Цивилиzации

Затем я спросил, где мои люди. Тогда по знаку царя привели моих матросов (и видно было, что некоторых недостает), а с ними – экипаж «Ниньи», и надо сказать, состояние этих людей оставляло желать лучшего. Я был крайне возмущен столь скверным обращением с христианами и пригрозил Бехекио самыми страшными карами, заверив, что мои повелители не потерпят подобного оскорбления. Не знаю, что из этого понял царь, но отвечал он, повысив голос. Если верить толмачу, он винил христиан в том, что многих индейцев забрали против их воли, разлучили с семьями и надругались над их женщинами.

Я заверил его, что индейцев увезли ради их же спасения и что мы, насколько могли, старались не разлучать семьи, а если христиане успели надругаться над женщинами из этих мест, то совершено это было без моего позволения и их следует наказать. Мне неведомо, как были изложены мои слова и как истолковал их Бехекио, но, услышав это, он велел схватить всех плененных им христиан – экипаж «Ниньи» и моряков с нефа, которые не сопровождали меня. Их связали у нас на глазах. А затем посреди деревенской площади, перед всеми собравшимися привязали к заранее поставленным столбам и отрезали им уши.

Я бессильно наблюдал за этой жестокой расправой, ведь индейцев было слишком много и они были слишком хорошо вооружены: что бы мы ни предприняли, это обрекло бы нас на верное растерзание.

Наконец Бехекио знаком велел мне и тем, с кем я пришел, удалиться. Я громко ответил, что мы ни за что не оставим христиан в столь ужасном положении, в руках язычников, не ведающих о спасении души и Святой Троице. Он позволил нам отвязать несчастных братьев, но, когда мы собрались вновь овладеть нашими судами, их стражи преградили нам путь к морю и каравелле на берегу. Бехекио знаками показал, что для возвращения на небеса, с коих мы сошли, в кораблях нет нужды.

Нам оставалось только углубиться в лес, вместе с ранеными и без лошадей.

Нас тридцать девять.

Воскресенье, 16 декабря

Господь наш, кладезь мудрости и милосердия, ниспослал нам испытание, но решил нас не покидать.

Долго блуждая по лесу, мы нашли другие деревни, брошенные индейцами, ибо они трусливы и идут против нас только из великого страха. На наше счастье, они оставили немало припасов, а в их круглых хижинах можно выхаживать раненых.

Висенте Яньесу, капитану «Ниньи», увечья на месте ушей причиняют большие страдания, как и всем покалеченным. Раны чернеют, есть умершие.

Пленным удалось узнать, что Бехекио родом из тех же мест, что и Каонабо, которого местные призвали, чтобы нас прогнать. Не знаю, за что они нас так ненавидят, ибо мы не совершили по отношению к ним ничего дурного, и я всегда следил, чтобы с ними хорошо обращались.

Индейцы, находившиеся в украденных у нас шлюпках, завладели нефом, застав команду врасплох: людей перебили или взяли в плен. Четверо моряков, которых я отправил предупредить экипаж, не добрались до места. Те, кто пережил нападение, подтвердили мне, что одолевшие их индейцы прекрасно вооружены.

Увидев вокруг целый рой каноэ и опасаясь абордажа, капитан «Ниньи» стал уходить и нашел убежище в гавани (куда затем привел нас касик), но там его захватили аборигены. Кто мог ожидать такого коварства от людей, которые ходят нагими?

На этот раз я приказал выстроить башню и укрепления понадежнее, а еще вырыть широкий ров. Висенте Яньес и все остальные сокрушаются и говорят, что живыми нам Испанию не видать. Но я уверен в обратном: если бы нам удалось восстановить силы и завладеть оружием, с оставшимися людьми и подкреплением Мартина Алонсо Пинсона, когда тот соизволит вспомнить, что обязан мне повиноваться, и явится после своей выходки, я покорил бы весь этот остров, который, полагаю, превосходит Португалию территорией и вдвое – населением, только оно здесь нагое и бесконечно трусливое, если не считать войско этого Бехекио. Так что я подумываю взять Бехекио хитростью, чтобы вернуть корабли, оружие и припасы.

А пока разумно выстроить башню, и пусть она будет сооружена по всем правилам фортификации, ведь сейчас у нас только шпаги да несколько аркебуз и немного пороха.

Вторник, 25 декабря, день Рождества Христова

Случилась беда.

Неф оставался на якоре в гавани возле деревни, где подверглись истязаниям наши товарищи по несчастью. И вот нынче утром один из моих людей, которого я отправил охотиться, чтобы обеспечить форт пропитанием, предстал передо мной в крайнем возбуждении и сообщил, что видел издалека, как неф движется. Известие произвело необычайное впечатление на моих людей, которые жили надеждой снова заполучить этот корабль, как и другой, остававшийся на суше, и возвратиться в Кастилию.

Когда произошла моя встреча с касиком Бехекио, я оставил на борту троих матросов, и, если их не убили, быть может, им удалось высвободиться и завладеть судном. Или же это индейцы решили поупражняться в навигации.

Чтобы все точно выяснить, мы поднялись на довольно высокий уступ в скалах, откуда хорошо был виден порт.

Неф и в самом деле начал движение и, похоже, собрался выйти из гавани, но опасно приближался к скалистой отмели. Кто бы ни стоял на мостике, было видно, что со штурвалом он не справляется.

Неф неумолимо подходил к отмели. Потрясенные этим прискорбным зрелищем, мы громко кричали от ужаса. Когда судно в конце концов наткнулось на отмель и нам почудилось, будто мы слышим треск обшивки, дружный стон вырвался у нас из груди.

Увы, неф сел на мель, и даже если вдруг Мартин Пинсон вернется на «Пинье», нам не хватит двух каравелл, чтобы всем добраться домой.

Великое испытание уготовил мне наш Господь в день Рождества, все равно для нас священный. Я не должен сомневаться в Его замыслах и твердо верю: нет равных мне в истовости служения Вседержителю нашему, и потому Он меня не оставит.

Среда, 26 декабря

Обезумев от горя и ярости из-за потери нефа, мои люди поспешили на место крушения, прежде чем я успел что-либо сказать или сделать, дабы остудить их гнев. Не найдя никого среди обломков, они проникли в отсек с запасами и забрали оттуда столько пороха и вина, сколько могли унести, а затем, еще более потрясенные плачевным зрелищем разрушенного корабля, направились к берегу, где находилась каравелла, в полной решимости пустить в ход клинки. Но воинов Бехекио там не было, и тогда, охваченные исступлением, с криками «Сантьяго! Сантьяго!» [12], они перебили всех до последнего жителей деревни – мужчин, женщин, детей, после чего разграбили ее и сожгли. Деяние они совершили предосудительное, но в их защиту скажу, что одним своим видом место это оживило в них воспоминания о перенесенных муках.

Когда их гнев утих, они выгрузили из запасов «Ниньи» все, что смогли, но не стали спускать ее на воду, ведь для этого понадобилось бы много времени и труда, а они опасались возвращения Бехекио. Доставленное ими оружие и особенно бочки с вином радостно встретили все выжившие. Правда, у нас так и нет лошадей.

Пришел вечер, и мы устроили пир, чтобы отпраздновать победу, ибо что это, если не она? Еще вчера, после потери нефа, положение казалось отчаянным, но теперь оно несколько улучшилось, и хвала за это нашему Господу.

Понедельник, 31 декабря

Шестеро моих матросов, которые вышли за пределы форта пополнить запасы воды и древесины, попали в ловушку и погибли. Индеец подъехал верхом прямо к входу в крепость, где оставил корзину с головами этих несчастных христиан.

Я приказал как следует укрепить все сооружения, поскольку не сомневаюсь, что Бехекио к нам еще вернется.

Вторник, 1 января 1493 года

Всадники напали на троих людей, посланных за ревенем, который я собирался привезти вашим высочествам. Одному чудом удалось от них уйти и укрыться в горах – там, где лошади не могли его нагнать.

Моя команда нервничает, страшась появления Бехекио, и считает, что оно неизбежно; в этом, впрочем, уверен и я.