Страница 20 из 103
Уставший от царившей в стране, свергнувшей царизм, анархии товарищ Апсин в начале октября 1917-го года примкнул к партии большевиков, увидев в них шанс не только для России, но и для себя лично. При том инженерном голоде что наблюдался в стране, Иван Карлович без труда устроился на хорошую должность в Петроградском "Горводоканале". Где и проработал до 1923 года, обеспечивая петроградцев питьевой водой. А потом закончилась гражданская война, уже можно было не опасаться отправки на фронт и товарищ Апсин плавненько перешёл на военную службу. В чинах из-за своей осторожности рос не быстро, зато в своё время не рискнул примкнуть ни к троцкистам, ни позднее к правому блоку Каменева — Зиновьева — Бухарина. К началу 1941-го года рост Красной Армии можно сказать естественным путём привёл инженера Апсина на должность заместителя начальника одного из управлений ГАБТУ в звании подполковника.
Подполковник Апсин был хорошим инженером и администратором да и в ведомственных интригах чувствовал себя как рыба в воде. Но увидев несколько минут назад невероятно жестокую расправу над капитаном Геладзе он просто впал в ступор.
Капитан был злопамятным и мстительным человеком. Имел множество непонятных знакомств и несколько племянников не понятно где работающих, но которые не стеснялись постоянно приходить к нему на службу и подолгу что-то обсуждать на своём языке.
Иван Карлович доподлинно знал как минимум о двух случаях когда Геладзе "съел" сотрудников управления. И самое главное, почему с молодым капитаном старались "дружить", ходили слухи, что он родственник товарища Сталина по материнской линии.
И сейчас подполковник, а по сути военспец 1-го ранга, Апсин не собирался ни спорить ни высказывать какие-либо претензии. Всё-таки он был и умнее и значительно опытнее заносчивого грузина. Ругаться с людьми один из которых без раздумий высадил пулемётную очередь по капитану РККА, это будет даже не глупость, а форменное безумие.
А вот когда они отсюда вырвутся и вернутся в Москву, тогда и покажет Иван Карлович этим солдафонам стоеросовым как под стволами товарища подполковника держать. Да и Геладзе это так не оставит, этому в маске уж точно трибунал гарантирован. Хотя чего уж себя обманывать, смотреть как этот боров на земле лежит в снег мордой уткнувшись одно удовольствие, аж самому пнуть захотелось. Жаль нельзя.
— И что вы тут делаете, товарищ подполковник? — Барс протянул документы, одновременно с лёгкой брезгливостью посмотрев на старающегося встать капитана.
— Инспекционная поездка. К нам поступили сведения, что тут бронетехнику ремонтируют.
— Ясно. Ну так-то мы не против, согласовывайте с нашим командованием и приезжайте. А то у нас тут склады вещевого довольствия. Сами понимаете материальные ценности требуют строгого учёта и контроля.
— Понимаю.
"Понимаю, что ты меня послал и отговорку придумал даже не заботясь о том чтоб она звучала правдоподобно".
— Конечно понимаю.
Взгляд капитана Геладзе, вставшего наконец то на ноги, сфокусировался на своём подполковнике спокойно разговаривающем с командиром чужаков. Тонкая плотина страха, удерживающая Геладзе от необдуманных поступков рухнула, и только что пережитое унижение помноженное на привычку к вседозволенности затопило его сознание, смывая остатки здравого смысла.
— Суки! Бараны безмозглые! Ты знаешь кого ты тронул, ишак тебя нюхал! Всех в лагерях сгною! Все суки сдохните!
Барс чуть повёл рукой останавливая Казака, и посмотрел на подполковника как бы спрашивая — он действительно слышит то что слышит.
В ответ Апсин только скривился, злясь про себя на тупость сослуживца, и не представляя, как он должен реагировать если капитана сейчас начнут бить.
— Что молчишь, язык в жопу засунул, набичвари [1 НабичвАри — (груз.) ублюдок.]! — от злости Геладзе частично перешёл на родной язык.
— Сдохнешь в лагере, а я на твоей обоссаной могиле, — толстяк заколыхал бёдрами, — шени дэда мутели шевеци [2 Шени дэда мутели шевеци — (груз.) твою мать имел (максимально приличный перевод).]!
Последнюю фразу Апсин не понял, зато, можно сказать седалищным нервом, ощутил опасность. Губы стоящего перед ним командира казалось сами собой раздвинулись отчего на лице появилось какое-то гротескное подобие улыбки, а сам он переминулся с ноги на ногу. И от этого, казалось бы незначительного движение, спина подполковника почему-то покрылась липким потом.
"Жопа" подытожил ситуацию Иван Карлович.
"Жопа" понял лейтенант Воронов и испугался. Если до этого караульные можно сказать демонстрировали решительность в ответ на хамство капитана и ни в кого стрелять на поражение не собирались, то сейчас всё изменилось.
В отличие от подполковника лейтенант, успевший повоевать в Испании и потерявший шпалы из-за банальной любви к алкоголю, увидел и то что все без исключения вышедшие из ворот чуть сместились чтобы не перекрывать друг другу сектора обстрела и чуть расслабленные позы говорящие о немалом опыте. Но главное он увидел, как изменились, закаменели лица. Группа, а за исключением пожалуй политработника, это была именно слаженная группа, приготовилась к боестолкновению, да и не особо-то это скрывала.
Их командир сделал пол шажка влево прикрывшись от лейтенанта товарищем подполковником и сейчас упорно сверлил взглядом землю под ногами Воронова, безошибочно выделив его как самого опасного противника.
В голове лейтенанта с бешеной скоростью понеслись мысли в попытке предугадать дальнейшие события. Сейчас они будут брать капитана, и готовы порвать любого кто им помешает. Или не готовы? Но проверять, рискуя своими бойцами из-за толстого мудака, Воронову очень не хотелось. Как поступит подполковник? Он понимает, что три пулемёта покрошат их всех в несколько секунд? А ещё важнее этот капитан Октябрьский понимает, что один выстрел на поражение и трибунал? Понимает, что даже положи он тут всех и закопай это ничего не изменит?
Что делать? Притвориться тупым и ждать приказа Апсина, надеясь что у него хватит ума ничего необратимого не приказать?