Холодная гавань

Глава 14

В тот момент, когда "Лили Марлен" покидала Холодную гавань, фельдмаршал Эрвин Роммель прибыл в замок Вуанкур. Женевьева ждала наверху парадной лестницы, чтобы приветствовать его вместе с тетушкой, Максом Примом, Земке и сотрудниками его штаба.

Эскорт был на удивление небольшим, особенно если учесть ранг визитера. Три машины и четверо военных полицейских на мотоциклах. Роммель сидел в открытом «мерседесе» — небольшого роста, плотный, в длинном кожаном плаще, с небрежно завязанным на шее белым шарфом. Свои знаменитые защитные очки он по-пижонски сдвинул на тулью фуражки. Женевьева видела, как он обменялся рукопожатиями с генералом Земке и бригадиром СС Зайльхаймером, потом Земке представил ему тетушку. Через минуту настала очередь Женевьевы.

Его французский был великолепен:

— К вашим услугам, мадемуазель. — Он посмотрел ей прямо в глаза, словно оценивая, и Женевьева ощутила силу, огромную мощь. Роммель склонил голову и поднес ее руку к своим губам.

Они прошли в прихожую. Гортензия обратилась к Земке:

— Мы теперь оставим вас, генерал. Я не сомневаюсь, вам нужно многое обсудить. Маршал, надеюсь, мы увидимся с вами сегодня вечером?

— Буду ждать с нетерпением, графиня. — Роммель вежливо отдал ей честь.

Когда они поднимались по лестнице, Женевьева заметила:

— В 1942 году жителей Великобритании попросили назвать самого выдающегося генерала — из действующих. Большинство из них выбрали нашего приятеля.

— Теперь ты знаешь почему, — сказала Гортензия. — Я хочу поговорить с тобой, но не здесь. В старом летнем домике через пятнадцать минут. — И она ушла в свою комнату.

Когда Женевьева вошла в спальню, Мариза заканчивала застилать постель.

— Я пойду прогуляюсь, — сказала Женевьева. — Найди мне что-нибудь теплое. На улице прохладно.

Мариза подошла к шкафу и достала охотничий жакет с меховым воротником.

— Это подойдет, ма-амзель?

— Думаю, да.

Девушка казалась очень бледной, ее глаза ввалились.

— Ты неважно выглядишь, — сказала Женевьева. — С тобой все в порядке?

— О, ма-амзель, я так боюсь!

— Я тоже, — сказала ей Женевьева, — но буду делать то, что нужно, и ты тоже. — Она крепко взяла ее за плечи и с минуту смотрела в глаза.

Мариза устало кивнула:

— Да, ма-амзель.

— Хорошо, — бросила Женевьева. — Можешь приготовить мне белое вечернее платье. Сегодня вечером я надену его. — И, оставив встревоженную Маризу, она вышла.

В саду приятно ощущалось дыхание весны в воздухе, под деревьями зеленела трава, проникающее сквозь листву солнце оставляло на ней странные блики, окрашивая листья золотом. Нежданная минута покоя. Она прошла под аркой в серой каменной стене и увидела Гортензию, сидящую на краю фонтана перед белым летним домиком. На его стенах рос зеленый мох, несколько окон было разбито.

— Я всегда была счастлива здесь, — сказала Женевьева. — Когда мы были совсем маленькими, вы поили нас чаем в летнем домике.

— Все проходит.

— Я знаю. Это очень грустно.

— Дай мне сигарету, — попросила Гортензия. — Я предпочитаю увядание. Например, мох. Темно-зеленое на белом. Это создает атмосферу, какой здесь раньше не было. Ощущение потери.

— Философия старости?

В глазах тетушки появилось выражение удовольствия.

— Останови меня, если я опять вдруг размякну. Один из дежурных охранников прошел мимо них. С его плеча свисал автомат, эльзасский сторожевой пес натягивал стальную цепь, мягко ступая рядом.

— Ты слышала, что случилось прошлой ночью?

— Я все видела.

— Дела обстоят плохо. Филипп Гамлен из деревни. Он браконьерствовал в имении многие годы. Я попросила Земке не быть с ним очень жестоким, но он хочет на его примере научить остальных.

— Что они с ним сделают?

— Полагаю, отправят в какой-нибудь концлагерь. — Она передернула плечами. — Жизнь с каждым днем становится все неприятнее. Молю Бога, чтобы союзники наконец решились на высадку десанта, которую так давно обещали нам. Так что насчет сегодняшнего вечера? Ты точно знаешь, что будешь делать?

— Думаю, да.

— "Думаю" не годится, дорогая моя, ты должна знать наверняка. — Гортензия прикрыла ладонью глаза и посмотрела на фасад дома и на Розовую комнату. — Сколько от твоего балкона до террасы? Футов двадцать? Ты уверена, что сможешь одолеть их?

— Я этим занимаюсь с десятилетнего возраста, — успокоила ее Женевьева, — даже в темноте. Кирпичная кладка за колонной сложена в виде ступенек.

— Очень хорошо. Бал начнется около семи. Они не хотят начинать слишком поздно, потому что Роммель возвращается ночью в Париж на машине. Я спущусь вниз за несколько минут до восьми. Ты не должна слишком задерживаться.

— Мариза договорилась встретиться с Эрихом в летнем домике в восемь.

— Каковы бы ни были ее чары, не думаю, что она сумеет удержать его больше двадцати минут, — заметила Гортензия. — Шанталь будет ждать тебя в твоей комнате, чтобы оказать любую помощь, если потребуется.

— По нашему плану я должна попасть в библиотеку, сфотографировать документы — и потратить на все это не больше десяти минут, — сказала Женевьева. — Потом спуститься в зал — примерно в восемь двадцать, сейф будет закрыт, все документы целы, и никто ничего не узнает.

— Кроме нас, — заметила Гортензия с холодной улыбкой. — И это, радость моя, в высшей степени приятно.

Было около шести, уже опускались сумерки, когда "Лили Марлен", круто свернув, подошла к пустынному причалу у Гросне. Несмотря на легкую дымку, море было спокойным, и вымпел Кригсмарин безвольно свисал с флагштока. Лангсдорф стоял у руля, а Хейр осматривал берег в бинокль.

— Да вот они, — усмехнулся он. — Для вас приготовлен цыпленок. Он привел две машины. Что-то вроде «кюбельвагена» и седан, а они все в мундирах. — Он передал бинокль Крэйгу, и тот навел его на причал. Трое людей в немецких армейских мундирах стояли у «кюбельвагена». Большой Пьер курил, облокотясь о машину.

— Этот бродяга в своем репертуаре, — заметил Крэйг. — Я лучше спущусь вниз и надену мундир.

Он вышел из рулевой рубки, и Хейр бросил Лангсдорфу: