Страница 11 из 15
Затем он проводил её до калитки.
– Вот мы и пришли, дальше для вас хода нет. Боже, какая глупость, мы же совершенно взрослые люди!
– Мне объяснили тем обстоятельством, что такие предосторожности из-за того, чтобы мы, гости из будущего не устроили в этом санатории содомский вертеп.
– Вот как? Логово разврата! Знаете, я бы даже в нем активно поучаствовала. До свидания, продавец лимонада!
Она ушла не оборачиваясь. Какая странная женщина, ни слова о будущей встрече. Он ей не понравился? Ну да, есть ли шансы у обычного паренька против такой яркой красотки. Но все-таки – «Надежда, какое милое имя!» Холмогорцев не осознавал, что до самой комнаты шел со странной глуповатой улыбкой. Илья также ничего ему не сказал, только молча выключил бра. Сосед по палате любил рано засыпать.
Будни свалившегося на голову попаданца. Ярославский ЦПВП. 28 октября 1974 года
Полынин по своей стародавней привычке расхаживал по кабинету. Холмогорцев уже привык к такой манере вести беседу и молча поглядывал на своего куратора. Он размышлял о том, кто же все-таки этот странный человек? Ну никак не похож он на простого майора КГБ в его понимании. Или, и в самом деле, они в эти времена были именно такими? Интеллигентен, образован, обходителен и умеет втираться в доверие. Хотя с другой стороны, что знает обыкновенный обыватель о товарищах из компетентных органов? Образы, созданные на киноэкране? Документальные воспоминания проплаченных пропагандистов по телевизору? Так что будем исходить из того, что и там работают люди и ничто человеческое им не чуждо.
Насколько Степан помнил, внутренним сыском и контрразведкой в стране занималось специальное, второе управление КГБ. Его же в семидесятые годы преследовали частые провалы. Поляков, Гордиевский, Калугин, Митрохин и многие другие были далеко не заурядными предателями, а весьма высокопоставленными сотрудниками, с покровителями из высшего руководства ведомства. И ведь наверняка все эти фамилии уже слиты, больно часто были на слуху. Так что в КГБ скорей всего до сих пор стоит большой, да что там говорить, огромнейший шухер. Чистки должны быть не хуже, чем в приснопамятном тридцать седьмом.
Да и политический сыск в том же втором управлении на поверку оказался ужасающе неэффективным. Идеологию нескольких важных для общества слоев он поменять так и не смог, зато снискал Комитету славу «грязной конторы». НКВД было в этом плане честнее: если враг – то расстрелять, а не сотрясать понапрасну воздух. К чему тогда непомерно раздутые штаты, бесконечная слежка за всем и вся, липовые отчеты для карьеры и разбухание внутреннего аппарата? Ведь именно за это и не любили, в общем-то, нужную для нужд государства контору. Сейчас Холмогорцеву было интересно, какую ветвь огромного ведомства представляет Полынин.
– Что вы на меня так странно смотрите Степан? Как будто вызываете на откровение. Извините, просто до вас у меня был довольно-таки сложный кадр. Ваша смена в целом на редкость положительная, вот и сорвался после беседы с подобной мразью. Это абсолютно непрофессионально и недопустимо. Извините еще раз!
– Лёва Новожилов?
– Настоящая фамилия у него другая.
– Я уже догадался. Некоторые люди этой нации бывают поистине несносны.
– Зачем же так! Я знаю много достойных людей из представителей еврейского народа.
Холмогорцев внимательно следил за лицом гэбиста, он явно не врет или просто отличный артист. Хотя хладнокровие вроде как одно из отличительных свойств этой профессии.
– Вы ведь сами, Кирилл Тимофеевич, из какой части вашего ведомства? Не очень-то похоже на человека, занимающегося внутренним сыском и диссидентами.
Полынин удивленно обернулся, затем его губы исказила саркастичная улыбка.
– Вы проницательный человек, Степан. Точно занимались только ремонтом вычислительной техники?
– Кирилл, вы не представляете, каким надо быть проницательным человеком, чтобы вести в нашей стране собственный бизнес. Пройти между Харибдой чьих-то личных коррупционных интересов и Сциллой государевых. Вернее, ложно трактуемых чиновниками под видом государственных. Гипертрофированное понимание собственной значимости и важности для общества – вот бич всех служивых людей в России. Кстати, порок, ведущий свой род еще из глубин седой древности. Обычный гражданин в нашей стране со времен народного веча защищен от государственного насилия крайне плохо. Не обольщайтесь, вашего времени этот факт также касается. Государственное часто ложно ставится выше общественного, интересы же рядового гражданина попросту никого не волнуют.
– Ну вы, – Полынин закашлялся и тут же потянулся за графином, – пожалуйста, так уж не утрируйте.
– Я и не утрирую! – нарочито тяжело вздохнул Холмогорцев. – Сии обстоятельства постоянно возникают вокруг и лезут в глаза. Вспомните хотя бы бессмертные произведения Салтыкова-Щедрина. Наше общее с вами будущее, как никогда подходит под его высказывания.
Степану показалось, что куратор передернул плечами. Видимо, подобное сравнение его глубоко зацепило. Идеалист или искренне верит в собственную службу? Хрен знает, как в эти времена люди в форме относились к своей работе. Это ФСБшники двадцать первого века были прежде всего верны конторе, её непогрешимости и нахождению превыше всего остального.
– Ладно, не будем ходить далеко да около. Я и в самом деле из несколько другой структуры.
Холмогорцев нахмурил лоб. Честно сказать, он не слишком хорошо разбирался в хитросплетении разведслужб.
– Внешняя разведка?
– Не угадали. Первое главное управление – это наша элита, их слишком долго учат, чтобы дергать на посторонние задачи. Я же служил в Пятом управлении. После известных событий в нем было создан специальный одиннадцатый отдел. Он занимается непосредственно вами, людьми из будущего, так нежданно свалившимися на нашу голову.
– Я еще не полностью разобрался в нынешней политической ситуации в СССР, – начал осторожно Степан, – но в вашей конторе по видимости произошли существенные изменения?
– Да, они есть, и правильно вы заметили, что существенные. Но Степан, пожалуйста, не лезьте туда, куда вас не просят. Это хороший мой вам совет. Времена нынче непростые, многое меняется слишком стремительно. Можно с легкостью попасть под жернова, а оно вам надо?
– Когда они у нас на Руси простыми были?
Полынин раздраженно повернул голову, но Степан уже примирительно поднял руки. Выраженное достаточно мягким тоном предупреждение нисколько не обмануло Холмогорцева, это был прямой и четко высказанный запрет. Черта, за которую лучше не переступать, правила некоей внутренней игры. Все мы по жизни играем какую-нибудь роль в чьей-то игре. Даже короли и президенты зачастую несвободны в выборе и принятии решений. Только истинные лидеры и гении от политики вроде Сталина, Рузвельта и не к ночи помянутого Гитлера смогли запустить в историю собственные игры, заставив мир пойти другим путем.
– Нелегко, наверное, с нами?
– Ну, как бы сказать помягче – непросто. Дело даже не в разнице по времени и мировоззрении. Вы все какие-то другие, – Полынин замолчал, видимо, подбирал нужные слова. – Вам, Степан, покажется странным, но на наш взгляд, вы невероятно свободно ощущающие себя личности.
– Это как? – Холмогорцев от искреннего удивления чуть не уронил пряник в чай, они оба любили после обеда вместе почаевничать.
– Сразу и не объяснить. Поведение ваших собратьев совсем другое, не скованное комплексами. Взгляды на жизнь заметно шире, как у вас там было принято говорить, толерантней. И есть нечто еще такое…неуловимое. Понятно, что вашему поколению пришлось пережить многое. Как мне объяснил один товарищ по временному переселению – вы прошли разом четыре уникальных исторических формации. Государственный социализм, крайне неудачная попытка его реформации – сурового слома старой системы, отчего-то называемой у вас перестройкой. Эпоху жесткого, поистине бандитского передела собственности и власти, связанного с войнами и развалом госаппарата; и время становления государственно-олигархического капитализма постиндустриального толка, – Холмогорцев, буквально разинув рот глядел на куратора. Вот это он успел нахвататься терминов из будущего. Какая отличная память! – Как ни странно, но об этом опыте упоминают буквально все, невзирая на свои политические взгляды. Пережив необычайно многое, вы в сравнении с нами более вольных в суждениях и поведении. Для вас фактически нет незыблемых авторитетов, на все в мире вы взираете с большой долей нездорового цинизма. Цинизм, конечно, хорош в меру, чтобы не видеть наш мир в розовом свете, но у вас он поистине зашкаливает. Современные советские граждане узнают вашего брата довольно быстро. Больно уж вы выделяетесь на общем фоне. И вам к этому придется долго привыкать.