Заграница

Июньское утро, набираясь солнечной силы, одаривало белокаменную столицу летним теплом. Здесь в сравнении с Уссурийском и солнце было тёплым, не жарким, как в Алма-Ате и небо здесь виделось более светлым с лёгкой голубизной.

В девять часов парадный вход в здание Главного управления правительственной связи уже было свободным. Мурат решил, что теперь пора и ему попасть внутрь. Обращаясь к Мире, он спросил, нежели сообщил:

– Ну, что, наверное, пора? Я пойду! А ты подожди меня здесь.

Она благословила его по-своему:

– Попытка номер два. Ни пуха, ни пера!

– А при чём здесь подушка?

– Какая подушка? Надо говорить: «К чёрту!».

– Я думал ты о подушке, в которой ни пуха, ни пера. Шучу! Ну, тогда – к чёрту такую подушку! Ну, в общем, к чёрту!

– Иди, иди! Сейчас будет тебе там и подушка, и свисток.

Всё оказалось проще, чем думал лейтенант. Дежурный позвонил в один из отделов кадрового аппарата и доложил о прибытии лейтенанта Муратбаева за паспортами. Не прошло и пяти минут, как с той стороны к выходу подошёл средних габаритов энергичный подполковник. Он был в форменной рубашке с погонами. Весь наглаженный, просто образец. Внешний вид и чисто выбритое холёное лицо старшего офицера выдавали в нём закоренелого управленца. Он предъявил дежурному своё удостоверение в развёрнутом виде. Прапорщик внимательно изучил документ в красных пухлых корочках и посторонился, пропуская офицера на выход. Мурат не был уверен, по его ли душу подполковник так быстро оторвался от своих важных дел. А потому лейтенант и не двинулся навстречу выходившему через двери офицеру. Но как только он миновал двери, штабист мгновенно организовал на лице дежурную улыбку, направленную на лейтенанта. Теперь Мурат понял – подполковник по его душу.

– Мурат Сарсенбаевич? – подполковник, не снимая улыбки, протянул руку для приветствия.

Лейтенант, готовый к официальному представлению, как того требует воинский устав, ответив коротко: «Так точно!», немного растерялся. Он не знал, как поступить в таком случае. То ли как положено, приложив руку к фуражке и длинно по-уставному представиться, или же ограничиться только рукопожатием. По первому варианту старшему пришлось бы ждать с протянутой рукой. Так получалось не совсем красиво. Мурат быстро сунул свою руку навстречу руке подполковника. Тот, пожимая руку лейтенанта, поздравил:

– С прибытием в столицу!

– Спасибо, товарищ подполковник!

– Я, подполковник Шпалин Виктор Моисеевич, старший офицер отдела кадров управления. Дайте мне ваше удостоверение, выпишу разовый пропуск. Ожидайте здесь.

Дежурный прапорщик, вновь внимательно просмотрев удостоверение подполковника, позволил ему войти. Такая строгость процедуры пропускного режима удивила Муратбаева. Не смотря на то, что прапорщик сам наблюдал через стекло дверей за короткой встречей подполковника и лейтенанта он вторично, при входе проверил удостоверение старшего офицера. При всём этом подполковник без напоминаний сам предъявил дежурному удостоверение в развёрнутом виде. Было понятно, что такое строгое правило пропускного режима ни кем не оспаривалось и строго дисциплинированно выполнялось всеми.

Через минут десять Шпалин, выходя к Муратбаеву, опять предъявил дежурному на выходе своё удостоверение, а тот вновь внимательно всмотревшись в его содержание, позволил подполковнику выйти. Виктор Моисеевич вернул Муратбаеву его офицерское удостоверение с вложенным в него одноразовым пропуском и коротко распорядился:

– Пройдёте после меня!

Об этом можно было не предупреждать, так как за полчаса наблюдении лейтенант изучил порядок допуска в здание. Пока проходил впередистоящий офицер, и дежурным изучалось его удостоверение, следующий находился не в тамбуре, а снаружи. И только когда впередистоящий сотрудник проходил через входную дверь, следующий входил в тамбур, предъявлял дежурному для осмотра своё удостоверение.

Дежурный вновь изучал удостоверение Шпалина. Виктор Моисеевич прошёл в центр фойе и стал там ожидать Муратбаева. Мурат подал дежурному полученные от подполковника документы. Прапорщик внимательно изучил удостоверение, пропуск, сличил фото с оригиналом, сделал какие-то записи в журнале и после этого позволил лейтенанту пройти.

В одном из кабинетов подполковник Шпалин в течение получаса провёл индивидуальный инструктаж Муратбаева. В основе беседы лежало назидательное напутствие о соблюдении за границей, то есть в Польше высокой чести советского офицера-чекиста. Особо и долго старший офицер говорил о случаях, когда жена командированного военнослужащего, погрязнув за границей в вещизме, затягивала в то же «болото» и своего мужа. И всё это обычно заканчивалось неожиданным для них отзывом на родину с соответствующими выводами по офицеру и его семье. Семейные пары выезжали в такую командировку длительностью максимум в пять лет, а холостые – максимум на три года. И вообще, всё сводилось к тому, что поездку за границу надо было воспринимать как поощрение, которого достойны только лучшие советские люди, а в данном случае – лучшие военнослужащие. Такая заграничная служебная командировка на длительный срок подпадала в разряд лучшего блага, так как там – «за бугром», было лучше, чем на родине. Казалось это странным. Как это может быть на чужбине лучше, чем на родине. Но всё дело было в том, что получая направление для работы или службы за границей родины, советский человек попадал в разряд избранных. Кроме того там, за границей, даже пусть социалистической заграницей, советский гражданин попадал в изобилье материальных благ. Это изобилье сравнивалось с возможностями для советского человека на своей родине, где всё, даже еда, не говоря уже о бытовых вещах и одежде, были всегда в дефиците. А там во всём этом не было никакого дефицита, пожалуйста, покупай, да ещё и без очередей. В общем, получалось, что в Польше офицер, да и любой гражданин СССР получал двойной оклад, широкие материальные блага, какие хочешь «шмотки», прекрасные погодные условия – всё это называлось «Заграницей». Действовала формула: «Лучших – в лучшие условия, остальных – в привычные». Однако советский пропагандистский гигант повсеместно и твёрдо долбил о том, что СССР – это лучшая страна в мире с хорошими условиями для жизни работающих граждан страны и страна с прекрасным светлым будущим. Конечно, здесь может возникнуть естественный вопрос. Если наша страна лучшая в мире страна, то зачем же её лучших сынов и дочерей поощрять длительной командировкой в отстающие страны, то есть в худшие условия?

Подполковник Виктор Моисеевич Шпалин по окончанию своего инструктажа поинтересовался, нет ли у Муратбаева вопросов по предстоящей длительной служебной заграничной командировке. Вопросов не было. Он достал из сейфа два синих паспорта, на обложках которых было крупно и чётко написано «Служебный паспорт». Затем последовал краткий инструктаж и пояснение особенностей этих синих паспортов. Муратбаев расписался в специальном журнале за получение Служебных паспортов. В паспорте на внутренней стороне обложки не мелко было написано о том, что предъявителю настоящего паспорта организации и граждане должны оказывать всяческое содействие и беспрепятственно пропускать через государственную границу. В паспорте была фотография Мурата в гражданской одежде: в тёмном костюме и белой рубашке с галстуком. Фотокарточка была закреплена теснённой печатью 91-го консульского управления министерства иностранных дел СССР. На другой странице были аккуратно напечатаны данные владельца паспорта: фамилия, имя, отчество, дата рождения. Точно такой же синий паспорт был выписан на Миру.

После получения синих паспортов подполковник достал из того же сейфа записную книжку в коричневом переплёте, кажется, переплёт был в кожаном исполнении. Он полистал ту свою книжку, нашёл там нужную страничку, что-то там быстро вычитал. И, положив коричневую записную книжку на место в сейф, объявил Мурату:

– На территории Польши вы будете иметь псевдоним. Этот псевдоним должны знать только вы сами лично и мы, здесь в Москве. Вам присвоен псевдоним «япончик». Это не для разглашения. Вам это понятно?