Страница 8 из 13
Недалеко от нашего дома располагалось местное кладбище, рядом с которым мы порой играли. Многие дети боялись туда ходить, но я брала их с собой, отводила на кладбище и, удобно усадив, рассказывала разные истории, которые узнавала от взрослых. Порой, видя, как они начинают пугаться, я раззадоривалась и принималась подшучивать над ними.
Однажды, найдя на полу череп какого-то животного, я решила напугать детвору и, проведя их к кладбищу, самым серьезным тоном предупредила:
– Послушайте меня внимательно! Никто сейчас не должен оборачиваться! За вами идет душа мертвеца.
Мальчишки оцепенели от ужаса, очень испугавшись моих слов, но, не выдержав, обернулись назад и увидели череп. Их охватила такая паника, что некоторые бросились искать укрытие, а другие дрожали от шока, как листочки на ветке дерева, не в состоянии сделать хоть шаг. Увидев, как они испугались, я поспешила крикнуть:
– Ребята! Не бойтесь, это просто череп какого-то трупа.
Но что бы я ни говорила, я никак не могла их успокоить и решила их быстро оттуда увести.
– А ты не боишься, Руле? – спросили меня дети, увидев мое спокойное и хладнокровное лицо.
– Нет, конечно, – наотрез отвечала я. – Чего мне бояться? Что мне может сделать этот череп?
– Сегодня ночью он тебе приснится и заберет тебя с собой.
– Ты думаешь, я боюсь? Я ведь ничего такого не сделала и готова хоть ночью прийти сюда и ждать.
Услышав меня, дети, казалось, испугались еще сильнее.
На следующее утро я узнала, что некоторые дети ночью обмочили постель и один из мальчиков, боясь, что об этом узнает мама, оставил постель незаправленной, чтобы все высохло.
У большинства моих подружек были свои куклы, которых они приносили с собой и с которыми играли рядом с нами. Я всегда смотрела на то, как они мило играют, и тоже очень хотела, чтобы у меня была своя такая же. Однажды одна из девочек сказала мне:
– Пойдем, я помогу тебе сделать такую же куклу, Фарангис.
– Но я не умею. Ты сможешь сделать мне такую же? – радостно спросила я, посмотрев на ее куклу.
– Конечно, смогу! Принеси мне несколько деревянных палочек и немного материи.
Торопливо побежав домой, я быстро взяла куски материи, которые оставались от одежды моей матери, несколько деревянных прутьев и принесла их подруге. Мы стали мастерить, заложив в основание самую прочную палочку, а из остальных сделали руки, соединяя все элементы нитками. Я сшила платье из кусочков ткани, а затем углем нарисовала своей кукле черные глаза и брови, так нам казалось красивее. Надев на нее платочек, я не могла нарадоваться нашему творению.
– Теперь и у меня есть кукла! – восторгалась я, обнимая ее.
– А как ты ее назовешь?
– Ее зовут… Дочка.
– Дочка? – громко засмеялись девочки.
– Да, – невозмутимо ответила я. – И это очень даже красивое имя!
Я не знаю, почему я так ее назвала, но, сколько бы меня ни просили поменять имя куклы, я наотрез отказывалась и говорила:
– Нет! Ее зовут Дочка!
Я испытывала необычные материнские чувства по отношению к своей кукле, читала ей детские стихи и ухаживала, носила ее с собой, куда бы ни шла, и в обнимку с ней ложилась спать.
Зимой мы оставались у себя дома, но при наступлении весны раскидывали черную палатку на вершине холма и жили в ней. Я очень любила это время, так как в палатке я не ощущала себя в четырех стенах и думала, что все поле – это наш дом. Мне доставляло огромное удовольствие прогуливаться по степям и лугам и играть там с детьми. Два месяца проживая в палатке недалеко от нашего дома, нам было легче заботиться о нашем скоте, потому что так мы находились ближе к стаду. Бывало и такое, что в это время количество наших овец достигало пятидесяти голов.
Прежде чем установить палатку, мы выравнивали землю, убирали все ненужные камни, выкапывали вокруг нее яму, в которую затем собиралась вода во время дождя. Таким образом мы оберегали нашу палатку от затопления. Углы палатки мы прибивали кольями к земле и завязывали прочными веревками, затем, установив несколько труб в качестве опоры, дружно поднимали палатку под совместные выкрики салаватов. Мне нравилось смотреть на эту палатку и думать, что она живая.
Оградив наше убежище, мы приступали к перенесению всех домашних вещей и принадлежностей. В течение дня наши постели оставались сложенными большими стопками, а по вечерам мама аккуратно и заботливо их раскрывала. Было и несколько свертков с новым и ярким постельным бельем, которые нам, конечно, запрещено было открывать, так как они предназначались для гостей. Наша постель была не так красива и поэтому вызывала большое желание поспать на новом.
Порой дети наших родственников приходили ночевать к нам в палатку, но нам тогда было совсем не до сна. Мы любили залезать под одеяло и дурачиться, а мама постоянно делала нам замечания:
– Спите, девочки. Что вы там так долго обсуждаете? Прекратите.
Но мы ничего не могли поделать с собой и продолжали веселиться и смеяться. Даже неожиданно увиденный таракан становился причиной безудержного смеха.
– Вы о чем там говорите? О замужестве, что ли?!
После этого маминого вопроса нам становилось стыдно, и мы старались молчать.
В нашей палатке мы всегда хранили в бурдюке из обработанной овечьей шкуры чистую горную воду, которая в нем постоянно оставалась прохладной. Мне очень нравилось пить эту вкуснейшую воду, а мама просила не прикасаться к бурдюку губами.
– Фарангис, возьми обязательно стакан и пей из него, а не то заболеешь, – говорила она.
Порой я сама вела овец на пастбище, а пока они паслись, собирала цветы на лугу. Мы доили молоко и делали из него масло и сыр, и в этом деле, несмотря на свой юный возраст, я была лучшей. Видя мою ловкость и умелость, мама даже доверяла мне приготовление кислого молока.
Я также очень любила печь хлеб. Пока мама возилась с тестом, мы занимались сбором хвороста и разжиганием костра. А затем под надзором мамы раскатывали тесто и готовили на железном противне над костром неповторимо ароматные лепешки, которые были нашей самой любимой едой, а от их запаха я получала особое удовольствие. Первую лепешку мы тут же забирали с противня, еще горячую разрезали и с огромным удовольствием и наслаждением смаковали.
– Не торопитесь вы так, – предупреждала нас мама, видя, как горят наши языки от обжигающего хлеба. – Как будто вы его вечность не ели! Что вы на него так ринулись! Дайте остыть.
Наевшись, мы начинали играть с тестом, лепя из него разные фигурки. Бог знает, сколько раз это тесто переходило из рук в руки, так что становилось темным, но мы все равно пекли его на костре, а затем с особым удовольствием съедали.
В нашем селении не хватало врачей и медсестер, поэтому была велика детская смертность. Первой смертью, которую мне пришлось увидеть, была смерть моего старшего пятнадцатилетнего брата Кайюма, которого я очень любила. Однажды вечером, услышав горький плач мамы, стоявшей в окружении наших родственников, я с беспокойством спросила:
– Что случилось, мама?
– Руле, Руле!! – стала кричать она, ударяя себя по голове.
Я не хотела верить в то, что мой брат, который давно уже болел, скончался. Меня не пускали в комнату, и всё, что мне оставалось, – это с разрывающимся от одиночества сердцем в молчании отправиться на крыльцо дома и сидеть там. На моих глазах вынесли тело моего брата, чтобы похоронить его, а я еле стояла с помутневшим взглядом и ватными ногами, готовая упасть в обморок от мысли, что так неожиданно и скоро мы лишились одного из членов нашей семьи. Обернувшись, я увидела Ибрагима, который сидел один на лестнице и горько плакал; я поспешила к нему, обняла, и, прислонившись друг к другу головами, мы долго сидели и плакали. Увидев нас издалека, жена моего дяди громко расплакалась и увела нас к себе домой. Она налила нам чая и позаботилась о нас в тот тяжелый момент. Она поддерживала нас, кормила хлебом с маслом и успокаивала.
Смерть брата крайне потрясла меня.