Времяоник

Наблюдая рост недовольства народа и вялость, апатичность защитников коммунизма, я видел, что грядут перемены. Но одного недовольства недостаточно, чтобы получилось что-то хорошее.

Иногда у меня были слабые попытки протеста, может, просто самоутверждения.

Запомнилась смерть Брежнева. За три дня до того был парад. Брежнев был уже никакой. На трибуне его поддерживали с обеих сторон под руки. Говорили, что ему поставили сердечный клапан.

На урок пришел директор.

– Сейчас в стране и всем мире напряженная обстановка. Ходят слухи о болезни Брежнева. Вы понимаете, что всегда есть силы, которые желают обострить ситуацию и идут на различные провокации. Я зашел к вам, чтобы обсудить, если есть, возникшие вопросы.

Вопросов ни у кого не было. А меня так и подмывало:

– А почему Леонид Ильич не уйдет на пенсию?

– Как?

– Ну, как все люди уходят. Возраст у него вроде бы пенсионный. Или по состоянию здоровья.

– У него нормальное здоровье, – поспешно ответил Валентин Николаевич.

– Говорят, ему сердечный клапан вшили.

– Это, возможно, провокация. О таких вещах не следует говорить.

– Вот такие у вас методы дискуссии, – иронично сказал я.

– Тем не менее, об этом можно будет поставить вопрос на комсомольском собрании, – строго сказал директор.

– Не успеете.

– Это надо обсудить.

– Не занимайте наше время пустяками. Нам к контрольной надо готовиться.

Не знаю, возможно, мне хотелось скандальчика, могущего оставить свой след, пусть негативный, в моей биографии, но директор, несмотря на заполитизированность, был добродушный человек, и дальше этой беседы дело не пошло.

В другой раз, уже после смерти Черненко, я, опять на уроке, рассказал директору анекдот: “В политбюро звонят и спрашивают: ”Вам генсеки нужны? – Вы что, дурак? – Да, дурак, старый и больной”.

Мне и это сошло с рук. Директор сам был не в восторге от маразма, происходящего вокруг.

Конечно, нехорошо смеяться над старостью, но геронтократия мертвила весь уклад политической жизни в стране.

* * *

Борис закончил школу и поступил в Харьковский университет на физический факультет. Теперь он каждую неделю уезжал в Харьков.

Я тоже стал задумываться о будущей профессии. Меня привлекали физика, химия, медицина. Медициной интересовался для сохранения здоровья. Для независимости от врачей. Я догадывался, что здравоохранение у нас скоро будет переживать не лучшие времена.

Не хотелось ограничиваться знанием в какой-то одной области, а заниматься всем интересным сразу уже не доставало времени. Но большей частью я учился “чему-нибудь и как-нибудь”.

Порой со мной происходили странные истории. Запомнился один урок географии.

Почему-то мне хочется спать, или кажется, что хочется спать. Я опускаю голову на парту, закрываю глаза.

Урок проводит директор. Он требует внимания.

– Я вынужден поставить тебе двойку, – говорит Валентин Николаевич.

– Ставьте, – отвечаю я, испытывая ощущение ненужности, суетности происходящего.

– И даже не одну.

Я хочу только отдохнуть, и мне смешно, что пугают двойками.

Директор рассказывает об экономичных способах размещения заводов.

Я собираю учебники, встаю и иду к дверям. Чувствую, что сейчас возникнет конфликт.

– Извините, мне срочно надо уйти.

– Я не могу этого позволить.

– Я не прошу разрешения, я лишь извиняюсь, что вынужден уйти.

– А мне что делать?

– Продолжать урок.

Я выхожу из класса, спускаюсь по лестнице. Валентин Николаевич идет за мной.

– Я не могу этого так оставить.

– Не обращайте внимания. Я, кажется, заболел, у меня поднялась температура.

– Надо сходить к врачу.

– Наверное, я так и сделаю.

Я ухожу, сам не понимая зачем.

Внутри меня копилось напряжение. В конце дня я попытался рассказать классной руководительнице Ларисе Николаевне, что происходит.

Я говорил про возможность предвидения будущего, о потоках негативной информации, идущей ко мне. Я рассказываю о будущем кризисе в стране, о необходимости что-то предпринять. О том, что я не только не смогу ничего изменить, но и сам попаду в водоворот событий и буду сильно потрепан. Я говорю о новой войне на Кавказе, такой же нелепой, как и Афганская.

Меня упрекают в отсутствии патриотизма, но я чувствую облегчение. Мне неважно, как это будет воспринято. Я хочу забыть об этом, не думать, и это легко удается. Домой я иду почти счастливый.

* * *

В восьмом классе я узнал, что Танин класс расформировывают, и в девятый она переходит к нам. Любовь вспыхнула с новой силой, принеся с собой одни мучения. Я по-прежнему любил еще и Наташу.

О чем я, Боже мой, о чем?

Душа горит страстей огнем.

Хочу любить. Кого – не знаю.

И чувствую, что все теряю.

Скоро я понял, что люблю Татьяну, не теперешней, а той, какой она была когда-то.

На новогоднем вечере я сделал Наташе предложение выйти за меня замуж.

Живу я, жизнь не замечая,

Ни счастья, ни беды не зная,

Живу, как будто бы во сне.

А я хочу гореть в огне.

Хочу всю жизнь страданьем мерить,

Хочу всю жизнь любить и верить,

Что есть цель жизни на земле,

Что, может быть, она в тебе.

А она сказала, что надо подождать, закончить институт.

Тяжело думать, что твоя любовь никому не нужна. Хотя, конечно, высшее образование необходимо. Мне хотелось быть сильным, иметь возможность обеспечить семью. По другому я не мог.

Я страдал, мучился, не знал, что делать. Девятый класс я хотел сдать экстерном. Правда, учился я неважно и совсем не готовился, да и успеха не ждал, затеял все это больше для развлечения или для пополнения жизненного опыта. Мне нравилось узнавать людей, создавая неожиданные ситуации. Как иначе я бы мог узнать степень бюрократизации школы – экзамены раньше времени – не положено. А ведь я знал, что совсем скоро все изменится.

Меня не вдохновляло будущее, я видел, что у меня там не все хорошо. Предоткрывавшееся мне будущее доводило меня до отчаяния и, скорее, мешало мне, нежели побуждало к работе. Я гнал от себя мрачные мысли, в них было что-то белезненно-нездоровое. Какая-то обида.

Конечно, что за жизнь без трудностей? Так не интересно, но отчего-то грустно.

* * *

Я писал сразу две фантастические повести. Одну об управлении временем и вторую – о черных дырах во вселенной.

Героем обеих был мыслитель. Я буквально жил другой жизнью, как актер, играющий роль. Это "проживание" приносило с собой поток энергии, эмоциональную встряску, меняло мировоззрение и характер.

Обнаружив неразгаданную человечеством возможность передачи информации из будущего в настоящее, я чувствовал себя вправе играть в такие игры.

Если бы все так развлекались – человечество поумнело бы. Люди стали бы самостоятельнее во мнениях и суждениях.

Повесть о времени после долгих размышлений превратилась в рассказ:

“История, которую я собираюсь рассказать, необычна, и многое в ней мне самому осталось непонятным.

Начало событий можно было бы отнести к середине XXII века, хотя я не вполне уверен, что это происходило во время нашей цивилизации.

С этим человеком я познакомился случайно. Раньше он был каким-то ученым. Представился Архивариусом. Не знаю, было ли это только имя или нечто большее. Он снял с меня копию и затащил ее в свое пространство. Я же осознал это не сразу, а лишь некоторое время спустя. Мое новое положение отличалось множеством преимуществ: во-первых, я мог жить несколько миллионов лет, во-вторых, я не ощущал силы тяжести и, наконец, совершенно незачем было спать. Да и сам я был совсем не тем, что представлял собой на земле. Что именно я теперь собой представлял, я объяснять не буду по причинам, о которых упомяну в другой раз.