Рыбари и виноградари

О жизни руководства было известно мало, только слухи и сплетни. Говорили, что над руководством есть ещё много высших существ. О тех, от греха, даже и не сплетничали.

Утверждали, что когда-то сообщение между отделами было свободным, и все проводили большую часть времени, заходя друг к другу в гости, распивая чаи или просто болтали. Это сказывалось на качестве работы, и начальство установило запрет на бесцельное шатание. Каждый отдел получил коды, которые менялись ежедневно, и лифты поднимались на требуемый этаж только после введения трёх секретных цифр.

О своих сумасшедших снах Максим никому не рассказывал. Тем более что толку от этих снов не было никакого. Максим реальный и Максим из сна никак не взаимодействовали. Казалось, что он просто смотрит фантастический фильм.

Сотрудничество же с генералом развивалось.

Часто в институт приезжали молчаливые крепкие ребята и везли в подмосковный дом отдыха, охраняемый как военный объект. Там с Максимом беседовали вежливые люди в белых халатах, предлагали решить всевозможные задачи и тесты.

Постоянное отсутствие в рабочее время почему-то не замечалось. У него появился толковый помощник, Николай Владимирович, который отлично справлялся с производственными вопросами. Возможно, даже намного лучше.

Максиму нравилась такая двойная жизнь. Он воспринимал мир спецслужб как яркую романтическую сказку. Пусть, кроме доброй Василисы Премудрой, там водились Соловьи-разбойники и даже Кощей Бессмертный, но это-то и интересно.

19 августа 1991 года в СССР случился государственный переворот. В шесть часов утра средства массовой информации объявили о введении в стране чрезвычайного положения, о неспособности президента Горбачёва выполнять свои функции по состоянию здоровья и о переходе всей полноты власти в руки Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП).

Страна вздрогнула. Каждый решал для себя, что лучше: вампиры или зомби. Хрен редьки не слаще. Искуплённым кровью крови не жалко. Народ, имеющий пословицу «Бьёт — значит, любит», привычно ждал ночных арестов, грабежей и погромов, а совсем не демократии по западному образцу. Звуки балета «Лебединое озеро», появившиеся сразу после утренних новостей, действовали словно электрический сигнал на собаку Павлова. Все ждали открытия магазинов, чтобы броситься запасаться солью, спичками и крупой.

Утром Максиму позвонили. К этому моменту он уже успел напугать себя грядущим славным будущим.

Снимая трубку, искал глазами пакет, куда можно будет положить смену чистого белья, хлеба, чая и чего там у них ещё разрешено брать с собой в казённый дом. Официальный голос, явно из нерядового секретариата, предупредил: «Сейчас с вами будут говорить». На всякий случай Максим ждал стоя.

— Взвейтесь кострами, синие ночи, — по-отечески прозвучал низкий баритон Игнатия Петровича.

Максим живо представил костры с корчащимися телами еретиков. Папа Иннокентий III дал лучший рецепт ведения гражданской войны: «Убивайте всех, Господь отличит своих от чужих». Кровью омывали душу — душ для души. Тела жгли — пламя для плоти. Что было, то и сейчас есть. Возможно, поэт, большевик-ленинец, писавший этот пионерский гимн, имел в виду такие костры.

Генерал на другом конце провода словно услышал мысли Максима:

— Дрожишь? Зря. Ты пока не волнуйся. Специалисты вроде тебя нужны любой власти. Так что, как бы ситуация ни повернулась, тебя она не коснётся.

— Да я, в общем-то, ещё и не начал волноваться. Информации же пока толком нет, — начал было Максим.

— Ну и хорошо. Так что — выпей водки. Мы победим.

Максим промолчал, решив не уточнять, кто такие «мы». Любопытство кошку сгубило, а жену Лота закатало в соль.

— Кстати, — продолжал баритон, — есть работа по специальности. Надо в этой суматохе выкинуть семёрку на кубике, даже если её там нет. Вот это я понимаю, прогнуть судьбу. Если финал будет успешным, получишь орден «За удачу на пожаре». Пригодится.

Максим молчал, прикидывая, что не слышал о таком ордене, но он не успевал за резвой мыслью генерала.

— Ты ведь не хочешь гражданской войны? И я не хочу. Но многие жаждут. Там человека надо одного привезти с юга. Я хочу посадить тебя в самолёт, чтобы в полёте ничего не случилось. Взрыва какого, вынужденной посадки и прочей незапланированной ситуации. Привези его в Москву в целости и сохранности. Пришлю за тобой комсомолку. Она даст все инструкции. Слушай её, девочка способная. Позвонит, скажет, что от «деда».

Максим ощущал, что безумие Игнатия Петровича заразительно. И в этом был его гений. Искусство лидера заключается в способности свить смерч из индивидуальных безумий участников команды. Тем самым сделав всех единосущными. Затем лишь остаётся направить получившуюся силу в требуемое место.

«Чужая воля мнёт мой разум. Да будет воля твоя», — Максим понимал, что собеседник не ждёт от него ни возражения, ни согласия.

Неистовый генерал продолжал:

— Самое время вписать себя в историю. Водки лучше потом выпей, когда вернёшься. Ну, давай, успехов. — На том конце повесили трубку.

«Его слова кусают, будто змей, который, желая погубить, обещал: будете как Боги…» Максим занервничал. Он понимал, что каким-то образом попал в переплетение сложных политических взаимосвязей, и любое неосторожное движение может толкнуть костяшку домино.

Ожидание звонка от таинственной комсомолки превратилось в пытку. Сначала убивал время, смотря путаные новости и транслируемый большую часть времени балет. Кликуши по телевизору пугали, требовали и честно признавали. «Гнать, держать, зависеть…» Другие обличали и звали до последней капли крови. «Видеть, слышать, ненавидеть…» И все дружно призывали: «А ещё страдать, терпеть…»

«Доколе?» — зло думал Максим.

Во всём происходящем была какая-то странная нелогичность. В Москву вошли войска. Танки толкали спешащие на работу «Жигули». У Белого дома простые москвичи по зову сердца и Егора Гайдара строили баррикады, несмотря на объявленное чрезвычайное положение и комендантский час. Им никто не мешал, не арестовывал. Армия и спецслужбы себя не проявляли, при том что все полагали: бойня вот-вот начнётся.

Московский быт приобрёл новую окраску. Жёны под музыку из балета «Щелкунчик» готовили ужин (котлеты с жареной картошкой), а мужья, истомлённые скукой брежневского застоя, тусовались на баррикадах у Белого дома. В этом была определённая тревожная романтика, вроде походов в горы и песен у ночных костров для шестидесятников.

Труднее всего приходилось политикам. В связи с полной неразберихой они путались в своих привязанностях и постоянно дрейфовали из лагеря в лагерь. Ни минуты покоя.

Сообщали, что президент Горбачёв находится в резиденции Форос в Крыму, где то ли отдыхает, то ли болеет. Эта информация показалась Максиму совсем нелепой: «С таким же успехом могли бы известить, что он улетел со стаей гусей на юг, подобно Нильсу». Несколько раз звонил телефон, но это были лишь взволнованные знакомые, пытавшиеся выяснить, что происходит и когда начнутся аресты. Тревожно позвонила мама, которая обнаружила, что очередная серия «Рабыни Изауры» не вышла в эфир. Как такое могло случиться? Они там что, совсем? Максим, как мог, успокоил.

На второй день томительного ожидания Макс выключил надоевший телевизор и принялся листать знакомую с детства книгу «Легенды и мифы древней Греции». Потом решил взяться за первоисточники и, начав с Гомера, отправился в путешествие с хитроумным Одиссеем. Почему-то древние греки успокаивали. Он заснул с томиком Аполлония Родосского, убаюканный изрядной долей коньяка и мерным плеском волн под вёслами аргонавтов.

Знакомый мир исчез, и его место заняла страшная потусторонняя галлюцинация. Он стоял привязанный к мачте плотными, царапающими тело канатами. Вокруг вились истошно вопящие сирены. Как назло, забыл вставить предусмотрительно заготовленные затычки для ушей и теперь безнадёжно держал их в крепко связанных руках. Корабль трясло и бросало, словно безумный великан взялся укачивать беспомощного малютку. Тело коченело под пронизывающим ветром и ледяными волнами. Вкрадчивый голос генерала Дмитриева прорёк из спустившегося к палубе иссиня-чёрного облака: «Привезёшь мне золотое руно — выйду за тебя замуж…»