Страница 6 из 8
– Давай чай, – согласился Евгений.
Чаепитие вышло молчаливым. Руслан, вновь чувствуя неловкость, поторопился выпить свой чай и, сославшись на то, что давно не видел телевизор, ушел в зал. Сашка почти тут же последовал за ним.
Оставшись вдвоем с Женькой, Ксеня тихо вздохнула, подперла голову рукой.
– Пей чай, Женя, – сказала она, улыбаясь, устало и немного виновато.
– Я пью.
– И не смотри на меня так. Смущаешь своего приятеля, он не знает, куда деться от нас. Ну, что с тобой?
– Соскучился.
– За два дня?
– За восемь лет.
Ксеня продолжала улыбаться, но взгляд ее отяжелел.
– Жень, мы ж договорились…
– Извини. Ничего не могу с собой поделать. Ты такая эти дни…
– Какая?
– Не знаю. Но именно такой я восемь лет ждал тебя увидеть. Вот, дождался,– он развел руками. – Извини. Скоро привыкну, перестану смущать тебя и других.
– Ты просто давно меня не видел.
– Я давно не видел тебя т а к о й. В т а к у ю тебя я влюбился, а потом ты сразу изменилась. И вот сейчас только…
– Такая, не такая, – она с досадой бросила в стакан ложку, которую держала в руке. – Ты сходишь с ума, сам мучаешься и меня мучаешь. Ты видишь во мне неизвестно, кого. И злишься на Пашку – он, видите ли, тебе идеал испортил. А для Пахана не было идеала. Он любил женщину и добился ее. И тебе ничто не мешает сейчас сделать то же самое. Я люблю тебя, и ты знаешь это. Люблю, насколько умею, пойми! Ты ждешь от меня безумной, неземной, всепоглощающей любви, обалденного романтизма, но я не способна на это! Жень! Мы вчера говорили об этом, и раньше – сколько раз! Но раньше я боялась, а сейчас уже не боюсь. И стоит тебе подать знак – и я буду твоей.
Евгений слушал ее, качая головой. С лица его не сходило прежнее выражение – смесь восхищения, желания, тоски и чего-то еще…
– Ты не станешь моей, – сказал он.—Не строй из себя роковую женщину, для которой все потеряно, тебе это не идет. И любовь тебе доступна. Именно, обалденно романтичная и неземная. Только объекта пока нет. А может, и есть уже. Недаром ты светишься, и я балдею, глядя на тебя. Понимаю, тебе это не очень приятно, но прости мне эту слабость, а?
– Ты неисправимый идеалист, – заключила Ксеня. – Откуда только взялся? Тебе бы в прошлом веке жить. Или в позапрошлом. Налить еще чаю?
– Налей. Современная ты наша.
Они засмеялись было, но тут же застыли, услышав в соседней комнате звук пианино. Ксеня вскочила, с негодованием глядя на Евгения.
– Ты что, не предупредил его?!
– Предупредил…
Она рванулась в зал, но он остановил ее:
– Погоди…
В зале играло пианино – и только. Сначала отдельные звуки, робкие и не очень, иногда резкие, но они сразу обрывались. Затем пролилась удивительно светлая и нежная мелодия, совершенно зримо рассыпалась на солнечные зайчики и растаяла. За ней послышался Сашкин смех. Тихий и робкий, словно неумелый, словно Сашка сам не верил, что смеется, ведь ему сейчас полагалось горько и безутешно плакать – единственная его реакция на звук пианино. Именно этого пианино, к остальным он был равнодушен. В присутствии Сашки старались не только не трогать пианино – даже говорить о нем и смотреть на него было опасно.
Но что же произошло сегодня? Многолетняя загадка психологов и психиатров, наблюдавших “очень нервного ребенка” Ксени решена в один момент. Кем? Что за человек сидит сейчас за пианино и извергает из него потоки музыки в присутствии Сашки? Кто это, сумевший сделать безопасным самый мощный раздражитель Сашкиных нервов?
Ксеня неслышно вошла в зал. На нее тут же уставились две пары серых глаз. Одни тут же пропали, их заменил кудрявый затылок. А вторые…
Ксеня, как под гипнозом, подошла почти вплотную к пианино, села на стоявший рядом диван. Руки Руслана летали по клавишам, а взгляд был устремлен на Ксеню, лишая ее воли смотреть куда-либо еще: только в эти глаза, сияющие нездешним светом, только на эти руки, ласкающие клавиши, опять же, с нездешней силой и нежностью. И те же сила и нежность были в музыке, наполнившей дом, проникавшей в самые заветные тайники души, выгонявшей наружу самые затаенные, неведомые доселе, мысли и желания. “Кто ты? Кто ты?!” – хотелось закричать и припасть к этим рукам, утонуть в этих глазах, впитать в себя хоть каплю силы, нежности и света, исходящих от этого… всего лишь мальчишки-первокурсника, дорвавшегося, наконец, до пианино.
Музыка смолкла. Руслан приподнял руки над клавиатурой, пошевелил пальцами, будто стряхивая с них остатки нот, и уронил на колени. Ксеня очнулась. Только сейчас она заметила Евгения, сидящего в кресле напротив. Вид у него был такой, словно он узнал о ней какую-то тайну. Она перевела взгляд на Сашку. Обычно бледное, лицо его пылало румянцем, глазенки восхищенно горели. Он смотрел на Руслана, как на кумира. “Неужели и я так же?” – подумала она и покраснела, и тут же рассердилась, отчего-то. И, как всегда бывает в такие моменты, потеряла всякую чуткость и способность ориентироваться.
– Ну что, Сань, – спросила она и подмигнула насторожившемуся сыну. – Видишь, ничего страшного нет в пианино. Теперь ты разрешишь папе заниматься?
Она тут же обругала себя за идиотскую речь, но поздно. Сашкины глаза, и без того громадные, стали еще больше и заблестели от близких слез, уголки губ поехали книзу, курносый нос мгновенно покраснел. Сашка низко опустил голову и выбежал из комнаты.
– Саша, погоди! – беспомощно крикнула Ксеня, устремляясь за ним вместе с Евгением, но Руслан в два прыжка опередил их.
– Оставьте, мы разберемся, – кинул он, исчезая в коридоре.
Ксеня плюхнулась обратно на диван. На Женьку она не глядела. Он подсел рядом и погладил ее по руке.
– Не переживай, – сказал он. – Руслан его успокоит.
– Успокоит, – буркнула Ксеня. – Достали вы меня все уже. Порю чушь, как дура ненормальная.
– Самая нормальная влюбленная дура.
– Че-го? Ты чего несешь? – возмутилась Ксеня. – Совсем уже?
Женька шутливо погрозил ей пальцем.
– Теперь до меня дошло, в чем дело, – сообщил он. – Я говорил тебе, еще в воскресенье заметил, что с тобой не все обычно.
– Знаешь, твоя проницательность мне уже вот где сидит! – вскипела Ксеня. – Сколько можно? Что вы меня все опекаете?
– Скоро перестанем, – пообещал Евгений. – Надеюсь, – добавил он.
Ксеня хотела сказать что–нибудь еще, но ей помешали вернувшиеся Руслан и Сашка. Руслан сел за пианино. Сашка, сердито глянув на мать, встал рядом с ним. Снова зазвучала музыка.
Ксеня изучала узор на ковре. Гнев на Женку еще не до конца оставил ее. А его странные намеки, отчего–то задели за живое. “Влюбленная дура” – в кого? В него, Женьку? Исключено, как он сам говорит. Тогда в кого? В Руслана? Но это настолько смешно, что просто немыслимо. Но почему так горят щеки, и голова против воли поворачивается направо и вверх, отчаянно желая вновь взглянуть в эти серые, лучистые глаза, увидеть черные вразлет брови и немного жесткие, но всегда готовые улыбнуться, губы? Откуда это головокружение? Почему не выходят из памяти последние “вальсы” и захватывает дух от воспоминаний о его близости? Почему наворачиваются на глаза слезы от мысли, что завтра опять “вальсы”, а она вряд ли сможет туда отпроситься? И с каких пор она с грустью думает о своем возрасте? И жалеет себя, что рано вышла замуж. И, что вообще вышла…
Или, может, правда, это пианино, какое–то странное? Сашка от него плачет. А когда–то плакал отец, когда играла мама. И смотрел на нее, также как сейчас смотрит Сашка на Руслана. Как смотрит Евгений на нее, на Ксеню – как на богиню, на звезду, на идеал, прекрасный, далекий и недоступный…
– Ну ладно, время – десять. Наверное, пора закругляться?
Ксеня вздрогнула, недоуменно посмотрела на Евгения, не сразу сообразив, о чем он.
– Да, пора уже, – Руслан тоже встал.
Ксеня испуганно смотрела на них.
– Вы куда? Уже? – она чуть не плакала.
– Пахан скоро придет. Тебе лучше не нарываться, – сказал Евгений.