За кулисами

С особой бережностью и скромностью, я мысленно подсчитывала, сколько прошло времени с момента знакомства с Брэндоном, осознавая, что уже месяц он не выходит из моей головы. Беспокойный разум начал подбрасывать мне сумасшедшие идеи, словно жадные и голодные фантазии на его счёт ― преданная исхудавшая собака. Я как могла подкармливала её ложными надеждами и затёртыми до неузнаваемости воспоминаниями о наших мимолётных взглядах, о коротких бессодержательных разговорах; выгуливала её вечерами по Бродвею и брала с собой на ночь в кровать. Теперь она меня словно грела от наступивших осенних заморозков, и если бы не назначенная на понедельник репетиция с блондином, я бы уже придумала своему новому питомцу имя.

Его имя.

***

Каждое утро я созванивалась с сестрой. Репетиции оканчивались, бывало, и ночью, когда Молли уже спала, поэтому мы старались держать видео-связь стабильно перед учёбой и работой. Эта юная девушка была ещё одним негласным поводом для моих беспокойств: иногда я ловила её на вранье, но не спешила разоблачать. Дома действительно было чисто, прекрасные свежие портреты регулярно появлялись на холстах, домашняя еда часто виднелась в холодильнике, и это не могло не радовать. Пару раз лишь я видела, как чужая куртка висела в коридоре, что может лишь означать, что Тони поселился в нашей квартире; потом Молли догадалась прятать вещи в гостиную. Бывало, девушка специально не заходила к себе в комнату или отказывалась заглянуть в мою, что меня приводило лишь в моментальное неизъяснимое беспокойство.

Но я не спешила высказывать это сестре. Спрятанный от моих глаз бардак или сонное лицо чужого полуголого человека в домашней постели лишний раз убережёт мою психику на приличном расстоянии от Сан-Франциско. Я уверена, что Молли можно доверять; я лишь странным образом реагировала на едва заметное присутствие Тони ― ревностно что ли…

Сестра неохотно рассказывала про своего парня, сухо обходясь дежурными фразами о том, что у них всё хорошо. Личные вещи, картины, посуда ― всё стояло как-то не так. Интуитивно или непредвзятым случайным взглядом я натыкалась в маленьком квадратике изображения внутри телефона на перестановки, передвижки в комнатах. И лучше бы я не знала… Но подсознательно всё-таки чувствовала, что было рук дело Молли, а что не её… Как могла поступить только Молли, а как посторонние люди. Меня не покидало чувство, что в нашей квартире хозяйничает проходимец, и от этого часто мне на душу закрадывалась гадкая липкая безысходность, словно родной дом теперь был осквернён. Конечно, об этом я не имела права сказать вслух юной ранимой девушке.

― До завтра, милая. Будь умницей, ― судя по весёлому звенящему голосу — всё как всегда в порядке. Это усыпляло мою воспалённую бдительность.

Сегодняшнее утро стало для меня особенным за последний месяц. Даже не хотелось надумывать проблемы у с виду довольной Молли: закралась мысль о том, что она может быть действительно счастлива, тем более, что её бойфренд как бы присматривает за ней, делая мне одолжение. С лёгкой подачки Крэга, приславшего сообщение прямо перед выходом, я застыла в дверях, легко отделавшись от привычных неприятных мыслей.

Репетиция будет проходить в театре с 10 часов.

Мы редко выбирались в зал, занимаясь постановкой хореографии в студии. Но этот день будет проведён в восхитительных необъятных кулисах и на выстланной гладким податливым деревом сцене, от одного вида которой у меня захватывало дух. Видимо, после отыгранной в субботу и воскресение постановки зал перешёл в наше распоряжение. В моё и Брэндона.

В приятной растерянности я опустилась на пуфик у выхода из номера: освободился час свободного времени, учитывая, что и театр был в пешей доступности от гостиницы. В предвкушении запустив руку в спортивную сумку, я нащупала записную книжку с пометками о своей роли и в очередной раз за прошедшие выходные освежила в памяти строки, что знала практически дословно.

Сцена № 4

М живёт воспоминаниями; каждый новый шаг будто даётся ей с непомерной тяжестью.

Когда они с Б наконец встречаются, М жадно принимает

вспыхнувшие чувства принца в качестве утешения и жалости.

Зелёный свет, дальний —

рассеивающий жёлтый.

Взаимодействие заведомо гибельное. Тёмно-болотные, желчные цвета.

Ощущение необратимости, неизбежности. Б и М тяготеют друг к другу, между ними зарождается что-то невыразимое, но этому нет места быть в душе девушки.

Немного погодя она отчается настолько,

что использует это в своих личных целях.

Комментарии наставника порой могли показаться записками обезумевшего человека, но подобный подход позволял лишь глубже окунуться в задумку. Фразы временами выглядели бессвязно или представляли набор слов, вызывающих ряд ассоциаций. Иногда Крэг оставлял на полях пометки о необходимой цветовой гамме софитов, наличии дыма, ветра и положении декораций. Это давало мне понимание, с чем предстоит работать на репетициях и к чему готовиться морально. К тому же подобно выстроенная работа казалась мне любопытным приёмом и каждый раз наталкивала на мысль о том, что не каждый сценарист стал бы разжёвывать персонально всем участникам постановки такие мелочи на бумаге.

Взаимодействие заведомо гибельное.

Перечитав ещё раз, я хохотнула. Как тонко и метко написано ― ведь эти же мысли я приберегала на счёт самого Брэндона и возможности с ним сойтись. Вряд ли бы это закончилось чем-то хорошим… Я закрыла глаза и представила наш поцелуй.

Понятия не имею: как, когда и при каких обстоятельствах наши губы смогли бы прильнуть друг к другу, чтобы вобрать их мучительную испытующую сладость. Дыхание учащалось, стоило мне лишь порассуждать, каков на вкус его праздно болтливый рот: такой же приторно-горький, как лениво выкуренная на перерыве сигарета, или кисловатый, словно надменные едкие высказывания по бесчисленным поводам. Я хотела чувствовать его беспрестанно сквернословящий язык возбуждающе проскальзывающим по моему, чтобы крепкие мужские руки с силой удерживали меня от спасительного бегства. Я бы попробовала отстраниться лишь ради того, чтобы повержено сдаться в жёсткие пылкие объятия и почувствовать на своих губах довольно гудящий мужской стон.

Плохая идея накручивать себя перед встречей с блондином. С шумом и дрожью выдохнув, я распахнула глаза и вскочила, чтобы стянуть с себя тёплое пальто. Лоб покрыла испарина; жар от мимолётных навязчивых фантазий въелся мне в кожу ноющим возбуждением. Обессиленная под их ношей, я проследовала в комнату и рухнула на кровать, всё ещё пытаясь отделаться от осязания нереальных поцелуев на губах. Слишком льстивые и приятные мечты поразили моё сознание, будто неизлечимая болезнь: я завороженно возвращалась к ним, проживая на себе вновь и вновь, и вдруг, резко вспоминая о репетиции, проверяла настенные часы, чтобы убедиться, что до выхода ещё есть время. Видимо, так я и уснула, чтобы вскочить в десять минут одиннадцатого с неописуемой паникой и сломя голову ринуться на соседний перекрёсток на такси.

***

В пути я успела подумать о том, как ненавидит Макарти опоздания, и чем это может мне грозить. Я припомнила то, как заявился Брэндон месяц назад на второй день мастер-класса: "Будь ты в театральной труппе, уже был бы уволен". Изо всех душевных сил мысленно подгоняя таксиста на мигающих светофорах, я направляла Крэгу извинительное смс, пытаясь оценить мой грядущий эмоциональный ущерб от его негодующей речи. Обиднее всего было оказаться в этой ситуации по вине собственной легкомысленности и излишней мечтательности о человеке, который, возможно, уже и забыл о моём существовании после продолжительных изнурительных прогонов. После моего: "С кем попало я не сплю". Ситуации глупее представить нарочно было бы невозможно…

Машина высадила меня у театра Гершвина; по уже известному пути я свернула в сквозной переход между пятидесятой и пятьдесят первой и через проходной пост вышла в холодный роскошный холл. Когда и лестницы, и крайняя левая подсобка у чёрного хода на сцену были преодолены, я ощутила, как дрожь от промозглой погоды уступает неукротимому тремору от волнения. Мои сообщения Крэгу остались недоставленными.