Страница 30 из 32
– И что же было дальше?
Ортанс вздрогнула, спрашивая себя, почему рассказывает такие непотребные вещи своему ребенку. А Клер со светящимися от любопытства глазами ждала продолжения.
– Они согрешили! Говорят даже, что они крепко полюбили друг друга, и она вовсе не замечала, какое страшное у него лицо. Но только жители долины, особенно родители той девушки, вбили себе в голову, что пастух – чудовище. И устроили на него настоящую облаву. Собаку убили, а перепуганные овцы попрыгали в реку и потонули. Пастуха загнали в угол, избили и оскопили, отчего он и умер. Это был мой прадед… Та девушка носила от него дитя, мальчика. Она вырастила его тут, и он довел мельницу до ума. Сначала продавал муку и растительное масло, а потом в один прекрасный день изготовил бумагу. Женился он на славной девушке из Торсака, и у них родился мой отец. Свое уродливое лицо я унаследовала от прадеда-пастуха. Бабушка считала, что это наказание за то, что союз моих предков не был благословлен церковью.
После недолгого раздумья Клер воскликнула:
– Какими жестокими бывают люди! А ты, ты вовсе не уродливая, мамочка! Если б ты была повеселей и хоть иногда смеялась…
Ортанс в ужасе посмотрела на дочь:
– Смеялась? Но мне никогда не хотелось смеяться! Часы пробили полдень, Клер, тебе пора на кухню. Где отец?
Этот вопрос вернул девушку к мучительной реальности. В этот момент в комнату вошел Колен Руа. Он даже не успел снять шляпу.
– Клер, я требую объяснений! Ты поставила меня в глупое положение перед видными жителями Ангулема, среди которых были и наши клиенты, и мэр! И что за блажь – пускать кобылу галопом по проселочной дороге! Ты могла кого-то сбить!
Тон у Колена был сердитый, глаза смотрели строго. Клер подумалось, что за последние несколько месяцев ее отец, такой добрый и ласковый, такой снисходительный по отношению к ней, переменился.
– Папочка, я вспылила! Прости меня! – сказала она. – Бертран Жиро рассказал мне что-то очень неприятное. Что ты пообещал отдать меня за Фредерика в обмен на заем, ничего мне не сказав! Можешь представить, как я на тебя разозлилась! И до сих пор не могу поверить. Ради бога, скажи, что это ложь!
Бумажных дел мастер подошел к окну и выглянул в сад. Бертий подняла к нему свое бледное, встревоженное личико.
– Я поступил очень дурно, моя Клеретт! – Слова давались ему нелегко. – Эдуар Жиро предложил невероятную сумму, которая могла всех нас спасти. Мне не пришлось бы ни увольнять половину рабочих, ни продавать мельницу. В этом моя жизнь! Я должен слышать стук толкушек, наблюдать за сушкой бумажных листов, варить клей… Ничего другого я делать не умею!
Клер встала с кровати, подошла к отцу. Невыносимо было видеть его таким печальным.
– Папа, я не ослышалась? Ты собирался продать мельницу? Но почему?
– Я потерял двух крупных покупателей, англичанина Фисбурга и голландца Манссена. Их не устраивали сроки поставки и цена, и они предпочли заключить контракт с современной бумажной фабрикой, расположенной на одном из притоков Шаранты, ближе к Ла-Рошели. Еще у меня были долги. И я решил, что поступаю правильно. Тем более что Фредерик тебе как будто даже нравился. Еще я подумал, что моя Клер будет богата, да и мы будем жить рядом. Но ты не бойся, я не стану принуждать тебя к этому замужеству. Я люблю тебя, дочка, и лучше уж лишусь мельницы, чем тебя. При том что на кону моя честь! Я обещал мсье Жиро, что… Ну и пусть! Буду клятвопреступником!
Ортанс крикнула гневно:
– Колен! Не смей так говорить! Ты не пожертвуешь моим благополучием ради капризов взбалмошной девчонки! И ты забыл сказать главное: если она выйдет за Фредерика, ты не будешь должен Жиро ни единого су!
Клер в слезах выскочила из комнаты. Вихрем слетела по лестнице, вышла на улицу. Соважон подался к ней и так натянул привязь, что, казалось, вот-вот задохнется.
– Мой хороший, сейчас я тебя отвяжу!
Она встала на колени и обняла любимца. Бертий помахала ей рукой.
– Иду, моя принцесса! – отвечала Клер, едва сдерживая слезы.
Она подняла глаза к небу – чистому, ярко-голубому. Из всего, что только что было сказано, если б была на то ее воля, Клер запомнила бы только одно: «Я не стану принуждать тебя к этому замужеству…» То было обещание свободы, оберег от превратностей судьбы. Стоило ей подойти к Бертий, как та схватила ее за запястье:
– Клер, бога ради, что происходит? Только что дядя Колен стоял у окна с таким горестным лицом, а твоя мать вопила от злости… А ты, по-моему, вот-вот разрыдаешься!
– Я все тебе расскажу после обеда, Бертий! Притворишься, что очень устала, и я отнесу тебя в спальню.
– Нет, я не могу так долго ждать! – возразила кузина.
– Сейчас нет на это времени!
Клер подняла кузину и перенесла ее в общую залу. Работники мельницы уже расселись вокруг стола. Колен сидел на своем месте. Фолле нарезал хлеб. Переговаривались и шутили громко, заглушая привычную песню реки и стук толкушек. Девушка поспешила подать запеканку, паштет и холодную кровяную колбасу. Еще она принесла четверть сырного круга и горшочек сливочного масла.
– Сегодня, господа, вы обедаете без меня. Мне что-то нехорошо.
Послышались дружеские возгласы: Клер все любили, относились к ней с уважением. И всем хотелось сказать ей что-то приятное.
– Какая жалость, мадемуазель! Вы – наш лучик солнца, и вот уходите!
– Кусок в горло не идет, когда вас нет за столом!
– Хотя бы тартинку съешьте, мамзель Клер!
Растроганная, девушка только качала головой. Как будто большая дружная семья просила ее остаться… Возмущение ее понемногу угасало. Что с ними всеми станет, если мануфактура закроется? У добряка Эжена шестеро детей, которых нужно кормить, старик Морис, один из лучших черпальщиков, содержит семью дочки, которая вышла замуж за бездельника… И все они полагаются на своего хозяина и гордятся тем, что работают на мельнице семьи Руа. Разорение отца – беда для всех. И достаточно одного ее слова, одного-единственного «да», чтобы их спасти. У Клер закружилась голова.
– Простите, мне все же нужно уйти!
Опасливо взглянув на отца, Клер вышла во двор, оттуда – на дорогу и побежала к Базилю. За ней тенью следовал Соважон.
Клер барабанила кулачком в дверь дома Базиля до тех пор, пока не услышала шаги, а потом и лязг защелки.
– Что, егоза, пришла исповедаться? – сказал он, впуская ее в дом. – Вся взъерошенная, глаза на мокром месте…
На душе у Клер и правда было тяжело. Столько сомнений, вопросов, страхов…
– Базиль, не издевайся, прошу!
Она все не могла отдышаться. Соважон принялся обнюхивать пол, но ни один жест Базиля не укрылся от его золотых хищных глаз.
– Ну и ну! – воскликнул хозяин дома. – Твой Соважон – вылитый волк! Куда только смотрят твои родители… И белое пятно на морде не спасает. Думаю, скоро наши местные охотники – да тот же Фредерик Жиро! – усомнятся в его родословной!
Прижавшись спиной к стене, Клер ответила жалобно:
– Базиль, пожалуйста, не напоминай мне про Фредерика! Если б ты только знал!
Базиль подошел, пытливо заглянул ей в глаза. Клер хотела объяснить, но разрыдалась.
– Что еще стряслось? Этот хлыщ тебя обидел?
Базиль неловко погладил девушку по щеке. Клер укрылась в его объятиях, и слезы полились уже потоком. Жизнь вдруг показалась ей невыносимой. Материнские жестокость и эгоизм, предательство отца, жалобы Бертий, и Жан, «мой Жан», как она уже называла его в своих тайных мечтах… Жан – отщепенец, каторжник!
– В последнее время ты прибегаешь, только чтобы поплакаться, – заговорил Базиль. – Ну да ничего, хоть кому-то я могу быть полезен… Клер, не плачь! Я не умею утешать женщин.
– Еще как умеешь! – всхлипывая, отвечала девушка.
Она все никак не могла оторваться от плеча своего старого приятеля – худого, но упоительно надежного. Очень тихо, в немногих словах Клер рассказала, что ее гложет.
– Бедная моя девочка! – вскричал Базиль, когда она умолкла. – Не думал, что Колен Руа на такое способен. Твой отец – слабак, Клер. Он дал этому негодяю Жиро заманить себя в ловушку. Вот уж кому в аду обрадовались!