она нервно оглянулась – лестница была пуста.
– Ничего не трогай и никуда не уходи, – на ходу повторил свой приказ Иван и бегом бросился наверх по лестнице на пятый этаж и дальше к чердаку.
– Вернитесь! У него пистолет!!! – крикнула Катя в его быстро удаляющуюся спину и, поняв, что он ее не слышит, уже тише добавила: – Надо же вызвать скорую… и полицию… Хотя скорую можно во вторую очередь.
Нона лежала на боку, глядя тускнеющими глазами на мир, с которым ей пришлось так внезапно проститься на этой запущенной лестничной площадке. Пока Иван обследовал чердак, Катерина, стараясь не смотреть на бывшую соседку, пристроила сумку на колено и отчаянно пыталась найти мобильный. Как бы она ни старалась положить его так, чтобы он всегда был под рукой, телефон как по волшебству перемещался на самое дно сумки, независимо от ее габаритов и степени наполненности. На этот раз ей пришлось закопаться в своем ридикюле почти с головой, обнаружив искомое на его обычном месте, то есть именно на самом дне, под огромной косметичкой, забитой предметами первой необходимости.
– Полицию вызвала? – спускаясь к ней, спросил Иван. – Там открыта дверь на чердак, а чердак сквозной на все подъезды. Думаю, убийца нас услышал и ушел, сейчас его и след простыл.
– Вызвала, – у Катерины внезапно сел голос. Куда бы она ни смотрела, глаза сами собой возвращались к еще не остывшему телу. Что‑то было не так. Конечно. Сумка… Нигде не было видно ее брендовой, купленной за баснословные деньги сумки от Валентино. – Я не вижу ее сумки, – продолжила она вслух. – Такая кожаная, темно-коричневая… с длинными ручками, чтобы можно было носить через плечо…
Грохот тяжелых шагов поднимающегося по ступенькам множества мужских ног прервал ее, и через несколько минут на узкой лестнице и небольшой лестничной площадке уже давилось куча народу. Мужчина в застегнутой осенней куртке, из‑за ворота которой виднелся угол несвежей рубашки, измятых брюках и нечищеной обуви совсем не походил на того полицейского, к которому в критическую минуту хотелось бы обратиться за помощью. Он невнятно представился и попросил их показать документы. Трехдневная щетина и короткий, с проблеском седины отросший ежик, мешки под глазами и набрякшие веки над ними, тяжелый подбородок и крупный нос, покрытый сетью атеросклеротических прожилок, усиливали и без того весьма несимпатичный образ типичного «одинокого мужичка за пятьдесят». С печальным, почти трагическим выражением лица взяв у Катерины и Ивана паспорта, полицейский тщательно изучал в них каждую букву, периодически сверяясь с фотографиями, чтобы еще раз удостовериться – перед ним стоят их истинные хозяева. Одновременно, чуть склонив голову вбок, он внимательно слушал историю обнаружения тела, вновь и вновь возвращаясь к их документам. Наконец, будто смирившись с тем, что и документы, и их владельцы подлинные, он с видимым сожалением передал бумаги совсем молоденькому коллеге, единственному, кто из всей группы был в форме. Катерина тут же про себя решила, что тот определенно стажер, и не только по возрасту, а по тому, как молодой человек, осторожно примостившись на ступеньках, старательно пристроил на коленях планшет с прикрепленным к нему бланком, стал все тщательно записывать, при этом высунув от переполняющего его усердия кончик языка. Так работали ее клинические ординаторы. Ох, завтра, нет, уже сегодня ей на дежурство…
Данные паспортов были переписаны. «Стажер» передал их своему непосредственному начальнику, а тот, в свою очередь, вернул документы их законным владельцам. Казалось, что при этом его печаль только усилилась. Свидетели не были похожи на убийц (хотя чего в жизни не бывает) этой лежащей на затоптанной лестничной площадке странного вида девицы. Та была одета явно не по сезону: легкое, видно, когда‑то очень дорогое, а теперь потерявшее какой‑либо вид грязное пальто, такое же грязное платье, теперь еще и залитое кровью, зимние сапоги, явно не из дешевых, надетые на голые ноги, и еще от тела за версту тянуло алкоголем. Катерина почему‑то подумала, что «печальный следователь», ни фамилии, ни звания которого она толком не расслышала, уже раскрыл преступление. Лица, ведущие асоциальный образ жизни, не поделили спиртное, и дело закончилось огнестрелом. Только вот откуда у подобных лиц оружие, способное проделать в груди такую дырищу, скорее всего, никто выяснять не будет. Да и кому это может быть интересно? А тем временем на лестнице вовсю разворачивались следственные мероприятия. Катерина, стараясь никому не мешать, протиснулась к двери своей квартиры и, открыв ее, не глядя, забросила куда‑то вглубь сумку, уже порядком оттянувшую ей руку.
– Кофе будете? – предложила она Ивану, видя, что полиция потеряла к ним интерес, и, будучи абсолютно уверенной в том, что тот откажется, еще добавила (чтобы у него не было уже никаких сомнений): – Растворимый.
Иван было собрался ответить, но Катерина не дала ему этой возможности. Ее взгляд зацепил связку ключей, сиротливо висевших на вешалке в ее коридоре, и она тут же окликнула «мятого» полицейского. Он в это время, находясь на лестничной площадке между четвертым и третьим этажами, общался с кем‑то из своих коллег. В действительности, активно размахивая руками, что‑то говорил его собеседник, а сам следователь молчал и, похоже, мирно дремал с полузакрытыми глазами.