Страница 85 из 92
— Один поцелуй ничего не значит. — Руперт очевидно находился в полнейшей растерянности.
— Безусловно, так и есть, — кивнул мистер Уэльс, и фальшивость подобного утверждения почувствовалась в каждой молекуле воздуха. — Я ничего против не имею, они вроде красивая пара. Но ты знаешь, что будет дальше. Они будут работать в одной фирме, потом что-то не поделят, начнётся скандал — который всегда происходит, — и если они не решат всё мирно, у Эрин будут все шансы уничтожить Эвана. Кто-то из них потеряет своё место.
— Ещё ничего неизвестно, они выпили на твоей вечеринке. Это могла быть просто…
Он, наверное, хотел сказать «случайность», но запнулся, так и не закончив мысль. Понял, видимо.
Я оторвалась от стены, бесшумно покинула коридор — во всяком случае, так мне казалось, — и побрела в сторону своей палаты.
Когда, спустя чуть ли не час после подслушанного разговора, автоматическая дверь отъехала в сторону, я моментально села на койке и приготовилась отражать удар. Я была уверена, что отец пришёл разбираться с полученной от Джейсона Уэльса информацией, и на этот раз я не собиралась врать.
Только вот ко мне зашёл Ник.
— Ты ещё откуда? — злобно удивилась.
— Я вёл себя, как мудак, — не ответил он на вопрос, — хотел исправиться.
Блондинчик завлекающе приподнял пакет из бургерной и примиряюще им пошуршал.
— Ты мудак? — поражённо осведомилась я.
— Я же показываю, что нет. — И потряс пакетом ещё сильнее, видимо решив, что я в первый раз просто не разнюхала фастфудного аромата.
— Убирайся из моей палаты, — грубо послала парня, прожигая его искренне ненавистным взглядом.
Ник угрозы не учуял и вопреки инстинкту самосохранения решил подойти ближе.
— Я же извиняюсь, чё ты строишь из себя не пойми кого.
— Проваливай.
— Берлингер, да хватит уже…
— Вали!
Я схватила стоявшую на тумбочке вазу с цветами и метко запустила Юргесу в голову. Большинство ваз, стоявших в палате, были мягкими или голографическими, но эта — из настоящего фарфора, и принёс мне её не отец, а подарила больница в качестве доброго жеста.
Парень увернулся, но осколки разлетелись по всей палате, как и вода, и цветы.
— Ты больная?! Да пошла ты нахер!
Юргес раздавил больничными тапочками несколько кусочков некогда целой вазы, и под этот аккомпанемент болезненного хруста скрылся за автоматической дверью. Я не успела даже осознать, что натворила, и что теперь делать с осколками, как дверь вновь отъехала в сторону. Из светлого коридора в мою полутёмную обитель ворвался Ник, размахивая пакетом с фаст-фудом.
— Мне иногда просто хочется тебя убить! Ты меня бесишь больше всех, меня ещё никто никогда так не бесил!!! Тебе всё не так! Тебе ничего не надо! Что бы я ни делал, тебе никогда ничего не нравится!
— Ну и забей на меня, чего ты опять припёрся! Иди и будь скотиной с кем-нибудь другим! — таким же тоном наорала на него в ответ.
— Я не могу уйти!
— Почему?! Ноги у тебя нормально ходят, это с головой проблемы!
— Потому что ты мой единственный друг, овца ты тупая!!!
Я поперхнулась воздухом, Ник в этот момент наступил на осколок вазы и в бешенстве выдал:
— Да сраные цветы!!!
Пока я откашливалась, меня пробрало на смех, вместо кряхтения из горла вырывалось какое-то дикое кряканье — вроде и ржу, а вроде и пытаюсь отдышаться, — за этим действом последовали и слёзы.
— Ты плачешь, смеёшься или задыхаешься?! — Ник на секунду замер в растерянности.
— Я не зна-а-аю-у-у, — с трудом провыла в ответ. — Воды-ы-ы…
— Да ну тебя нахер, Берлингер, воды ей! С пола попей!
Тем не менее, он сунул стаканчик в кулер, встроенный в стену, и, аккуратно обходя осколки, подобрался ко мне.
— На! — недружелюбно сунул под нос.
Я попила.
Стало легче.
— Ну? — уточнила, когда приступ «плачу-смеюсь-задыхаюсь» кончился.
— Чего ну? — огрызнулся Юргес.
— Ты извиняться пришёл?
— Воды занёс! Что я тебе сделал, что ты со мной ведёшь себя, как последняя сука?
— Я себя с тобой так веду?!
— А кто? Я, что ли?!
— А то что ты меня каждый раз оскорбляешь — это ничего? — возмущённо выдохнула. — То есть тебе можно называть меня «тупой овцой», «дурой», «идиоткой», намекать, что я сплю с руководителем, что в фирму попала благодаря «папашке», что я никчёмный артефак, а мне нельзя считать тебя бесчувственной скотиной?
— Я рядом с тобой никогда себя бесчувственно не вёл! — прошипел Юргес сквозь стиснутые зубы.
— Не ко мне, а к окружающим! Ник, мальчик умирал, а ты даже жилет на него не накинул!
— Пиджак!
— Неважно!
— Я был рядом с тобой, Берлингер!
— О, спасибо, только помочь другому человеку — это дело одной минуты. Но ты даже этого не сделал, даже своей минутой не смог пожертвовать. И пиджаком! Жалко стало? Трудно было?
— Но я был рядом с тобой!
— Этого не достаточно, чтобы я перестала считать тебя бесчувственной скотиной!
Ник внезапно заткнулся, удивлённо взглянул на меня, растерянно моргнул, затем злобно кинул пакет с эмблемой бургерной на койку, взмахнул руками и выдавил:
— Окей, я был неправ! Довольна? Я поступил, как последняя тварь, мне не стыдно, но я не должен был так делать! Ясно? Я был неправ. Всё. Ты победила.
— Это не соревнование. — Я сморщилась от обиды. — Тут нет победителей, есть только мальчик, который навсегда остался с ожогами, потому что тебе было лень накинуть на него пиджак.
Юргес раздражённо закатил глаза.
— Что за морализаторство?
Я поражённо хмыкнула.
— О да, морализаторство. Сотни людей вышли на улицу, помогали перевозить раненых, несли воду, бинты, укрывали лежачих защитными плёнками. А ты даже одному человеку не смог помочь.
— Я помог тебе!
— Мне в тот момент твоя помощь не требовалась.
— Ну и что теперь?
— Да ничего, — я безразлично пожала плечами, — живи, как хочешь, я тебе не индикатор добра и зла. Только мне не нужны рядом такие люди, как ты. Уверена, у тебя появится ещё миллион друзей, просто меня среди них не будет. Зная тебя, ты даже и не заметишь.