Страница 15 из 32
Бертий молча кивнула. Никому в голову не приходило пожалеть ее. Ей, с омертвевшими ногами, никогда не родить ребенка, потому что ни один мужчина к ней даже прикоснуться не пожелает.
– У Катрин было хотя бы пару месяцев любви! – прошептала она.
– Ты преувеличиваешь, Бертий! – отрезала Клер. – Она очень мучилась. Не думаю, что ты ей завидуешь.
Соважон не выдержал и громко затявкал. Еще бы, сало так вкусно пахнет!
– Тише, разбойник! – шикнула на него Клер. – Если мама узнает, что ты заходишь в кухню, нам всем влетит! Вот, держи!
Девушка дала любимцу кусочек. С убранными под косынку волосами, в розовом платье, покрытом белым передником, она была чудо как хороша. Ее загорелая кожа, красивое лицо с правильными чертами просто-таки лучились жизненной силой. Такой ее увидел Колен, войдя в кухню.
– Клер, моя ранняя птичка! Уже у плиты!
– Да, папочка! А вечером пойду собирать виноградных улиток. Надвигается гроза, они как раз вылезут из норок. Им нужно еще поголодать, так что приготовлю их к июньскому праздничному застолью. Надеюсь, мама встанет с кровати, чтобы попраздновать с нами. Или ты недоволен? Ты же любишь улиток, особенно когда я готовлю!
Рецепт Клер достался от бабушки. После двух недель без пищи улитки становились пригодны для приготовления. Клер помещала их в специальный сетчатый ящичек, пересыпая солью и поливая уксусом. Улитки выделяли много слизи, и она носила ящичек к реке, чтобы хорошенько прополоскать. Потом улиток клали в кипящую воду, сдобренную ароматическими травами, благо на огороде их хватало – тимьян, шалфей, петрушка, а к ним еще лавровый лист. Варились улитки не меньше двух часов, после чего Клер их отцеживала, прибавляла томатной пасты, толченого чесноку и тонко нарезанного сала. И семья, и работники фермы – это блюдо обожали все.
Колен особенно радовался, увидев его на столе. Но сейчас слова не сказал, и упоминание о празднике даже не вызвало у него улыбки. Какое-то время он молча смотрел на дочь, потом встал и вышел.
– С папой творится что-то странное, – сказала Клер. – Заботы, но какие? Что скажешь, Бертий?
Кузина выглядела недовольной. Весьма резко она отвечала:
– Понятия не имею! Выходит, сегодня вечером ты опять оставишь меня одну! А мне бы так хотелось тоже прогуляться по долине. С наступлением вечера на улице так приятно! Клер, очень прошу, давай возьмем тачку, и я смогу поехать с тобой… И Этьенетту возьмем!
Клер сделала над собой усилие, чтобы не выдать своих истинных чувств. Ей отчаянно хотелось вырваться из мрачной домашней атмосферы. Как хорошо в одиночестве пройтись по дороге вдоль реки, даже если, проходя мимо дома Базиля, снова придется удостовериться, что он еще не приехал…
– Бертий, милая, не сердись на меня, но я потеряю много времени, если буду толкать тачку! Представь, мне придется останавливаться всякий раз, когда увижу улитку. А Этьенетта встает до рассвета, так что ей нужно лечь пораньше. Послушай, завтра я запрягу Рокетту и мы съездим в бакалейную лавку в Пюимуайен и купим печенья, твоего любимого! Наденешь свое самое красивое платье, соломенную шляпку… Заодно положим цветы на могилу Катрин.
Кузина отвернулась, пряча струящиеся по щекам слезы.
– Не усердствуй, Клер! Уж лучше мне уйти в монастырь, к урсулинкам в Сен-Сибар! Я могу работать – шить и вышивать. И твоим родителям больше не придется меня содержать. Что ни говори, одним ртом меньше… Я уже достаточно взрослая, чтобы это понимать.
Клер подошла, держа в руке тарелку с нарезанным салом. Бросила его в кастрюлю с овощами, и все это – с видом неподдельного изумления. Слова Бертий ее взволновали.
– Что ты такое говоришь, Бертий? – спросила она. – Папа любит тебя, как родную! Ты ведь ребенок его брата! Никогда он не попросит тебя уехать. Вспомни, он принял тебя с распростертыми объятиями, вспомни, как он плакал! Как благодарил Бога, что ты уцелела в аварии. И эти твои разговоры про лишний рот, который нужно кормить… Это вообще о чем? Доход у нас приличный, и продуктов никто не считает.
Бертий вздохнула, качая головой. Когда она вот так, снисходительно, улыбалась, Клер хотелось отхлестать ее по щекам.
– Ну конечно! Ты постоянно в движении! Бегаешь из одного цеха в другой, любуешься водой в канале, поднимаешься к матери в спальню, играешь в конюшне с собакой! А я сижу тут, в кресле, и слышу многое, что от тебя ускользает.
– Например? Ну, рассказывай! – потребовала Клер.
– У дяди Колена денежные затруднения. Он лишился двух крупных заказчиков. Вчера он говорил твоей матери, что собирается продать дом, который сдает Базилю. И он непременно так и сделает, если ты в ближайшее время не выйдешь замуж…
У Клер защемило в груди. Не верить Бертий у нее не было оснований.
– Не думаю, что все так серьезно, – только и сказала она. – Папа мог бы рассказать мне об этом сам! С другой стороны, это лишний повод, чтобы не выходить замуж. Свадьба стоит дорого!
Ей вдруг вспомнилась радостная физиономия Эдуара Жиро в тот день, когда умерла Катрин. Он приехал на мельницу самодовольный и верхом, как завоеватель… Но зачем?
День показался Клер бесконечным. Она подала обед, перемыла посуду, помогла отцу в сушильне и не меньше десяти раз бегала к матери, когда та звала. Этьенетта предлагала помочь, но хозяйка дома запретила служанке переступать порог своей спальни.
– От нее пахнет жиром, и сабо вечно грязные, потому что она кормит свинью! – сказала Ортанс.
Сначала ей понадобился стакан прохладной воды, потом травяного чаю, потом принадлежности для шитья, потом календарь-справочник…
Ужином тоже занималась Клер. Отец пришел к столу мрачный, неулыбчивый, Бертий тоже была не в настроении.
И вот наконец она вышла на дорогу, тянувшуюся вдоль скал. Соважон весело скакал следом, вынюхивая заячьи следы и бросаясь то влево, то вправо. Он словно ошалел от запахов природы, на которые май был особенно щедр.
– Ты только от меня не убегай! – сказала ему Клер. – Я боялась, папа меня уже не отпустит. А ведь я целый день работала!
Девушка с наслаждением вдохнула вечерний воздух. В траве стрекотали сверчки, по небу протянулись длинные розовые полоски облаков.
– Господи, как хорошо немного побыть одной, на природе…
Клер тихонько завела песню, которая не надоедала годами. Она выучила ее незаметно для себя, слушая пение работников отца. Мужчины и женщины напевали ее, чтобы работалось легче, и на каждой бумажной мельнице Шаранты ее можно было услышать наряду с грохотом толкушек, измельчающих сырье, и гулом прессов, отжимающих из влажных еще листов воду. Если же ее пели на вечерних посиделках, то все присутствующие ритмично притопывали и хлопали в ладоши, имитируя стук все тех же толкушек.
Клер прихватила с собой фонарь, но зажигала его обычно только в полной темноте. Когда рядом Соважон, чего бояться? Тот, кто попытается обидеть девушку, столкнется с псом, чья волчья кровь таит в себе много сюрпризов…
– «Здравы будьте, бумажные мастера!»
Клер умолкла. Как ни принуждала она себя к веселью, мысли возвращались то к трагичной кончине Катрин, то к денежным проблемам отца, то к отчаянию Бертий.
– А, вот еще одна! Гляди-ка, Соважон!
Она наклонилась, чтобы подобрать улитку, ободок раковины которой был очень твердый. Только такие, взрослые особи годились для еды, потому что их раковины не ломались в процессе приготовления. Сетчатая сумка с крышкой на пружине была уже наполовину полной. Ее Клер подарил Базиль. Он называл ее садком и использовал на рыбалке. Вспомнив про друга, девушка еще больше загрустила.
11
Песня бумажных дел мастеров провинции Ангумуа. (Примеч. автора.)